Пленники надежды

— Сэр Чарльз Кэрью! — крикнул Лэндлесс. — Прошу вас, возьмите меня с собой!

Сэр Чарльз, не шелохнувшись, смерил его холодным взглядом, чуть заметно изогнув губы в странной усмешке.

— Я помню день, — ответствовал он, — когда вы сказали, что я могу ждать хоть до Судного дня, но так и не услышать, как вы обратитесь ко мне с какой-то просьбой.

— В вас нет великодушия, — медленно проговорил Лэндлесс, — и все же я обращаюсь к вам с просьбой. Я умоляю вас на коленях, позвольте мне отправиться с вами.

Сэр Чарльз ступил в лодку и занял свое место на корме.

— Я сожалею, — вежливо сказал он, — что мой долг дворянина и офицера короля несовместим с содействием вам в ваших вполне естественных попытках избежать виселицы. Налягте на весла, ребята.

Лодка отошла от берега и поплыла по темнеющей реке, спеша догнать ту, в которой сидел полковник. Сэр Чарльз приподнял свою испанскую шляпу и помахал своим кружевным платком.

— До более счастливой встречи, господа! — крикнул он. Главный землемер и священник помахали ему в ответ, молча глядя вслед лодке с ее дюжими гребцами и стройным элегантным господином, сидящим на корме. Она поравнялась с лодкой полковника, и они начали удаляться, становясь все меньше и меньше, покуда не превратились в черные точки и сумерки не поглотили их.

Лэндлесс смотрел им вслед с каменным лицом. Надсмотрщик, взяв к себе в подручные двух сервентов, приблизился к нему с осторожностью, но в ней не было нужды — он дал себя связать без борьбы, без слов и, даже не изменившись в лице. Затем шагнул было к лодке, но надсмотрщик остановил его.

— Пока рано, — молвил он. — Мы все выбились из сил, и нам нет нужды торопиться, как тем, кто плывет дальше. Теперь тут командует майор, и он велел нам поспать несколько часов. Я привяжу тебя так, что сбежать тебе не удастся, это я тебе обещаю! Черт побери, жаль, что парню, способному сражаться так, как минувшей ночью сражался ты, придется умереть как собака. Но ты сам виноват.

Красное свечение на реке погасло подобно тому, как остывает докрасна раскаленное железо, и теперь она лежала темная и безмолвная, тускло отражая мириады звезд. Пологий берег, маисовые поля, табачное поле, тутовая роща, вигвамы индейцев, бескрайний, темный лес — вся эта обширная объятая тьмою земля порождала и свои собственные звезды: мириады и мириады светлячков, эти без устали мерцающие фонарики в руках легионов фей. Было безветренно, листья дикого винограда, каскадами свисающего с деревьев, не шевелились, ветви сосен не шумели. Но слышались стенания козодоев, один раз раздался крик самца пумы, и по папоротнику протопали олени, идущие на расположенные поблизости солонцы.

Лэндлесс, накрепко привязанный к большому лавру ремешками из оленьей кожи, в отчаянии смотрел, как вечер переходит в ночь. Звезды побледнели, и над верхушками деревьев плавно поднялась луна, посеребрив все вокруг. В ее свете он увидел небольшую поляну, окружающую дерево, к которому он был привязан, и распростертые на расстеленных по короткой траве индейских циновках тела тех, кто вскоре воротится туда, где поселились англичане. Утомленные трудами минувшего дня и жестокой схваткой минувшей ночи, они крепко спали. "Если бы и я мог заснуть!" — подумал Лэндлесс и закрыл глаза, но его и теперь опять, опять и опять преследовало видение быстрого каноэ с золотоволосой девушкой, уплывающего все дальше и дальше по реке, и он открыл их снова и поднял к звездам, подумав: "Быть может, она уже там, в раю, выше их".

"Какая тишь, — подумал он затем, — ни ветерка, ни звука". Но тут ремешки, много раз обвивавшие его тело, притягивая его к дереву, упали к его ногам, из-за ствола выступил человек, коснулся его предплечья рукой, в которой блестел нож, и, прошептав: "Следуй за мной", — скользнул мимо спящих и скрылся в лесу.

Ступая быстро, но осторожно, Лэндлесс пошел следом. Надсмотрщик лежал футах в десяти от него, молодой человек миновал его, затем спящих батраков, пересек полосу лунного света, вступил под сень акации и чуть было не наткнулся на того, кто спал под ней. Годфри попятился, и под его ногой хрустнула ветка. Спавший человек пошевелился, повернулся на бок и открыл глаза. Луна, стоящая уже высоко, сияла так ярко, что довольно светло было даже под густыми кронами деревьев, и при этом свете главный землемер Его Величества и мятежный подневольный работник узнали друг друга. Одну долгую минуту они смотрели друг на друга, затем ни словом, ни жестом не показав, что он понимает, что между ним и лунным светом кто-то стоит, Кэррингтон снова опустил голову, положил ее на руку и закрыл глаза. Лэндлесс двинулся было дальше, шагая легко и неслышно и чуть заметно улыбаясь, когда будто бы спящий главный землемер вытянул руку и положил на землю перед ним какой-то длинный темный предмет. Годфри быстро огляделся, но майор лежал неподвижно, закрыв глаза. Наклонившись, Лэндлесс подобрал предмет, оказавшийся богато инкрустированным мушкетом вкупе с пороховницей и сумкой с пулями. Он еще немного постоял, но главный землемер более не шевелился, дышал тихо, лежа на траве, и Годфри пошел дальше, миновал маленький лагерь и вступил в лес, где обнаружил давешнюю темную фигуру, которая, прислонясь к дереву, поджидала его. Не говоря ни слова, человек двинулся вперед, в густую тень леса, и Лэндлесс так же беззвучно последовал за ним. Теперь они шли под сенью переплетающихся ветвей и плетей дикого винограда, тянущихся с верхушки одного высокого дерева к верхушке другого, образуя волнистый зеленый полог, сквозь который не проникал свет луны и под которым царила тьма. Они подошли к узкому и ленивому ручью, неслышно текущему между огромными деревьями, и, ступив в воду, долго шли по ней; по обе стороны от них было черно, а сверху лился лунный свет.

Все это время темная фигура шла впереди Лэндлесса, человек ничего не говорил и не поворачивал головы, но, когда они вышли на освещенную луною поляну, поросшую диким льном, он наконец повернулся, и Лэндлесс узнал бронзовое лицо великана-саскуэханнока, которому он некогда оказал услугу и с которым затем схватился в такую же лунную ночь.

— Монакатока, я так и думал, что это ты, — тихо промолвил Лэндлесс.

Индеец взял Лэндлесса за руку и приложил ее к своему плечу.

— Я тоже тебе благодарен, и у меня для этого куда больше причин, — ответил Лэндлесс, улыбнувшись. — И буду еще более благодарен, если ты проведешь меня к берегу реки, но не здесь, а в некотором отдалении от того лагеря, из которого мы ушли.

— И что мой брат будет там делать?

— Я поплыву вверх по реке.

— За каноэ с бледнолицыми, от которых мой брат бежит?

— За тем каноэ, за которым гонятся эти каноэ.

— Если мой брат хочет выйти на тропу войны против алгонкинских собак, — тихо сказал индеец, — ему нужна не Паманки, а Паухатан.

— Вчера они проплыли мимо этой деревни по Паманки! — вскричал Лэндлесс.

— Это ложный след. Пусть мой брат пройдет со мной немного дальше, и я ему покажу.

Опять выйдя вперед, он быстро прошел по поляне с диким льном и снова зашел в лес. Пройдя по берегу все того же извилистого ручья, они вышли туда, где он впадал в более широкий и мутный речной рукав, который в свою очередь соединялся с водным простором, блистающим за деревьями, точно расплавленное серебро.

— Это Паманки! — воскликнул Лэндлесс.

Индеец кивнул и повел его к зарослям ивовых кустов и ольхи, темнеющим на самой кромке берега рукава.

— Пока бледнолицые спали, Монакатока не сидел, сложа руки. Смотри! — молвил он и развел кусты.

Среди зарослей на пологом глинистом берегу лежали два больших каноэ, пустые, если не считать обломков весел.

Лэндлесс втянул в себя воздух.

— А как ты узнал, что это те самые?

Индеец нагнулся и показал на темные пятна.

— Это кровь. Среди них были раненые. И еще вот это. — Он вложил что-то в руку Лэндлесса. Тот посмотрел на маленькую вещицу и сунул ее за пазуху. — Ты прав. Это лента, которую носила та дама. Но почему они оставили свои лодки, и где они?

Индеец показал на борт более крупного каноэ.

— Томагавки паманки были остры. Они сражались, как настоящие мужчины. Видишь, оно мокрое внутри — им приходилось очень быстро вычерпывать из него воду тыквой-горлянкой, чтобы оно не пошло ко дну и дошло так далеко. Одно каноэ не вместило бы их всех, и они спрятали их оба здесь. Они знали, что бледнолицые пустятся в погоню за ними по этой реке, и поэтому не захотели оставаться на ее берегах, к тому же паманки — тоже их враги. Они пошли через лес к Паухатану. Мой брат не может увидеть их след, ибо глаза бледнолицых замутнены, но Монакатока видит его.

Лэндлесс повернулся к нему.

— Пойдет ли Монакатока со мной против рикахекриан?

— Монакатока мечтает о деревне на берегу радующей глаз реки, где он родился. Руки белых людей не могут дотянуться до него здесь, в этом лесу, далеко от их вигвамов, воинов и мушкетов; они не могут увести его обратно, чтобы побить. Он более не станет работать на их полях. Он снова настоящий мужчина, воин племени длинного дома, вождь конестога. Пусть его белый брат пойдет с ним, за великие реки, через лес, покуда они не доберутся до Саскуэханны и деревни конестога. Там девушки и молодые люди встретят Монакатоку песнями и танцами, и мой брат тоже будет встречен радушно и станет великим вождем и выйдет на тропу войны против алгонкинов и против бледнолицых вместе с Монакатокой. В Голубых горах его подстерегает Смерть. Пусть же он пойдет с Монакатокой к радующей глаз реке, в охотничьи угодья конестогов.