Плохие девочки не плачут. Книга 3

Единственный ребенок. Настоящее чудо природы. Подарок свыше.

Или?..

Учитывая то, в каких именно условиях мы зачали дитя, я предпочитала обрывать данную мысль на корню. Ибо одно дело замутить роман с Дьяволом и совсем другое родить ему первенца. Жутковато.

Хотя жуть я люблю. Явно. Иначе почему регулярно возвращаюсь в жаркие объятья фон Вейганда и тоскую по разврату, даже скручиваясь над унитазом в три погибели, дабы выпустить на свет содержимое желудка?

Токсикоз омрачал мое существование. Однозначно. Отеки угнетали. Цифры на экране весов и вовсе толкали на суицид. Однако либидо не унималось ни на миг.

Девятый месяц обратил меня в одержимую нимфоманку.

Заранее извиняюсь за пикантные подробности, однако я на личном примере убедилась, что вполне реально «обтриводномиться». Уже успели забыть что сие словцо означает? Ничего, охотно напомню. Это когда кончаешь, блюешь и срешь одновременно. Убойное сочетание.

Не благодарите за информацию. И не пытайтесь повторить в домашних условиях. Такое не каждый потянет. И это не так чтоб и плохо.

Ох, ностальгия. Сейчас разрыдаюсь.

У меня же был секс. Еще какой. На холодном морском берегу. По всем канонам порока. Жестко. Жестоко. До судорог. До обморока.

А теперь что? Нежные обнимашки. Легкие поцелуйчики в макушку. Насмешка. Реальное издевательство.

Хотя садист есть садист. Когда жертва сама рвется и жаждет, моментально утрачивает интерес к экзекуциям. Действует от противного. Мучить не станет. Утопит в ласке.

Мой зверь не уезжал и не прятался, не пытался прикрыться важной работой, не пережидал бурю в уютной безопасности одного из своих многочисленных офисов. Он постоянно был рядом. На связи. Стойко выносил истерики, перепады настроения, безумные прихоти. Казалось, даже наслаждался процессом. Упивался моментом. Откровенно кайфовал.

Извращенец. Вердикт обжалованию не подлежит.

— Алекс, а не хотел бы ты… — запинаюсь, гадаю, как бы сформулировать свое низменное желание поприличнее, и не нахожу ничего лучше следующих ремарок: — Ну, хоть немного. Хоть чуть-чуть. Хоть капельку…

— Что? — вкрадчиво осведомляется фон Вейганд, всем своим видом мастерски имитирует полное недоумение.

— Разденься и полежи рядом со мной голым, — выпаливаю лихорадочно.

— Ты чего? — поражается. — А как же наш ребенок?

— Он внутри, — пожимаю плечами. — Довольно глубоко. Вряд ли что-то увидит. А если даже увидит, то забудет.

— Лора, — мягко поглаживает по плечу, трется щетинистой щекой о мою шею. — Давай я тебе десерт принесу.

— Алекс, — роняю раздраженно. — Это и будет десерт.

— Выбирай — меренга или шоколадный фондан?

Измывается. Изысканно, изощренно. Сразу заметен опыт в пыточных делах, призвание не пропьешь.

— Ладно, — вздыхаю. — Давай свою меренгу. Только клубнику не забудь. И еще тот крутой соус. Ну, смесь на основе лайма и базилика.

Может, он специально меня откармливает? Чтоб после родов никто не позарился? Или просто намеревается на убой отправить? Выполню свое основное предназначение — и хватит, мигом пустят в расход. Нечего оставлять лишних свидетелей.

Эх, вот и доверяй после этого людям.

Паранойя обостряется. Буйствует психоз. Гормоны шалят.

Но очень скоро я забываю обо всем. Резко. Напрочь. В момент. Полностью отключаюсь от реальности.

Ведь начинаются роды. И вроде ничего не предвещало. Как всегда. Без предупреждения. Раз — и понеслась душа в рай.

Девятый месяц.

Раннее утро. Вдалеке пламенеет рассвет. Солнце неспешно поднимается над горизонтом, озаряет морской берег.

Красота. Разгар лета.

А я…

Я…

— Алекс! — подскакиваю на кровати, сквозь протяжный стон повторяю: — Алекс…

— Боль? — фон Вейганд поднимается, обнимает меня, просыпается в ту же секунду, когда зову его, будто и вовсе не смыкал глаз. — Схватки?

— Я, — бормочу сдавленно. — Я не хочу умирать.

— Ты не умрешь, — заверяет и мигом чмокает во взмокший висок.

— Откуда? — вопрос тонет в диком вопле, стиснув зубы, довожу фразу до логического завершения: — Откуда ты можешь знать?

Тишина. Слова излишни.

Он знает все. Всегда. И не отпустит. Никогда. Даже на тот свет.

А потом схватки усиливаются, и у меня возникают крамольные сомнения относительно всемогущества фон Вейганда. Но времени размышлять нет. Точнее — нет возможности. Достаточно трудно думать и анализировать, когда твою поясницу полосуют стальные лезвия, а позвоночник вытягивают через промежность. По-живому.

Я часто читала про тех счастливых женщин, которые рожают прямо по дороге в больницу, пропускают начало схваток, едва ли ощущают приближение торжественного момента, и лишь отошедшие воды сигнализируют о том, что счастье близко.

Я также слышала, главное — не паниковать. Правильно дышать, расслабиться, избегать истерического крика, настроиться на нужную волну и пропитаться гармонией, отдаться светлым чувствам и преисполниться радостью накануне грядущего материнства.

Я знала многое. Очень. В теории. Да и практические занятия не пропускала. Меня тренировали специалисты высокого класса. Духовно и физически. День за днем.

Но у реальности свои правила. И эти правила редко приходятся по вкусу.

Черт. Разрази меня гром. Проклятье.

Выгибаюсь на кушетке. Застываю дугой. Зубы до скрипа сжимаю. Вою. Дико. Безудержно. Кричать больно. Постанываю. Глухо. Тихонько. Кулаки стискиваю. Терплю. Пробую унять ужас, убаюкать панику. Напрасно. Легче не становится. Мучения не отступают ни на миг.

Вокруг светло и стерильно. До жути. До тошноты.

— Алекс, — хватаю фон Вейганда за ворот медицинского халата, сжимаю ткань судорожно скрюченными пальцами: — Обещай мне.

— Обещаю, — соглашается моментально.

— Ты же… ты ведь… — осекаюсь, глотаю воздух, задыхаюсь и кривлюсь в болезненном спазме: — Ты даже не представляешь — что обещаешь.

— А не надо представлять, — произносит ровно. — Я сделаю все, чего ты захочешь. Исключений не будет.

— Никогда, — закусываю губу до крови. — Никогда не женись. Чтоб никаких свадеб с другими бабами. И вообще… не трахайся, понял?!

— Хорошо, — усмехается.

— «Хорошо» — это не клятва! — выдаю возмущенно, давлюсь очередным утробным воплем, напрасно пытаюсь занять удобное положение, умерить агонию.

— Тебя трахать можно? — интересуется вкрадчиво.

— Только не сейчас, — роняю сдавленно, изгибаюсь в экзотической позе. — Потом. Конечно, если выживу.