Пленники

А собака все еще продолжала терзать его. Она рвала в лоскуты его брюки, — обнажились голые ноги.

Шум на перекрестке усилился, из толпы слышались возмущенные возгласы, всхлипывания.

Зрелище ужасало, оно вызывало яростный гнев. Под клыками разъяренной собаки погибал человек, на котором не было никакой вины, который не сделал и не думал сделать немцу ничего плохого. Он нес драгоценный кусок хлеба, он защищал его, как мог, — до последней минуты не выпуская свертка из рук. Он был так тщедушен, так бледен… Надо было помочь ему, спасти его. Но это значило заранее быть готовым выдержать такую же схватку с овчаркой к удовольствию фашиста. Оник сказал:

— Пойдем, Гарник!..

— Подожди… Ах, подлец, негодяй! Ах, мерзавец!..

Лежавшему в луже крови парню теперь было все безразлично: он потерял сознание.

Тогда офицер свистнул собаку, повязал ошейник и неторопливо удалился, даже не оглянувшись на затравленную жертву.

Когда он скрылся за углом, люди со всех сторон бросились к распростертому телу.

— За что? — спрашивали все друг друга, спрашивали очнувшегося парня.

Тот сидел с окровавленным лицом и озирался вокруг, не отвечая на вопросы. Говорить он не мог.

— Пойдем, Гарник!..

Они продолжали свой путь. Оба молчали, потрясенные разыгравшимся на их глазах зрелищем.

— Одного не пойму, — сказал наконец Гарник. — Неужели этому типу доставляет удовольствие мучить человека?

— Видимо, так, — хмуро ответил Оник. — В древнем Риме — помнишь историю? — рабов выгоняли на арену и заставляли вступать в схватку со львами или бешеными быками. Гитлер возрождает эти нравы. Подлые люди!..

— Ох, и поплатятся они за все это! Такое не забывают!

Вскоре они постучались в дверь Харченко. Им открыла девушка.

— Передайте доктору, что его хочет видеть парень из Армении, — сказал Оник.

Девушка вернулась и провела их в приемную.

— Подождите тут, он скоро придет.

Но ждать пришлось довольно долго.

Наконец Харченко явился. Поглядывая поверх очков на Оника и Гарника, он спросил сухо:

— Чем могу служить?

Но его прервал шум, послышавшийся на улице. Доктор, беспокойно насторожившись, бросился к окну. В дверь заглянула все та же девушка.

— Там, доктор, привели еврея. Собака его искусала. Говорят, немец натравил.

— Как? Что? — вдруг рассвирепел Харченко. — Нет, нет! В городе есть врачи-евреи, пусть ведут к ним.

— Парень весь в крови…

— Я сказал — пусть ведут к ним! — резко возвысил голос доктор. И повернулся к сидевшим в приемной армянам: — Да, так какое же у вас дело?

— Никакого! — поднялся Гарник. Он гневно смотрел на врача.

— В таком случае… э-э… мне непонятна цель вашего посещения…

— Видите ли… мы пришли… — заговорил Оник.

Но Гарник тут же оборвал его:

— Мы пришли взглянуть на вас. Понятно?.

Доктор невольно попятился к двери.

— Надя, почему вы впустили этих молодых людей?

— Она тут не при чем, — продолжал сердито Гарник. — И нечего вам поднимать хвост!..

Ошарашенный Харченко пошарил позади себя рукой, разыскивая кресло, и сел, вернее упал в него.

Увидев, что дело принимает неприятный оборот, Оник напустился на друга:

— Веди же себя как следует! — Доктор, он немножко… нервы у него… того..

Покрутив пальцем около виска, Оник дал понять, что с пациента много спрашивать нельзя. Видимо, и сам Харченко сообразил это.

Но Гарник заговорил уже в другом тоне:

— Как вам не стыдно отказать в помощи истерзанному, окровавленному человеку? Вы врач!

— Да, да, да! — испуганно лепетал Харченко. — Но в Черткове достаточно врачей. Есть и другие, пусть идет к своим. Я не вмешиваюсь в политические дела. Вот пришли вы… я вижу, у вас рука забинтована. Это другое дело, я обязан помочь…

— Вы отказались принять потому, что он еврей. Но какое это имеет значение для врача. А вдруг я тоже еврей?

— Да-да… Хорошо!.. Но вы… вы, скажите, что вам нужно?..

— Ничего не нужно! Вы — трус! Я не могу принять от вас никакой помощи. И забудьте о том, что я к вам приходил. Понятно? Прощайте!

Они ушли. На улице Оник выругался:

— Дурак же ты, Гарник!..

— Почему?

— Ясно, что теперь мы здесь оставаться не можем.

— Пусть только он попробует слово кому-нибудь сказать!..

— Боюсь, что будет поздно…

— Не осмелится. А выругать его следовало!

— Так он и испугался тебя…

Друзья вернулись домой нахмуренные и молчаливые.

6

Марья Андреевна сразу почувствовала, что произошла неприятность.

— Ну, что сказал Харченко? Не застали дома?

Оник промолчал: пусть Гарник сам покается.

— Что случилось? — снова спросила Марья Андреевна.

— Пусть Гарник расскажет, — отвернулся Оник.

— Нечего рассказывать. Я отказался лечиться у… у этого… как его. Вот и все!

Оник вмешался:

— Нет, ты расскажи все по порядку.

Гарник отмалчивался. По его мнению, он поступил совершенно правильно. С этим лжеврачом надо было еще не так разговаривать.

— Ну, ладно, если ты не хочешь, буду рассказывать я…

Оник изложил все как было и обернулся к Стефе:

— Ну, скажите: не дурень ли наш Гарник?

— Зачем такое слово: дурень! — вступилась Стефа. — Этому старому хрычу Харченко так и надо.

— Безусловно! Но разве можно так рисковать в нашем положении?..

— Оник правильно рассуждает, — высказался Великанов. — Обо всем этом следует напомнить доктору в будущем… когда будет удобно… а не сейчас.

— Нет, нет! — не соглашалась Стефа. — Я бы тоже так сделала.

— Все зависит от того, как поведет себя Харченко, — сказала Марья Андреевна. — Если он заявит куда следует…

— Но я же предупредил его! — оправдывался Гарник. — Старик, наверно, до сих пор трясется от страха.