Плохие девочки не плачут. Книга 3

— Что связывает тебя и Сильвию? Почему вы не разведетесь? Детей нет, — смотрю за его реакцией, не замечаю ничего подозрительного и продолжаю: — Чувств тоже нет. Деньги? Какие-нибудь обязательства?

— Причина не в деньгах, а в принципе, — произносит он и со смешком добавляет: — Хотя и в деньгах тоже. Не подарю ей такого счастья.

— Ты любил ее? — ступаю на опасную почву.

— Ты любила Стаса? — парирует вопрос.

— Что? — поражаюсь такому повороту. — Он здесь при чем?

— Тебе виднее, ты же собиралась за него замуж, — его ухмылка ужасно бесит.

— Ах, конечно! — вспыхиваю, словно спичка. — Следовало облачиться в траурные одежды или принять постриг. Да, уйти в монастырь и рыдать по утраченному счастью, оплакивать крушение радужных иллюзий и ждать, пока твое величество соизволит внести разнообразие в мою никчемную жизнь. Наверное, ты очень расстроился, узнав, что я не вскрыла вены от горя, не повесилась, не утопилась, а просто готовилась к свадьбе. Быстро утешился секретаршей? Или снял очередную наивную дуру?..

— Сколько трагичности в этой пафосной речи, — он наматывает мои волосы на кулак, резко дергает, вынуждая вскрикнуть. — Сбавь обороты, meine Kleine.

Допросить бы этого упрямого ублюдка с помощью кнута. Но я не тороплюсь делиться коварными планами.

— А Мортон? — долго молчать не умею. — С ним что делишь?

— Власть, — усмехается фон Вейганд и тянет сильнее, заставляя откинуть голову назад.

— Вы очень… очень странно поговорили…

Сбиваюсь, когда его дыхание щекочет напряженную шею.

— Та немецкая фраза была с намеком на подвиги моего деда. Мортон цитировал девиз танковой дивизии СС.

— Я поняла, — признаюсь шепотом.

— Что еще ты поняла? — он отпускает меня, пристально разглядывает.

— Ничего, если честно, — вздыхаю, не решаюсь высказать опасения вслух и все же набираюсь смелости: — Надеюсь, моя глупость не усугубила обстановку.

— Какая именно глупость? — издевательски интересуется фон Вейганд.

— Общение с Гаем.

Замираю в ожидании закономерной вспышки гнева, но он мой мучитель выглядит веселым и довольным.

— Наоборот, это сыграло на пользу. Я давно дожидался подобного шанса.

— Набить морду Мортону-младшему? — спрашиваю, не в силах сдержаться.

— Не спорю, приятное дополнение к более серьезной цели. Но мальчишка не виноват, не догадывался о проделках Сильвии. Он был уверен, ты сама передала ему номер. Про многочисленные свидания в массажном салоне так же не знал.

— То есть вы мило поболтали?

Пока я дрожала от страха в авто, пока раз за разом проклинала собственную тупость.

— Ну, я общительный человек.

Прикольная шутка.

— Давай не будем о них, — обвиваю его шею руками. — Давай останемся вдвоем в этой сказке.

— Сказке, — задумчиво повторяет фон Вейганд, потом отбрасывает плед. — В шкафу должны быть сухие вещи. Нам надо скорее одеться и выйти.

— Зачем?

— Кабельное посмотрим, — следует исчерпывающий ответ.

Опыт подсказывает, что спорить и выяснять бесполезно, нужно выполнять распоряжения. Поспешно привожу себя в порядок. Мне чудится, будто в комнате стало светлее, но я списываю это на игру воображения.

— Пойдем, — он берет меня за руку и выводит на улицу.

А там… дыхание перехватывает от изумления.

Застываю, околдованная завораживающим зрелищем. Удивительным, нереальным, невероятным.

Зеленые, голубые, розовые всполохи озаряют иссиня-черное небо от края до края. Разноцветные лучи вспыхивают в ночи, образуют причудливые короны и зигзаги, пускаются в диковинный танец. Отражаются на заснеженных просторах, искристой органзой скользят меж деревьев, окружают мистическим ореолом.

Движутся непрерывно, сменяют ориентир, не задерживаясь ни на миг. Рассекают темноту, ярчайшими красками вспарывают мрак изнутри.

— Aurora borealis, — говорит фон Вейганд.

— Северное сияние, — шепчу я.

Горящая арка, по которой древние божества спускались на землю. Знак свыше, овеянный суеверными поверьями, мифами и легендами.

— Викинги считали, тут можно разглядеть отца всех богов — Одина. Его белую бороду, острый меч и растрепанный балахон. Видишь что-нибудь?

Фон Вейганд обнимает меня сзади, притягивает крепче, склоняется ниже, рассчитывая получить ответ, но я теряю дар речи.

Сраженная благоговейной, чистой, первозданной красотой, наконец, понимаю причину тягостных терзаний. Неожиданно нахожу ответ в тенистом лабиринте сомнений. Тугой узел стремительно ослабевает, распускается и отпускает. Холодок, противно скребущий под ребрами, сменяется обжигающей волной. Будто сбрасываю оковы глубокого сна, выныриваю из мрачного омута на поверхность.

Не хочу быть фавориткой. Не хочу ни с кем делиться. Не хочу интриговать и притворяться, скрываясь под удобной маской.

Не стану играть чужую роль.

Не мое это.

Совсем не мое.

Я хорошая девочка.

Замуж хочу, чтоб по всем правилам, с гигантским тортом, пышной фатой и впечатляющими фейерверками, сопливой романтикой и приторно-сладкими признаниями.

И слезы осознания градом льются по разгоряченным щекам. Затаенная печаль прорывает плотину, скрытая боль выплескивается наружу.

Вырываюсь из стальных объятий, падаю на колени и рыдаю навзрыд.

Согнувшись пополам, сотрясаемая безумной истерикой, словно заново очнулась после подвала. Вернулась к истокам, к самой себе. Настоящей, а не той, которую пыталась сыграть, настырно убеждая разум в том, что случившееся надо принять и выгодно использовать.

Ведь мне далеко не наплевать.

Совсем не наплевать.

Я же…

— Лора, тише, — фон Вейганд склоняется надо мной, проводит рукой по дрожащей спине, пробует успокоить. — В чем дело?

Господи…

— Что случилось? — обнимает, берет под контроль лихорадочно содрогающееся тело, вновь повторяет: — Тише, моя маленькая.

— Люблю, — сквозь слезы бормочу срывающимся голосом. — Господи, я же люблю… Не могу так больше… честно, я пыталась, хотела быть такой ради тебя, соответствовать… сильной, стервозной, плохой… но я не могу, не хочу и не умею, не способна научиться…