Пленники вечности

— Да нет, я тут с парой друзей провиант закупаю. Стоим в лагере Серебряного, аккурат возле ратного поля. А ты-то откуда свалился? Светлейший князь прогнал тебя, что ли?

Ярослав кивнул на расписной воз:

— Там наш кормилец, куклами балуется.

Ангмарец присмотрелся к фигуркам, шевелящимся на крыше, рассмеялся:

— Образчик средневековой культуры, ядрен батон! Вот Дрель порадуется. Схожу, позову ее.

— А я уже тут. — Из толпы появилась эльфийка, в сопровождении двух ратников Легиона, ведущих в поводу груженых тюками коней. — Прелесть какая, кукольный театр!.. Хочу! Есть у нас деньги на представление, злыдень?

— Маловато, — растеряв всяческий энтузиазм, буркнул назгул, потрогав тощий кошель на поясе. — Не до забав, вообще-то.

Дрель обижено надула губки.

— Да вы не кручиньтесь, — заметил Ярослав, исподволь любуясь эльфийской принцессой, одетой в длинное платье и пуховый платок, что весьма красило ее, по мнению засечника. — Если князь такой интерес проявил, не минует вас это фиглярство площадное.

— Слышь, Дрель, сам князь здесь! Может, конец нашим сухопутным мытарствам? — оживился ангмарец. — Обрыдла нам, брат Ярослав, эта странная война. Народ ропщет, хочет на корабли вернуться. В конце-то концов, мы судовая рать…

Ярослав поразмыслил, откровенничать ли с давними знакомцами, но не найдя в том худого, заметил:

— Князь намедни говорил про вас. Готовьтесь, скоро к себе призовет.

Они некоторое время болтали, вспоминая былую встречу и поход к Рингену, когда наконец появился Басманов.

— А ну расступись, немчура, — гаркнул Ярослав.

Толпа раздалась, пропуская воеводу. Ангмарец сорвал с головы шапку, с неудовольствием заметив, что делает это почти без внутреннего сопротивления. Дрель запахнулась в платок и отвесила поклон, также не оконфузившись, как бывало не раз.

— Не чаял вас до вечорки увидеть, — заметил Басманов. — Но то к лучшему, что сами подвернулись. В лагере стоите, или в городе?

— В лагере, княже.

— Слышал про ваши деяния. Не посрамили ни меня, ни Карстена Роде. За то вам честь и хвала. Никита Романович о вас хорошо говорил, сердечно.

Ангмарец придал себе максимально молодцеватый вид, хотя, похоже, не очень-то ему это удалось. Оглядев назгула с ног до головы, Басманов недовольно покачал головой, перевел взор на ратников, и тут тоже остался недоволен.

— Пообносились вы, исхудали…

— Так война же. Совсем недавно сеча отгремела. Вот прошлись по лавкам, кое-что прикупили, приведем себя в порядок.

Басманов переглянулся с Ярославом.

— Никита Романович жаловался на денежное довольствие, дескать, застряли телеги со златом где-то под Псковом. В этом тоже воровство и измена есть. Толкают обозные воеводы войско на разбой, а через то державу к позору на всю Европу.

Ангмарец тактично промолчал. Еще вчера он велел Шону наведаться в ближайший сдавшийся русским замок и реквизировать дюжину коней и еще всякую «мелочь».

— Раздай своим, — сказал Басманов, отстегивая с пояса кошель. — Только других воев не злите, деньгой не швыряйтесь направо-налево.

— Так, может, мы как все? — несмело спросил ангмарец, хотя глаза его вспыхнули.

— Вы — опричные люди, а не вотчинная рать, — отрезал князь и, подумав, добавил еще серебряное фигурное запястьице, цены немалой.

Ангмарец сказал своим, пряча награду:

— Теперь следите в оба, чтобы кошель не срезали. В большом городе должны быть специалисты соответствующие.

Басманов вновь повернулся к кибиткам.

— Разумею так, — сказал он. — Надо бы направить сей балаган на Москву, царя порадовать. Раз при европейских дворах они любы, придутся по сердцу и в первопрестольной. Ярослав, сей час отправляйся к Серебряному, возьми дюжину верхоконных с верным десятником. Втолкуй — если целехонькими не доставит в Кремль заморских гостей, не жить ему.

Засечник убыл, успев шепнуть ангмарцу: приглядывай, дескать, за князем. Назгул и сам понимал, сколь много значит для отряда персона опричного воеводы. По сути, без его покровительства давно уже пропал бы Легион. Про многочисленные покушения на опричника он слышал не раз, да и из истории кое-что помнил, и потому, отослав ратников с конями и тюками, сам остался возле благодетеля, бдительно обшаривая взглядом толпу и держа руку поблизости от кинжала.

Дрель тоже осталась. Она во все глаза смотрела на кукол, являя собой весьма комичную картину. Повернувшись к ангмарцу, она сказала:

— А ведь я когда-то в самодеятельности занималась, как раз куклами. Сама шила, сама ладила. Эх, ментальность не та у народа!

— А что тебе ментальность?

— Мы на жизнь мечами да стрелами столько в жизни не заработаем, сколько лупили бы с публики, создай вместо дружины бродячий театр. Вот люди наверняка золото лопатой гребут…

— А что тебе золото? В кабаках пропивать? Коней покупать? Жемчуга да каменья?

Дрель вздохнула.

— Ведь мы же постареем когда-то, перестанем носиться взад-вперед, где-нибудь осядем. Тогда и припомним, что капитал-то не нажили.

Басманов слишком часто общался с легионерами, чтобы обращать внимание на странные обороты их речи. Он продолжал рассматривать кукол, прикидывая возможную реакцию царя. «Курбский завзятый охотник, любит государя таскать на медведя, или утицу бить из лука. Там и делишки свои обговаривает, а не в палатах. В том его сила — поднаторел зверя бить, и слабину государеву хорошо изучил. Глядишь, из этого балаганчика большая польза образуется. Не пойдет Курбский на кукол смотреть, как пить дать не пойдет. А государь развлечения жалует, многое из того, что есть на Москве, ему опостылело…»

Мысли назгула лежали совершенно в другой плоскости.

Он вдруг решился, может быть, в первый раз, дать князю совет.

— Театр — это сила, — сказал он со значением. — Многое с его помощью свершить можно.

— Какая же это сила? — подивился Басманов. — Потеха одна. Сердце порадуется, изнуренное войной, на время кручина отхлынет, словно от хмельного кваса.

— И все же, не гневайся, по-всякому театр использовать можно.

— Говори, боярин, если дело удумал, — сказал опричник.

— Они скитаются по дорогам европейским, вхожи во все столицы и замки, многое видят, многое им с рук спускается. Купца, к примеру, всякий может обидеть, тот же стражник у ворот, получив мало мзды, или чванливый вельможа, которому вовремя не уступили дорогу. А если артист пожаловал выступать у короля, или герцога какого — что ему стражники, что ему рыцари, при таких покровителях…

Басманов быстро ухватил суть.

— Всякий раз поражаешь ты меня, человече, — признался он. — Ведь знаю, что умом востер, но все одно, дивлюсь.