Плохо быть богатой

Костяшки его пальцев, сжимавших трубку, побелели и напряглись. Отговорки он узнавал сразу, едва с ними сталкивался. Да что с ней такое, в конце концов? Не хочет его больше видеть? Но, если и так, почему не сказать об этом откровенно? Она умеет быть прямой, – подчас даже слишком.

– Руби, что, черт возьми, происходит? – спросил он требовательно. – Я уже несколько дней пытаюсь поговорить с нею!

В голосе Руби слышалось сочувствие:

– Я знаю, золотко.

– Эдвина меня избегает, так, что ли?

– Нет, золотко, дело не в вас. Сейчас она всех избегает.

Р.Л. прислушался, отмечая, как растет, постепенно овладевая им, тяжелое чувство отчуждения.

– Спасибо, Руби, – бросил он сухо и положил трубку. Долгое время Р.Л. молча сидел за столом, барабаня пальцами по столешнице и уставившись невидящим взором на телефон. Нет, ничего не понятно. То Эдвина льнет к нему, как к самому ценному своему сокровищу, которое боится потерять больше всего на свете, то вдруг становится отчужденной и холодной. Брови угрожающе метнулись к переносице. Что ж, если ей нравятся такие игры, то какого дьявола он переживает? И верно, чего ради?

Жужжание селектора бесцеремонно вторглось в его мысли. Р.Л. устало нажал кнопку.

– Сэлли, – сказал он раздраженно, – по-моему, я просил меня не беспокоить.

– Я знаю, но пришла мисс Гейдж.

Он тяжело вздохнул. Кэтрин Жаклин Уоррен Гейдж. Самая юная из трех филантропок, которые спонсировали показ коллекции да Рискаля. Наполовину надменная представительница англо-саксонских протестантов из Новой Англии, наполовину – темпераментная ирландская католичка, безумно богатая, она уже дважды побывала замужем и теперь в очередной раз овдовела и была свободна.

– Пусть войдет, Сэлли, – проговорил он хмуро и откинулся на спинку кресла.

Дверь кабинета распахнулась.

– Дорогой, – проворковал знакомый голос. – Надеюсь, я ничему не помешала, но я сказала мамуле, чтобы продолжали без меня. Этот показ настолько утомительное действо!

Он смотрел на нее, не двигаясь с места. Кэтрин Жаклин Уоррен Гейдж. Молодая, высокая, сама элегантность. С густой гривой светло-медовых вьющихся волос. Одета в костюм из розового шелка, плотно обтягивающий фигуру, вокруг упругой шеи сияет в три ряда фамильный жемчуг. Не просто красива – великолепный римский нос, крупный рот и высокие скулы придавали ей особый, неповторимый шик. В изящных пальцах Кэтрин держала тонкую длинную сигарету.

Грациозно двигаясь, она прошла вперед и присела на краешек его стола, слегка изогнувшись, чтобы не выпускать его из виду.

Как кошка на охоте, подумал он.

– Надеюсь, ты не рассердишься, Р.Л., но я поинтересовалась у твоей секретарши, обедал ли ты. Она сказала, что не уверена. Знаешь, я тоже еще не ела и просто умираю с голода. – Ее синие глаза сияли. – А что если тебе пригласить девушку пообедать?

Он продолжал молча смотреть на нее. Еще до смерти мужа Кэтрин Гейдж не скрывала, что Р.Л. ей нравится, и постоянно возникала у него на пути, не смущаясь даже перспективы быть жестко и решительно отвергнутой. Последний такой эпизод произошел внизу во время показа одежды с полчаса назад. Определенно Р.Л. о ней мог бы сказать одно: она не из тех, кто сдается.

Он еще раз взглянул на телефон, мысленно умоляя Эдвину позвонить, но аппарат молчал.

Какого черта! Оттолкнув назад кресло, Р.Л. резко поднялся. В конце концов, ведь Эдвина не монополизировала его!

– Ну-у? – протянула Кэтрин капризным и одновременно сладким голосом.

– А почему бы и нет? – отозвался он.

Быстро загасив сигарету, она спорхнула со стола на пол. Казалось, женщина светится изнутри, обволакивая и его этим многообещающим жаром.

– Я знаю одно местечко, – прощебетала она торопливо, беря его под руку. – Сначала полакомимся устрицами… А на десерт получишь меня.

Аппетита у Аллилуйи почти не было, несмотря на то, что девочка заказала свой любимый картофель по-французски. Когда она отодвинула тарелку в сторону, едва коснувшись еды, Дункан Купер встревожился не на шутку.

– Радость моя, да ты ничего не съела!

– Ой, да разве сейчас до еды! Ну, я хотела сказать, когда мать в таком состоянии.

– Да? А я ничего не заметил. Я пригласил ее пообедать с нами, но она сказала, что у нее другие планы. Ты же слышала.

– Она всегда так говорит тебе, па! Можно подумать, ты не знаешь. Как только вы развелись, она динамит тебя, как… Да ладно, как бывшего мужа. Понял?

– Хм-м… А ты наблюдательна.

– Да это же и ежу ясно, когда тебя изо всех сил избегают. – Аллилуйя нахмурилась и принялась ковырять зеленоватым ногтем крошки на скатерти. – Знаешь, я думала, что сейчас все переменится, когда она завела себе кого-то. – Девочка подняла на отца глаза. – Но это не так.

– У твоей мамы роман? Это для меня новость.

– Па! Да ты никогда не слушаешь! Я тебе уже сто раз об этом говорила. Да ладно, слушай еще раз. Ма встречается с Р.Л. и тут же распускает колючки. Как обычно. Разве это нормально! Остается только думать, что у нее преждевременный климакс или что-то там еще.

Дункан едва не поперхнулся „Перье".

– Преждевре… Ал! Где ты набираешься этих выражений?

– Па, на дворе восьмидесятые годы, согласен? Все уже давно все знают о птичках и пчелках.

– Н-да… Что ж, наверное, ты права…

– В общем, что там ни говори, – Аллилуйя потянулась к отставленной в сторону тарелке, подцепила кусочек картофеля вилкой и задумчиво начала его жевать, – но это только половина маминых проблем. С тех самых пор, как она ушла с работы, у нее уже явно начинает ехать крыша. Честное слово, просто форменный заскок! Деньги, деньги, только деньги… Она ни о чем другом не может говорить!

– Ты хочешь сказать, у нее так плохи дела с финансами?

– Да нет же. За эти годы ей удалось кой-чего запасти. Но дело в том… я думаю, раньше ей и голову не приходило, что можно так долго сидеть без работы. Это ее просто бесит. Ты же знаешь, как она любит делать покупки?

– Знаю?.. – задумчиво протянул он, пытаясь вспомнить.

– Ну так вот, с декабря она не купила себе ни одной тряпки! Ни шарфика, ни пары туфель! Представляешь?

– Да ты смеешься…

– Зуб даю!

Дункан не сводил глаз со своей панкующей дочери.

– Надеюсь, мы говорим об одной и той же Эдвине Робинсон, о твоей матери и моей бывшей жене?

– Па, может, ты прекратишь наезжать? Все это очень серьезно. Нужно что-то предпринимать, пока ма не сделала из меня полную идиотку.

– Хорошо, радость моя, что ты предлагаешь?

– Первое: ма нуждается в деньгах.

– Та-ак… – Дункан сделал глоток „Перье". – Боюсь, тут я не смогу помочь, то есть, конечно, она в любой момент могла бы стать секретарем в клинике, но, честно говоря, я не представляю маму в этой роли… – Он улыбнулся. – А ты?