Плохой хороший конец

– Вы же сильные мальчики, вы справитесь. И я справлюсь, если вы мне поможете.

Кристиан энергично кивает и смотрит серьёзно, словно нам не пять, а намного больше, и мы действительно понимаем, что происходит.

Я тряхнул волосами. Нет. Это не моё прошлое. В моём не было братьев, не было цветастых обоев, от которых рябило в глазах. В моём прошлом мама пила и всего через несколько месяцев после ухода отца я, придя из школы, нашёл в доме врачей, смотревших с рабочей скорбью и говорящих про какие-то таблетки. Но я не помнил похорон, не помнил, чтобы страдал, чтобы мной занималась служба опеки. Может, разум стёр из памяти эти события, пометив как неприятные? Где-то я про такое читал. Я точно знал лишь то, что после смерти матери меня взяла к себе тётка – мамина старшая сестра. Злобная тощая дамочка, с которой отношения у меня не сложились с самого начала. Она любила напоминать, что я свалился ей на голову, как жёлтый снег (она мерзко хихикала при этом плоском сравнении), и что нам никогда не стать семьёй, потому что она не сможет заменить мне мать. Она никогда и не пыталась, заранее решив, что не справится с моим воспитанием, и я должен делать всё сам. А мне было пятнадцать, и её равнодушие означало неограниченную свободу, которой я… пользовался или нет?

Два прошлых смешивались, запутывая всё сильнее. Были ли у меня друзья? Во что я любил с ними играть? Часто ли падал? Много ли читал? Любил ли кашу в детском саду? Хулиганил или боялся нарушить даже самое незначительное правило? Эти вопросы оставались без ответа. Моё прошлое пусто. В нём есть только самые жирные точки, обведя которые можно получить лишь очертание чего-то похожего на мою жизнь. И непонятно, где взять всё остальное, чтобы наполнить эту оболочку.

Перед сном я считал не овец, а события, предметы, людей – всё, что помню, – убеждаясь, что не могу ясно представить людей из прошлого. Даже ненавистная тётка, одно упоминание которой вызывало тошноту, не имела лица. Но спал я на удивление спокойно. Видимо, был так истощён мыслями этого для, что почти сразу провалился в дополняющий реальность сон, в котором Алиса наконец отвечала на мои вопросы, не говоря загадками.

– У меня два прошлых… – бормотал я, кажется, и наяву.

– Одно из них ненастоящее, – объяснила Алиса. – Легенда, которую внушили тебе при помощи гипноза. Но никому не рассказывай об этом, – предупредила моя сумасшедшая помощница. – Они всё равно будут делать вид, что ничего не знают. Да и вдруг ты сболтнёшь кому-то не тому? Не хватало ещё, чтобы тебя сдали в психушку. Ты ведь не хочешь туда?

– Конечно не хочу, – отозвался я.

Она неискренне, как кукла, которой нажали кнопку, чтобы она засмеялась, хихикнула.

– Получай удовольствие и помни, что это всего лишь игра, которая не всегда может быть идеальной. Человеческий разум устроен слишком сложно, чтобы учесть всё…

Она говорила что-то ещё, но я не слушал. Опять уговаривал себя, что меня это не касается, что это чья-то шутка, над которой я когда-нибудь потом обязательно посмеюсь. Когда-нибудь, но явно не сейчас.

Глава 3

Наш с Мариной роман имел подобие расписания. Пару раз в неделю, обычно в среду и пятницу, мы гуляли, пытались разговаривать, а потом шли к ней домой. Но в последнее время появились намёки: пора бы сделать встречи регулярнее, а отношения – серьёзнее. Она рассказывала про своих родственников, читала вслух «наиинтереснейшие» байки про счастливые семьи и вела себя предельно заботливо. Слишком заботливо, чтобы поверить, что за этим ничего не стоит.

В то безобидное утро среды она смотрела на меня особенно ласково. Среда была «нашим днём», поэтому я не придал этому значения, пока передо мной не появился запотевший изнутри прозрачный пакетик. Иногда она баловала меня пирожками, но они всегда были лишь прелюдией.

– Твои любимые, с картошкой, – очаровательно улыбаясь, сообщила она.

– Как это мило с твоей стороны, – неискренне восхитился я, пытаясь угадать причину такого внимания. Новая стрижка, которую нужно похвалить, даже если она не нравится? Или я забыл дату первого чего-нибудь? И что теперь делать, чтобы не пришлось искать новую работу, потому что «отношения в коллективе стали напряжёнными»?

«Надо было думать об этом раньше, тупица».

– Я тут подумала… Мы так мало времени проводим вместе.

– Чудовищно, – продолжал практиковаться в сарказме я, но она как будто этого не замечала.

– Нам стоит куда-нибудь сходить. Как ты относишься к театру?

– Очень люблю.

– Правда?

– Нет, конечно, – устало вздохнул я. – Я похож на человека, который любит театр?

– Я купила билеты, – мрачно проговорила она.

– А если я занят?

– А ты занят? – она подалась вперёд. – В четверг в девять.

Можно совместить с курсами, которые заканчиваются в восемь, но зачем?

– Так, ладно, – я решительно отложил пирожки, готовясь к разборкам, но меня прервало воспоминание.

Зима. Я быстрым шагом, периодически переходящим на бег, иду к театральному училищу Кристиана. Без конца проверяю время, хотя и так знаю, что опаздываю. Я всегда опаздываю на важные мероприятия.

Когда прихожу, вижу, что спектакль ещё не начался. Я торопливо снимаю верхнюю одежду, отдаю в гардероб. Во втором ряду небольшого зала пустует моё место. Саша беспокойно оглядывается и, заметив меня, машет рукой, и я, стараясь никому не мешать, иду к нему, но пару человек всё равно задеваю.

– Кого-то из состава нет, – говорит он, едва я оказываюсь рядом. – Надеюсь, не сорвётся – он так готовился.

– Наверняка есть дублёры.

Я обеспокоенно смотрю на сцену и плотный занавес. Даже если есть, он очень горел этой постановкой.

Спустя двадцать минут близнец выходит на сцену, и я удивляюсь тому, как ему идёт его одеяние, хоть это просто какие-то лохмотья бездомного. В зале становится тише.

– Простите за задержку. Наш принц загулял с какой-то принцессой, но мы уже вернули его обратно, так что скоро начинаем! – громко говорит он и поспешно удаляется.

Он так взволнован и воодушевлён, и я невольно чувствую то же. Это и есть актёрское мастерство – передать свои эмоции зрителю? Но в тот момент меня волнует не это; я боюсь, что он провалится. Почему-то сомневаюсь, что близнец может добиться успеха. Наверное, ревную.

Промотав саму постановку, память перекидывает сознание на аплодисменты и выход на бис. Теперь Кристиан в средневековом бархатном костюме. Светится искренним счастьем. Сильно разводя руки в стороны, я хлопаю и горжусь тем, насколько талантливый у меня брат. Впервые я не завидую, а по-настоящему восхищаюсь им. Становится стыдно, что я в него не верил.

Это воспоминание, такое светлое, яркое, вызвало тяжесть в груди, как после плохого не запомнившегося сна, от которого утром остаётся неосознаваемое чувство тревоги. Я тяжело сглотнул и осмотрелся, ища поддержки хоть у чего-нибудь. Схватившись за принесённую Мариной кружку с чаем, я сделал крупный глоток. Стало лучше. Я убедил себя, что стало.

Марина не увидела ни моё возмущение, ни то, что меня усмирило. Она уже сидела на своём месте и, проявляя удивительное трудолюбие, занялась работой. Я, чтобы не возвращаться к театру, спору и обсуждениям того, «в каком направлении движутся наши отношения», последовал её примеру, стараясь не думать о брате, искусстве и чужом таланте. Почти получилось, но иногда мозг переключался на обрывки той постановки. Кристиан действительно был очень убедителен. С его удивительной харизмой ему самое место в театре.

«А где моё место? Неужели здесь? Нет, не сейчас, потом, когда-нибудь потом».

В конце рабочего дня Марина предложила аперитив к четвергу. Я малодушно оправдался заданием для фотокурсов.

По дороге домой я сделал несколько совершенно пустых неинтересных снимков – чтобы очистить совесть. Я заставлял себя смотреть по сторонам, искал причину достать камеру, но это было бесполезно. Город провоцировал выводы, которые не получалось совместить с фотографией. Например, я ничего не помню о Москве. Мне было достаточно знания, что я живу тут, как мне казалось, с рождения, а всё остальное – чепуха. Но теперь я осознал, что для меня Красная площадь, Арбат, Царицыно, Воробьёвы горы – лишь названия мест, в которых я несколько раз был в последние месяцы. И в этом даже была логика, ведь, если верить воспоминанию про отца, мы с Кристианом из Нижнего Новгорода. И Саша, видимо, тоже. Я даже подумал с ним встретиться, спросить о себе – может, получится что-нибудь узнать? – но потом вспомнил про игру. Вряд ли я получу ответы так легко. А других причин общаться с ним я не нашёл. Но, представив его внешность, вспомнил, что у близнеца не было друзей. Он не понимал, для чего они нужны и не пытался ни с кем сблизиться. Даже со мной он дружил, потому что выбора не было – я ведь всё время рядом. Но появление Саши изменило его отношение, если не к понятию друга, то как минимум ко мне: Кристиан стал бояться потерять единственного более-менее близкого человека. И этот страх он маскировал агрессией.