Плохая война

На бархате лежал и вправду удивительной красоты серебряный браслет с золотыми подвесками в виде святых ликов. Ах, как он был хорош. И конечно, он пришелся Агнес впору.

– Прошу вас, юная госпожа, примерьте, – ласково говорил Ренальди.

Агнес надо было сначала вежливо поблагодарить, но не выдержала, схватила браслет и, чуть-чуть осмотрев, начала его приспосабливать к левой руке, а Ренальди вскочил и стал ей помогать с застежкой.

Да, браслетка с изображениями ликов святых была великолепной. И маленькие золотые иконы так красиво свешивались и болтались с легким позвякиванием, что хотелось трясти и трясти рукой. Девушка улыбалась и была весьма довольна подарком.

Видя, что застежка крепка, а подарок произвел должное впечатление, банкир сел на свой стул, отпил вина и вкрадчиво заговорил:

– Юная госпожа, вы молоды и красивы, не буду ли я дерзок, если поинтересуюсь о ваших привязанностях?

– Что? – Агнес подняла руку и потрясла ею, с улыбкою глядя на браслет. – Что вас интересует, господин Ренальди?

– Вы молоды, и не только я хотел бы знать: не занято ли ваше сердце? Есть ли кто-нибудь, кто претендует на него?

– Отчего же вы спрашиваете меня об этом? – удивилась Агнес.

– Оттого, что вы уже давно в тех годах, – он взглянул на нее и, несомненно, заметил, что платье в груди ей уже мало, – когда юным девам пора подумать о спутнике, с которым они пройдут путь, отпущенный им Господом.

Агнес поняла, о чем он, и теперь смотрела на гостя еще более удивленно.

– Так разве вы, господин Ренальди, не женаты?

– Ах, что вы! – Банкир засмеялся. – Конечно же, я женат, речь идет не обо мне. Моему третьему сыну в нынешнем году исполнится пятнадцать, и поэтому и я, и мой отец, и мой дядя – все интересуются, не свободно ли ваше сердце, не может ли мой сын стать претендентом на вашу руку?

Агнес от такой неожиданности растерялась и даже разозлилась немного. Видно, от этого, чуть помолчав, проговорила немного резко:

– Девушки нашей семьи сами себе женихов не выбирают. Вам нужно с дядей моим говорить, как он решит, так и будет.

– Да-да, – кивал банкир, – в этом мы не сомневались, просто, прежде чем писать вашему дядюшке, хотели узнать, нет ли у вас каких предпочтений.

– У меня никаких предпочтений нет. И сердце мое никем не занято, – говорила Агнес строго. – И я хоть и живу одна, но держу себя в божьем и праведном целомудрии.

– Да-да, – понимающе кивал банкир, – ни секунды в этом мы не сомневались.

– И коли вам надобна рука моя, так говорите с дядей, если же он решит, что ваш сын для меня хорошая партия, так тому и быть.

– Я понял, понял, – соглашался банкир. – А когда дядя ваш намеревается быть в Ланне?

– То мне неведомо, но знаю я, что дядя ведет войну. Думаю, что вскорости его тут не будет.

Отчего-то тут девушке вдруг стало даже обидно. И вправду, сколько писем господин написал ей за все время? Сколько весточек присылал? Один раз приезжал Максимилиан, да один раз этот противный одноногий Роха. Большего она и припомнить не смогла. И о его победах узнает она вот так, как сейчас, – от посторонних людей да через церковные колокола. А Брунхильда, кобыла эта, графиня из свинарника, все знает. Она во дворце живет и с господином уж связь имеет. Это он ее в графини пристроил, не иначе. Девушка вздохнула. Что ж, значит, ей самой придется себе дворец подыскивать, уж ей никто помогать не будет.

– Госпожа Агнес, – вернул ее внимание банкир, – коли вам угодно, то мы рады будем видеть вас у нас на ужине послезавтра.

– Послезавтра? – спросила девушка. Она взглянула на мужчину. Да, никто ей дворца не подарит, все придется делать самой. Да и захотелось ей взглянуть на того, кого ей прочат в женихи. – Послезавтра я буду у вас.

– Прекрасно. – Энрике Ренальди улыбался. – Дом Ренальди будет ждать вас.

– Господин Ренальди, а знакомы вы с епископом Бернардом? – вдруг спросила девушка.

Банкир даже растерялся, видно, совсем оказался не готов к такому вопросу.

– С Бернардом?

– Да, с настоятелем храма Святого Николая-угодника знакомы?

– Да, знаком, – наконец произнес Ренальди.

Агнес в словах банкира почувствовала удивление и даже замешательство, но это ее не останавливало. Девушка кое-что прознала про епископа, но то были слухи, ей хотелось знать, насколько они правдивы.

– Говорят, сей святой отец преуспел в теологических знаниях и знаменит острым умом своим.

– Заменит умом своим? – Тут банкир даже осмелился улыбнуться.

– Да, – уверенно продолжала девушка, несмотря на его усмешки. – И он настолько тверд перед грехами и соблазнами, что ему доверили патронат и прецепториат над женским монастырем кармелиток, что находится тут, в Ланне.

– А, ну, это так, это так, я слыхал об этом, – серьезно сказал банкир.

– Сможете ли вы представить меня святому отцу? – спросила Агнес.

– Конечно, буду рад служить вам, – отвечал Ренальди.

– А я буду вам признательна. – Девушка учтиво улыбнулась. – И обязательно буду у вас на ужине послезавтра.

– Мы будем тому очень рады, молодая госпожа! – Банкир встал и начал кланяться.

Когда он ушел, Агнес вдруг стало еще печальнее. Нет, не из-за дворца, а из-за того, что у нее и платьев-то хороших идти в свет не было. Имелось одно, так его уже весь город видел, да и подол на нем обтрепался. И еще при новом росте, который ей теперь нравился, платье то коротко оказалось. И главное – денег, денег у нее было мало, совсем мало. А кобылица Брунхильда в замке живет, графиня! И платьев у нее уйма, и всего у нее уйма. Агнес тут стало себя жалко, захотелось плакать. Так захотелось, что едва сдержала слезы. И она поняла, кто за все ее беды ответит.

– Ута, корова дебелая, сюда ступай.

– Да, госпожа. – В дверях появилась служанка, она уже по тону хозяйки знала, что надобно ждать беды.

– Я тебе велела у платья золотистого подол обметать – ты сделала или я, как холопка, буду и дальше с нитками на подоле ходить? – спокойно и медленно спросила Агнес.

От этого спокойствия похолодела спина у служанки, она знала, чем обернется это спокойствие.

– Так вы то платье не снимаете, госпожа, – лепетала Ута, – я так думала, как постираем его, так я подол и обметаю.

– Думала ты? – спросила Агнес с улыбкой и встала из кресла. – Подойди-ка ко мне.

– Госпожа, – захныкала Ута.

– Сюда, я сказала! – взвизгнула Агнес.

Глава 9

Все возвращается на круги своя. Ночью вода в лужах замерзла, глина тоже. А к утру, хоть и солнце взошло, все равно не потеплело.

Лужи – лед. На глине сверху ледяная корка. Слава богу, что перед походом на горцев Максимилиан расстарался – привез кузнеца, и всех коней перековали на зимние подковы. С летними сейчас было бы плохо.