Плод воображения

— Могу, если мне не помешают.

«Кто?»

— Да есть тут ребята… Я как раз собирался заглянуть к одному в гости.

«Ну так в чем же дело? Поехали».

— Дело всё в том же, мать твою! Мне надо знать, во что ты играешь.

«Да брось ты, малыш. Я поиграю с тобой ночью. Обещаю, тебе понравится. Наши старые игры, новые игры, всё что захочешь… А сейчас давай сделаем так, чтобы ты не остался в дураках. Куда ехать?»

— Прямо. Только не так быстро. Я скажу, где свернуть.

70. Барский: Тридцать семь процентов

Он наблюдал за тем, как на экране плавно передвигаются карты. Это слегка напоминало чрезвычайно замедленный средневековый танец. Статичные лица, статичные позы. А за внешней анемичностью кроется бешеная напряженность страстей, интриг, неуемная жажда власти. Уже заготовлены кинжалы, удавки, яд. Уже отправлен почтовый голубь со лживой вестью. Уже произнесены шепотом нужные слова в нужные уши — и, вполне возможно, где-нибудь в дальней комнате дворца кто-то из преданных слуг уже истекает кровью… и его стоны заглушает звон бубенчиков на дурацком колпаке.

Барский глубоко затянулся ароматным дымом. Еще несколько минут назад он недоумевал, откуда взялись некоторые карты. Например, Семерка Чаш. Или Дама Мечей… Потом он сообразил, что дьявол самостоятельно повысил статус некоторых персонажей.

Поначалу Барскому стало не по себе. Ему не нравились какие-либо изменения, внесенные в расклад без его ведома. Это попахивало утратой контроля. Ведь это его игра, не так ли?

Но вскоре он успокоился и взглянул на ситуацию с другой точки зрения. Разве не этого он хотел? Разве не специально развязал дьяволу руки? Ведь следовало признать, что сам он был не способен на такое и потому возложил большую часть черновой работы на своего виртуального помощника. В чем же теперь сомневаться? Перед ним — его творение, в действии и непрерывном развитии. Вот он, венец его жизни, лучшее из всего, что им создано, его последний роман. Написанный не словами, а дыханием, ненавистью, любовью и кровью. Питаемый множеством неисчерпаемых источников помимо пересыхающей авторской фантазии. Можно только позавидовать степени его достоверности.

И, похоже, сама реальность уже слегка завидовала. Во всяком случае, перспективы Мага на ближайшие несколько часов выглядели неутешительно: вероятность смерти составляла тридцать семь процентов.

Опасность сама по себе его не пугала. А вот не увидеть, чем всё закончится, было бы чертовски обидно. К этому времени уже не приходилось сомневаться, что игра будет продолжаться и без него, ведь смерть творца — еще не конец света. Тем более что останется талантливый «соавтор», который подозрительно быстро обучился ремеслу. Барский поймал себя на мысли, что при определенных неблагоприятных условиях он предпочел бы всё-таки конец света.

«ЖЕЛАЕТЕ ПРОДОЛЖИТЬ?» — светилась надпись на экране.

«Как будто тебе требуется мое согласие», — подумал Барский и ответил «ДА».

71. Каплин: Плохие сны

Он проснулся в пять утра с температурой под сорок и ощущением, что легкость бытия покинула его всерьез и надолго.

Ночью его посетили кошмары, похожие на кисель, сваренный из воспаленного инфантилизма и до крови разодранных впечатлений минувшего дня. Во сне он увидел свою бывшую «креатуру», запертую в каком-то подвале, стены которого покрывали красивые спиралевидные узоры. Женщина была ранена и слабым голосом умоляла его о помощи, но он, шестилетний сопляк, прокравшийся к чужому дому и заглянувший вниз через стальную решетку, ничем не мог ей помочь, потому что был один — других взрослых в том сновидении до определенного момента просто не существовало. Впрочем, кого-то же он всё-таки боялся, причем страх почти полностью парализовал его — он мог только смотреть, скорчившись возле зарешеченного подвального окна. Оказалось, что боялся он появления таинственного хозяина дома — существа, из которого его ожидание вылепило мутный образ угрозы и зла.

Потом бывшая «креатура» как-то незаметно превратилась в его мать, истекавшую кровью через кончики пальцев, которыми она рисовала на стене человечков с багровыми членами и составляла из багровых букв какие-то надписи. Глядя сверху, он не мог разобрать ни слова, и это причиняло ему настоящую муку, потому что означало непрочтенную, непонятую и в конечном итоге отвергнутую просьбу о помощи. Он не понимал, почему она замолчала, почему не произносит больше ни слова, почему хотя бы не покажет, что узнала его. Нет, немая и безумная, она продолжала выводить на стене надписи, которые невозможно прочитать. Он пытался звать ее, но, как бывает в снах, издавал лишь задушенный сдавленный хрип. Кошмар накрывал происходящее белым безмолвием, словно прижатой к лицу подушкой.

Наконец женщина подняла голову — он увидел ее бледное, неправдоподобно спокойное лицо и понял, что это никакая не мать, а его новая «креатура». Их взгляды встретились. Она протянула к нему руки — поначалу попытка выглядела безнадежной, но тут ее руки стали расти, удлиняясь на метры, превращаясь в подобия резиновых щупалец без костей и с пятерней на конце. Он отшатнулся — какое там! Бессилие и паралич превратили его движение в слабое подергивание живого студня внутри непослушного тела. Просунув руки между прутьями решетки, она схватила его за голову.

Она долго смотрела на него, не мигая и не отводя своих светлых, лишенных всякого выражения глаз. Затем она попыталась затащить его в свое узилище. От нарастающей боли он обрел способность двигаться, но было уже поздно. Он сопротивлялся изо всех сил, брыкался и упирался руками — однако она тянула его к себе без видимого напряжения, и вскоре его голова оказалась прижатой к решетке. Расстояние между соседними прутьями было ровно таким, что его лоб сдавило, словно в тисках, и боль сделалась невыносимой. Несколько мгновений он пребывал в полной уверенности, что отдающийся у него в ушах хруст означает одно: его череп деформируется, трещит и вот-вот расколется…

Он проснулся липкий от пота, с шумом в голове, корчась от ломоты в суставах. Из-за горячего алого тумана, застилавшего мозг, ему представлялось, что кошмар всё еще продолжается и резиновые руки немой «креатуры» по-прежнему держат его за голову, пытаясь выдавить глаза. Это продолжалось пару минут, пока ему не удалось, наконец, стряхнуть дурной сон и разглядеть обстановку номера в сером утреннем свете.

Заболеть сейчас — что могло быть хуже? Только сдохнуть или наяву очутиться в том подвале с разрисованными кровью стенами. Воистину: «никого не называй счастливым, пока он не умер». Аминь. Любые мысли причиняли почти физическое неудобство, словно были черепахами, которые с трудом переваливались через спекшиеся извилины.

Возможно, поэтому очередное порождение горячки не вызвало даже слабого внутреннего протеста. Чтобы протестовать, надо знать, ради чего, а сейчас он хотел только одного: покоя, тишины, темноты — внутри и снаружи. Он закрыл глаза — не помогло. Холодная твердая ладонь легла ему на лоб и, надо признать, немного облегчила существование. Он благодарно застонал, но посетительница явно хотела от него большего.

Та же ладонь довольно неласково потрепала его по щеке. Первым делом подумалось о новой «креатуре» — и при этом не имело значения, каким образом она его нашла и как попала в запертый изнутри номер. Вечером она выглядела так, словно была способна и не на такое. Потом промелькнул образ Оксаны. Но оба призрака быстро развеялись, когда он услышал незнакомый женский голос:

— Хватит валяться. Вставай.

Он заставил себя разлепить веки, уверенный, что его преследует продолжение ночного кошмара. Конечно, черноволосые ведьмы в джинсах являлись ему не каждый день, однако по сравнению с обитательницей подвала эта казалась настоящей красоткой. Ее слегка портило недовольное и даже брезгливое выражение лица, словно работа суккуба успела ей смертельно надоесть, а весь мужской род не внушал ничего, кроме отвращения. Синие глаза сияли так, что Каплину хотелось зажмуриться.