Плохие девочки не плачут. Книга 3

Но главное не это. Главное — снежинки. Множество искристых снежинок, оживающих при малейшем движении. Поразительно. Не отличить от настоящих.

Игнорирую мрачность весны на улице, изучаю таинство зимы в миниатюре. Отдаюсь во власть воспоминаний.

Новый год, Лапландия, Северное сияние. Любимый праздник, страна, влекущая обратно в детство, завораживающее чудо природы. И мужчина рядом. Единственный. Тот самый.

Зачем возвращаюсь туда снова и снова? Зачем тревожу незатянувшиеся раны?

Всякий раз, устремляясь к манящим небесам, помни о печальных последствиях. Ибо чем выше поднимешься, тем ниже падешь. Изгнанный из соблазнительных чертогов грешного рая, сгоришь в безжалостных языках адского пламени.

Пора забыть про несбыточные мечты.

Фон Вейганд не приедет, чтобы стоя на коленях поздравить меня с Днем рождения. Не бросит на самотёк важные дела, не пошлёт к чёрту основные обязанности. По привычке ничего не станет объяснять. Искусно притворится, будто ничего не произошло, будто это не он вырвал моё сердце из груди, бросил на грязную землю и растоптал своим коротким «да». Своим проклятым «да», звучащим, словно смертный приговор.

Пора осознать очевидные факты.

Есть только проливной дождь, промозглый ветер и пустота внутри. Никакого снега, никакой любви.

В горле ком. Солёные ручейки опять струятся по щекам.

Встряхиваю игрушку, прикладываю к окну и смотрю. Там пляшут снежинки, скрашивают серую реальность ощущением праздника. Пусть обман, пусть иллюзия. Плевать. Сойдёт и так.

Слышу приближающиеся шаги. Крупная ладонь мягко ложится на моё плечо, ободряюще сжимает, замирает на срок не дольше позволенного, вскорости отстраняется.

Ничего не говорю. Не подаю никаких признаков жизни. Талантливо изображаю статую. Борюсь с собой несколько бесконечно долгих минут.

И проигрываю.

Резко поворачиваюсь, обнимаю Дориана. Просто нужно кого-то обнять, почувствовать чужое тепло и поддержку. Лучше здесь, не при родителях. Не при маме.

Цепко впиваюсь пальцами в массивную спину, больше не сражаюсь с истерикой, даю волю рыданиям.

Я надену другую маску. Счастливую, беззаботную. Ту, которая довольна жемчужным комплектом, предвкушает идеальное будущее с женихом из Америки и не ведает горестей.

Надену чуть позже. Дайте время.

Никто не увидит настоящее лицо, искажённое гримасой боли. Никто не заметит правду, похороненную глубоко внутри. Никто никогда ничего не узнает.

Для моей семьи всё должно быть хорошо.

И всё будет хорошо.

***

Театральным жестом сбрасываю пальто на пол, но Дорик портит шикарный замысел, ловко подхватывает вещицу на лету.

Вот зараза. Весь кайф обломал.

Ладно, справимся.

Очень медленно поворачиваюсь, демонстрирую оригинальный наряд.

Маленькое чёрное платье точно вторая кожа, идеально повторяет линии тела, выгодно подчёркивает каждый изгиб. Едва прикрывает бёдра, норовит обнажить кружево чулок.

Быстро вращаться вокруг собственной оси не получается. Во-первых, у меня хронические проблемы с вестибулярным аппаратом. Во-вторых, сами попробуйте грациозно двигаться на таких каблуках.

Не каблуки, а каблучищи!

Металлический никелированный корпус, девятимиллиметровый калибр. Тьфу, ошиблась. Платформа толщиной в три сантиметра плюс шпилька высотой в семнадцать. Башмачки современной Золушки или орудие жестокого убийства? Тут уж как повезёт.

В целом выгляжу прилично — никаких глубоких декольте, экипирована почти под горло, даже плечи прикрыты. Только спина абсолютно голая. Но кого заботит позвоночник, чуть тронутый сколиозом? Всё равно попа надёжно спрятана тончайшей синтетикой, ничего криминального не выставлено на обозрение.

— Круто, согласитесь, — подсказываю правильный ответ слегка обалдевшим родственникам.

— Ох, — выдыхает бабушка, прислоняется к стене. — Немного чересчур.

— Рискованно, — осторожно замечает мама.

— Ты вроде забыла надеть платье, — папа наигранно щурится, наводит фокус и мрачно спрашивает: — Где же оно?

— Ну, — тяну обиженным тоном, невинно хлопаю ресницами, мило улыбаясь: — Тебе не нравится?

— Какому отцу такое понравится? А жених куда смотрел? — возмущению нет предела. — Как выпустил тебя на улицу в… этом?

— Дорик совсем неревнивый, — отмахиваюсь.

В отличие от господина фон Вейганда.

— Почему не похвастаться, если есть чем? — нескромно, зато справедливо.

— Хвастовство слишком далеко зашло, — бросает, сурово сдвинув брови, а через мгновение предлагает с явным энтузиазмом: — Может телогрейку сверху? Есть одна, на охоту одеваю. Как твоя мама её постирала, так она и села. Теперь отлично подойдет по размеру.

— Ты в своём репертуаре, пап, — старательно демонстрирую недовольство, обиженно надуваю губки, закатываю глаза.

Теряю равновесие и спотыкаюсь. Очевидно сказывается переизбыток эмоций. Впрочем, у моего американского бойфренда отменная реакция. Спасает невесту от позорного падения, поддерживает за талию, шутливо чмокает в макушку и сообщает:

— Good team, (Хорошая команда,) — буквально лучится радостью.

— Definitely, (Определенно,) — не спорю.

Вынуждена признать, изнурительные тренировки не прошли впустую. Талантливые актёры прекрасно чувствуют друг друга, научились блестяще работать в паре и достойны продолжительных аплодисментов.

— Видите? — заявляю с неподдельным торжеством в голосе. — Этот парень предугадывает каждое движение.

Господину фон Вейганду не мешает поучиться, перенять бесценный опыт.

— Давай ещё покалечься, сверни шею прямо у нас в коридоре, — ворчит папа. — Сколько раз повторять, что обувь должна быть удобной.

— Конечно, безопаснее носить валенки, галоши, сапоги на низком ходу…

Такие высокие чёрные кожаные сапоги, начищенные до блеска, невероятно эротичные, сексуальные и возбуждающие.

Ох, чёрт.

Интересно, я умею думать о чём-то помимо фон Вейганда и тех мелочей, из которых он состоит?

К счастью, праздник медленного, но верного старения было решено отмечать в узком семейном кругу. Никаких дальних родственников, закадычных друзей, прочих «залётных» товарищей. Чем меньше посторонних свидетелей, тем лучше. Ломать комедию на публику труднее. Поэтому приглашены только самые близкие и Маша.