Плохой хороший конец

В школе он никогда не участвовал в наших разговорах, всем своим видом показывая, что сидит с нами от нечего делать, а не из-за любопытства и боязни пропустить что-то важное. И он искренне не любил переменки и ждал их окончания сильнее, чем конца уроков, потому что только тогда Саша уходил в свой класс, больше не угрожая нашей не самой крепкой дружбе.

Так было до четвёртого класса, пока на одном из школьных праздников их не посадили вместе. Я выступал, играя одного из охранников короля в подобии детского спектакля, поэтому не мог быть буфером между ними. Кристиану предлагали побыть вторым охранником – близнецы в этих ролях смотрелись бы чудесно, – но он отказался, заявив, что ему «лицедейство не по душе».

Всё выступление я напряжённо наблюдал за ними (повезло, что у меня не было реплик), боясь, что они подерутся. Большего пацифиста, чем Саша, вообразить невозможно, а вот Кристиан часто использовал кулаки вместо аргументов в спорах. Когда в один из моментов он наклонился к Саше, я чуть не бросил своё бутафорское копьё, готовясь их разнимать, но этого не понадобилось. Кивая в мою сторону, близнец что-то шептал и ехидно улыбался, видя, как соседа веселят его комментарии. Я вздохнул с облегчением, и мне было совсем не обидно, что они обсуждают меня и мой нелепый наряд.

– Это необычно, да? – прозвучало рядом, и передо мной снова возникла Алиса. – То, что ты останавливаешься на несколько секунд, отдаваясь во власть воспоминаний.

Я поморщился. «Отдавая во власть воспоминаний»? Какая банальность.

– Не знаю, – я мотнул головой и продолжил идти. Она последовала за мной.

– Что вспомнил?

– Ничего особенного, – отмахнулся я, машинально замедляясь.

А кто сказал, что должно быть что-то особенное? Жизнь среднестатистического человека будет не интереснее видео с котиками – вряд ли у меня было как-то иначе. Или всё-таки было, и поэтому меня выбрали для участия в игре?

– Да и ты, как мне показалось, должна знать, что я вспоминаю, разве нет? – кашлянув, чтобы унять лёгкое волнение, спросил я.

– Да, конечно, – легко ответила она, – но мне было интересно, как это воспринимаешь ты. Я поняла: никак.

– Никак… – тихо повторил я, чуть поджимая губы – совсем как в детстве!

– Но это ничего. Я многое видела, и ты мало отличаешься от остальных.

– Но отличаюсь? – я зацепился за единственное слово, позволяющее не быть, как все, и тут же упрекнул себя за это жалкое желание выделиться, которое только сильнее подчёркивало, что я ничем не отличаюсь от ненавистной толпы. Только что-то внутри опять закопошилось. Всегда ли чёртова толпа была для меня ненавистной, или это только сейчас, когда от меня остались только рассказы из прошлого, в которых я видел какого-то рохлю, а не себя?

– Я не могу рассказать. Нужно время, для всего оно нужно, – будто читая заученный текст, приготовленный для всех, кто задаёт вопросы, проговорила Алиса. – Но самое важное сейчас – детали. Каждая мелочь…

Дослушать не дало новое воспоминание – яркая вспышка о свадьбе мамы и отчима. Мы, нарядно одетые и угрюмые, стоим в загсе, мама в красивом платье с прозрачной фатой, видя которую Кристиан бубнит, что это, должно быть, ужасно неудобно – видеть перед глазами занавеску.

А потом новая вспышка, перенесшая сознание на две недели вперёд – в день, когда мы переехали к отчиму и нам показали наши комнаты.

Когда до этого наша мама-дизайнер спрашивала о пожеланиях, я сказал, что хочу что-нибудь зелёное. Кристиан назвал меня лягушатником, а себе попросил розовую комнату с принцессами, а потом всё время ремонта волновался, что его шутку не оценили. Видимо, чтобы проучить, комнату сделали такой, как он просил, только без принцесс. Да и цвет в итоге был довольно приятный.

– Я доволен, спасибо, – с чувством собственного достоинства сказал он тогда, не показывая, насколько розовый далёк от любимого голубого. А вот мне его комната нравилась.

«Сейчас я бы ни за что не согласился на зелёный», – меня передёрнуло; я представил бежевые стены квартиры, в которой жил последние полгода, и почти озвучил это Алисе, но рядом уже никого не было.

Вечер почти не запомнился. Дома я как обычно почитал новостную ленту, поел, посмотрел сериал, выпил чай с шоколадкой. Помню, что сочинил объяснение тому, почему не выполнил задания для курсов (было очень много работы), в очередной раз назвал игру выдумкой чей-то больной фантазии, решил не верить ничему и никому и лёг спать. Но сон, призванный расслабить, не расслаблял. Мне снилась идеально белая комната – ни одной тёмной точки. Стены сдвигаются, невыносимо душно, я хватаю ртом воздух, но не могу надышаться. Раздаётся громкий щелчок позади, я резко оборачиваюсь, но там пусто. Следом что-то щёлкает сбоку, я смотрю туда, но и там никого. Потом ещё щелчок, второй, третий, десятый. Я кручусь вокруг себя, пытаясь найти источник, но быстро устаю и обессилено опускаюсь на пол. И тут же оказываясь в смирительной рубашке.

Глава 4

Я начинал привыкать к обречённости, с которой просыпался. В этом даже была своя нездоровая прелесть, ведь есть мнение, что спокойная жизнь рано или поздно надоедает, а у меня больше не было поводов жаловаться на скуку и однообразие.

Утром Марина (она всегда приходила раньше меня) встретила меня сдержанным, но недовольным комментарием:

– Хорошо, что ты носишь не джинсы и футболки, а брюки с рубашками, – процедила она сквозь зубы, оценивающе меня осмотрев.

«Театр, точно», – подумал я с раздражением, которое мгновенно повторилось и на лице коллеги.

Переобуваясь, я ждал следующей фразы, придумывая наиболее безболезненный вариант для запоздалого отказа. Соврать, что плохо себя чувствую? Сказать, что у меня назначена встреча? Признаться, что с моей жизнью творится какая-то чертовщина и меньше всего мне хочется куда-то с кем-то идти, притворяясь славным парнем?

– Ты забыл про театр?

Говорят, отношения – это поиск компромиссов, уступки, на которые не жалко пойти ради другого человека. А ещё говорят, что люди выбрасывают из головы то, что им не интересно. Как раз наш случай.

Я кивнул, Марина сделала несколько глубоких вдохов (точно не обошлось без каких-нибудь дыхательных техник), пара из которых получились свирепыми, а затем натянула неубедительную улыбку.

– Ничего, всё в порядке, – прошипела она, готовясь вернуться к работе, но я всё-таки вмешался в её монолог.

«Буду негодяем».

– Похоже, я не смогу составить тебе компанию, – осторожно сообщил я, старательно не замечая особенно праздничный вид своей подруги, намекавший, что вечер должен был стать особенным.

На её лице отразилось что-то среднее, между яростью, паникой и недоумением. Фантазия напомнила мне тонущий Титаник, несчастную дверь, на которой из-за недостатка плавучести хватило места только Розе, и ещё что-то мрачное и безнадёжное, что-то устрашающе огромное и неизбежное. Эти образы как будто касались и меня.

– Я хотела познакомить тебя со своими друзьями, – сказала она как можно жалобнее, словно ещё надеялась меня переубедить. Даже не надеялась, а была абсолютно уверена: если надавит посильнее, всё будет так, как хочет она.