Плоды вдохновения (Литературные пародии)

Поймут, что хотя я и Осип,

Но все-таки не Мандельштам!

Пусть те, кто не знает России,

Увидят меня за столом

В портах амфибрахия синих,

С нахмуренным гневно челом.

Извечный противник модерна,

Я с классикой с детства дружу.

С тех пор я спокойно и верно

В галоше хорея сижу!

Мерин.

Петух на сумерки покрикивал,

Сухой соломою шуршал...

А он бежал. Ногами взбрыкивал

И ржал!..

Валентин Кузнецов.

"Жеребенок"

В деревне хрипло и уверенно

Вовсю орали петухи.

А я стоял, читая мерину

Свои последние стихи.

В глазах круги и мельтешение.

Береза. Сад. Колодец. Сруб.

Потел от жаркого волнения

Его не знавший ласки круп.

А я читал. Порою вскрикивал.

А иногда немножко пел.

Он слушал и ногами взбрыкивал.

Ушами прядал. И храпел.

Тянул к тетрадке морду жадную,

Потом вздохнул. И задрожал.

И в первый раз за жизнь лошадную

Заржал!

Дитя вокзала

Полжизни прошло на вокзалах

в Иркутске, в Калуге, в Москве,

и несколько мыслей усталых

осело в моей голове.

Станислав Куняев

Висит в переполненном зале

задумчивый дым папирос.

Мне кажется, я на вокзале

родился, учился и рос.

С баулами и рюкзаками

из тамбура в тамбур сигал.

И то, что добро с кулаками,

должно быть, я здесь постигал.

И что бы мне там ни сказали,

я знаю, и верю, и жду,

что именно здесь, на вокзале,

я личное счастье найду.

Я в самом возвышенном смысле

работу даю голове,

считаю осевшие мысли:

одна, и еще одна... Две!

Долюшка

(Иван Лысцов)

Ворога вокруг пообъявились,

Знай снуют, орясины,

твистя.

И откуль она,

скажи на милость,

Привзялась, такая напастя?

Что им стоит, супостатам ярым,

Походя наплюнуть в зелени...

Я насустречь

вышел не задаром,

Ольняного, не постичь меня!

Слово самоцветное сронили,

Встряли нам, певцам,

напоперек.

Помыкнули нами, забранили...

Я ж их - хрясь!
– дубиной.

И убег.

Я сам-друг на страже.

Не забуду

За глухими в оба доглядать.

Не сыпая ночи, дрючить буду,

Чтобы не вылазили опять.

Лесная буза

(Юнна Мориц)

Был козлик тощий и худой,

И жил он у старухи нищей,

Он ждал соития с едой,

Как ангел - с вифлеемской пищей.

Он вышел в лес щипать траву,

Бездомен, как герой Феллини.

Алела клюква в черном рву,

Господь играл на мандолине,

И рай явился наяву!

Козла трагичен гороскоп,

Раскручена спираль сиротства.

Жил волк, бездушный мизантроп,

Злодей, лишенный благородства.

По челюстям сочилась брань

Картежника и фанфарона.

Он ждал! Была его гортань

Суха, как пятка фараона.

Он съел козла! Проклятье злу

И тем, кто, плоти возжелая,

Отточит зубы, как пилу,

Забыв о том, что плоть - живая!

Старуха плачет по козлу,

Красивая и пожилая.

А волк, забыв о Льве Толстом,

Сопит и курит "Филип Моррис",

Под можжевеловым кустом

Лежит, читая Юнну Мориц,

И вертит сумрачным хвостом.

Письмо Франсуа Вийону

(Булат Окуджава)

Добрый вечер, коллега!

Здравствуйте, Франсуа!

(Кажется, по-французски

это звучит "бон суар".)

Скорее сюда, трактирщик, беги

и вина налей.

Мы с вами сегодня живы,

что может быть веселей!

Но в темную полночь

именем милосердного короля

На двух столбах с перекладиной

приготовлена вам петля,

И где-то писатель Фирсов,

бумагу пером черня,

Был настолько любезен,

что вспомнил опять про меня.

Все барабанщики мира,

пока их носит земля,

Пьют за меня и Киплинга

капли Датского короля,

И сам Станислав Куняев,

как белый петух в вине

(Правда, красивый образ?),

речь ведет обо мне.

Мы с вами, мой друг, поэты,

мы с вами весельчаки;

Мы-то прекрасно знаем,

что это все - пустяки.

Кому-то из нас (подумаешь!)

не пить назавтра бульон...

Да здравствуют оптимисты!

Прощайте, месье Вийон!

Мореплаватель

Лягу в жиже дорожной,

постою у плетня.

И не жаль, что, возможно,

не узнают меня.

Григорий Поженян

Надоело на сушу

пялить сумрачный взор.

Просмоленную душу

манит водный простор.

Лягу в луже дорожной

среди белого дня.

И не жаль, что, возможно,

не похвалят меня.

А когда я на берег

выйду, песней звеня,

мореплаватель Беринг

бросит якорь. В меня.

Блики

(Владимир Савельев)

По страницам книги "Отсветы"

Снятся мне

кандалы, баррикады, листовки,

пулеметы, декреты, клинки, сыпняки...

Вылезаю из ванны,

как будто из топки,

и повсюду мерещатся мне беляки.

Я на кухне своей без конца митингую,

под шрапнелью

за хлебом ползу по Москве,

в магазине последний патрон берегу я

и свободно живу без царя

в голове.

Зов эпохи крутой

почитая сигналом,

для бессмертья пишу между строк молоком,