Плейбой

Кирилл перепугался и стал давать клятвы, что все это в последний раз. Антон довел его до слез, запугивая тюрьмой и полицейскими, которые могут в любой момент прийти и арестовать их обоих.

Кирилл не разговаривал с Антоном в тот день до самого вечера: сидел в углу, поджав под себя ноги, и даже отказался есть.

Уже ночью, когда они улеглись спать, он прижался к Антону и тихо прошептал:

– Ты же меня не бросишь? Я, честное слово, исправлюсь, мамой клянусь.

Его откровенные слова сильно повлияли на Антона, и он ему поверил снова.

– В последний раз, понял? Не нужен мне друг с такими наклонностями.

– Ты правда меня за своего друга считаешь? – спросил Кирилл.

– Пока – да.

– Ты мне веришь? Я точно не буду больше воровать.

Антон взглянул на Кирилла, увидел его светящиеся глаза и понял, что теперь подействовал на него основательно.

Кирилл оправдал доверие и больше никогда не занимался воровством.

Глава 2

На следующий день к вечеру стало намного прохладнее, и Антон, поеживаясь от холода, приподнял воротник на старенькой рубашке, сгорбился и, сунув руки в рваные карманы штанов, побрел через туннель к Ленинградскому вокзалу. Уже было совсем темно, и он старался обходить светлые места, чтобы скрыть свой невзрачный вид от прохожих. На улице, перед вокзалом, ветер растрепал его недавно еще светлые, а сейчас серые от грязи волосы, превратив их в настоящую копну. Антон это сразу почувствовал и постарался как можно лучше пригладить их ладонями, однако в результате стало еще хуже. Он стыдился своего вида: чумазого лица, этих грязных, лохматых волос, рваных ботинок, штанов, от которых вчера он оторвал еще и клок материи на заднем месте, и клетчатой рубашки с тремя пуговицами на груди. Делать было нечего, хотелось есть, и это заставило его войти в здание вокзала.

Сегодня на Ленинградском было спокойно. Он без проблем прошел переполненный пассажирами зал и вышел на перрон. Здесь тоже было множество людей: шла посадка сразу в нескольких направлениях.

Почему-то именно сейчас он позавидовал этим отъезжающим суетливым пассажирам. Ему тоже захотелось уехать куда глаза глядят, лишь бы подальше от этих мест и от этого злосчастного подвала, где они с Кириллом провели последние несколько месяцев и пережили суровую московскую зиму.

В животе урчало от голода, и Антон заглотал побольше воздуха, чтобы успокоить желудок. Так он обычно делал в таких случаях, и это как будто помогало ему справиться с этим урчанием.

Он с завистью поглядывал на пассажиров, которые толкались с вещами, заглядывал в светящиеся окна вагонов, проходя вдоль составов.

Антон не хотел больше возвращаться в подвал на Казанском, где его могли задержать и отправить в приемник для несовершеннолетних.

Он знал ребят, которые сами сдавались полиции, чтобы не болтаться и жить в более нормальных условиях. Но там, в колонии, были другие порядки, своя жизнь, почти как в тюрьме. Этого он боялся больше всего. Он никогда не променял бы свою свободу на такое заведение, пусть даже было бы ему там очень хорошо. Он лучше будет голодать, унижаться, выпрашивая поесть, но только не попасть туда…

Антон дошел до конца платформы, спрыгнул вниз и перебрался на другую ветку железной дороги, где тоже стоял состав, идущий в Петербург. Те же суета и пассажиры с сумками: все одно и то же…

Он направился к зданию вокзала, где в ряд выстроились киоски с продуктами быстрого приготовления. Здесь он заметил наряд полиции и поспешил затеряться в толпе. Прошмыгнув мимо них, он подошел к киоску с гамбургерами, потолкался, вдыхая приятный запах и присел неподалеку на бордюре. В животе еще больше заурчало. Он смотрел на пассажиров, которые набирали продукты в дорогу или чтобы поесть просто на ходу, и у него закружилась голова.

Сейчас ему снова вспомнился Кирилл, с которым он здесь часто бывал в поисках еды. Кто-то им давал, когда они просили, а кто-то и нет. Больше всего приходилось выпрашивать Кириллу, и у него это получалось очень даже неплохо. Потом они возвращались в свой подвал, если были какие-то деньги, покупали по дороге буханку хлеба и ночью все съедали, запивая минералкой. С тем и ложились спать.

Антон хорошо помнил, как Кирилл прижимался к нему ночью, чтобы согреться, постоянно перетягивал на себя одеяло и сопел прямо ему в ухо. Антон это вспоминал, с завистью поглядывая на проходящих подростков, таких, как он сам, но с родителями, веселых и беззаботных, и ему становилось обидно за свое нищенское существование.

Кирилл не выходил у него из головы. Где он, Антон уже не знал, но был уверен, что Кирилл любыми путями сбежит, и ему очень хотелось, чтобы именно сейчас он был здесь, с ним рядом.

Антон сидел у киоска, тоскливо поглядывая вокруг.

Конечно, был вариант вернуться домой, но он не хотел. Там полнейшая нищета, мать каждый день пьет, не работает… Что там ему делать, когда в родном доме даже поесть нечего? Пусть здесь он голодный, зато не терпит унижения и оскорбления. Лучше уж так, на свободе, чем выслушивать ее пьяные наставления, постоянно видеть этих мужиков-алкоголиков, которых каждый день мать приводит домой, потом видеть их разборки и драки.

Антону стало до того тоскливо, что он чуть не заплакал.

С одного пути стал отходить поезд, и он встал, провожая его печальным взглядом. Как ему хотелось в эти минуты тоже вот так уехать куда-нибудь подальше от этих мест и не возвращаться в свое страшное прошлое. Сейчас был подходящий момент, чтобы прыгнуть в вагон, но он понимал, что от судьбы никуда не уйдешь, так что придется ему все устраивать самому в жизни, чтобы хоть что-то в ней изменить. Но надо было с чего-то начинать, а с чего – Антон не знал, да и его пятнадцатилетний возраст не позволял ему этого сделать.

Он нащупал свой паспорт, который зашил с внутренней стороны рубашки и подумал, что он такой же гражданин, как и все, просто неудачник, решительно окинул взглядом толпившихся у киоска покупателей и занял очередь, хотя не имел в кармане ни рубля. Очередь быстро продвигалась, и Антон отошел в сторону, пропуская остальных.

Он взглянул на состав, который медленно отходил от перрона и снова присел у киоска, задумался:

«Что же мне так не везет в этой жизни? – подумал Антон в очередной раз. – Все люди как люди, а я как бездомная собака, все по помойкам да по дворам мотаюсь?.. А впрочем, какая у меня еще жизнь? – он тут же успокаивал сам себя. – В моем возрасте или вверх, или вниз – в тюрьму. Нет, воровать я никогда не стану, лучше буду голодать или вообще умру… Кирилл… он молодец, хоть и приворовывал, зато не давал сидеть нам голодным. – Антон поймал себя на мысли, что вдруг начал одобрять его поступки. – Нет, я его обязательно найду. Он сбежит, и я его найду – это точно! Он должен однажды появиться в нашем подвале. Там он увидит мою надпись на стене и все поймет… Ах да, а мне что делать? Где теперь ночевать? Надо новое место искать. Это сложно. Большинство подвалов закрыто. Ничего, сегодня на вокзале, а завтра с утра найду что-нибудь… Есть одно местечко на крыше, еще Кирилл показывал…»

Прошло около получаса, как Антон сидел и размышлял. Наконец, он отбросил все свои мысли и прислушался к урчанию своего впалого от голода живота. Он снова взглянул в сторону киоска. Какой-то дядька средних лет, прилично одетый, в дорогом длинном плаще и с дипломатом, складывал гамбургеры в пакет и о чем-то весело разговораривал с молодой продавщицей.

Ноги сами понесли Антона к нему.

Он подошел сбоку и молча стоял и смотрел на него. Мужчина сразу обратил на него внимание.

– Что, кушать хочешь? – спросил он, рассчитываясь с продавщицей.

Антон не сводил с него глаз.

– Дай еще один, – сказал он продавщице.

Продавщица протянула ему еще один горячий гамбургер и мужчина протянул его Антону.

– Поешь, бедолага, – сказал дядька. – Давно не ел, наверное?

Антон смотрел на него, держа в грязных руках горячий гамбургер и продолжал молчать.

– А спасибо где? Вот такие вы все, – упрекнул мужчина. Он еще раз взглянул на Антона. – Помни, что есть на свете еще благородные люди, пацан!

Мужчина направился в сторону стоявшего состава, отправляющегося в Петербург.