Площадь диктатуры

Торговый зал был невелик - всего тридцать шесть квадратных метров. Но за ним вглубь старинного дома на углу улицы Бармалеева и Кировского проспекта тянулась череда комнат и широкий коридор, выходящий во двор. К арендованному помещению прилагался подвал, по колено залитый водой. Ремонт начали делать, как только въехали, но до подвала пока не доходили руки. Теперь же позарез понадобился собственный склад, и Горлов уже подписал договор с кооперативом, работавшим при СМУ-18*. Строители устроились с умом. Деньги шли на счет кооператива, а работы велись за государственный счет, правда для страховки между кооперативом и СМУ был заключен договор на очень смешную сумму.

Во двор въехали с трудом: дорогу загородил длинный рефрижиратор.

– Что привезли, Сергей Михалыч?
– пробираясь к двери черного хода, спросил Горлов у недавно взятого на работу товароведа.

– С Синявинской фабрики курицу урвали. Вас не было, я решил под свою ответственность, - поздоровавшись, ответил тот.

– Хороша была курица, пока не посинела, - мельком взглянув в открытый ящик, заметил Горлов.
– Тут тысяч на шестьдесят. Не боишься, что задавит тебя твоя ответственность?

– Народ от бескормицы все подметет. За два дня расторгуем. Ручаюсь головой, - заверил товаровед.

Отперев дверь комнаты, которую выбрал для кабинета, Горлов взялся за телефон. Набирая по междугородней номер Цветкова, он одновременно стягивал с себя пальто.

– Документы отправлены в Москву. Копии у меня, перешлю с твоим Валерой. Он завтра пойдет порожняком, чтобы не задерживаться. В Главкомате ВМФ надо серьезно подстраховаться, я напишу, от кого зависит. А дальше сам знаешь! Совет министров - как трясина: бросишь камень, он булькнет и тишина. Короче, Совмин есть Совмин. Торопишься? Ну, все! Пока!

Бросив на рычаг трубку, Горлов вытянул застрявшую в рукаве руку и бросил пальто на свободный стул. Кроме двух стульев, стола и гвоздя, вбитого вместо вешалки в стенку, в комнате ничего не было.

– Вас какая-то женщина уже третий час дожидается, - заглянув в дверь сказала бухгалтерша.

– Что за женщина?

– Наверное, жалобщица, или на работу хочет проситься. Борис Петрович, я товар оприходовала, можно домой пойду?

– Идите, чего спрашивать?
– рассеянно ответил Горлов и взявшись за телефон, чтобы позвонить Ларисе, добавил: "Зовите эту жалобщицу, заменим ей одну курицу на две, чтоб от греха подальше".

– Какую курицу?
– удивленно спросила бухгалтерша.

– Тухлую, которую Сергей Михалыч завез.

– У нас тухлых не бывает. Ниже второго сорта не торгуем - мы же не госмагазин, а кооператив!

– Все равно зовите!
– велел Горлов.
– Жалобщица хоть симпатичная?

– Страхолюдина! Ни рожи, ни кожи, подметки рваные и сапоги "Скороход"!

Горлов набрал номер и, глядя в окно, слушал длинные гудки, пока не почувствовал чей-то взгляд.

– Лариса!
– повернув голову, воскликнул он.

– Ее нет дома, а кто ее спрашивает?
– трубка неожиданно отозвалась требовательным мужским баритоном.

– Кто спрашивает?
– глядя на Ларису, переспросил Горлов. Она что-то тихо прошептала, но он не расслышал.

– Бортмеханик... Шаляпин. Нет, я не шучу - фамилия у меня такая. Что передать? Передайте, что у нас все в порядке кроме второго мотора - опять барахлит, то есть чихает, - окончательно запутавшись, Горлов повесил трубку, и встав, обнял Ларису.

– Как ты здесь оказалась?

– Мы как-то проезжали мимо, а когда ты позвонил, я вспомнила и приехала, - она была похожа на небогатую студентку: без косметики, в поношенной куртке из китайской плащевки и вязаной шапочке, на ногах были старые сапоги с оттоптанными каблуками.
– У тебя выпить не найдется? Немного, чтобы не знобило...

– Подожди, сейчас принесу, - сказал Горлов и пошел в подсобку.

– Дай что-нибудь выпить, - попросил он кладовщика.

– Есть коробка шампанского, армянский "Три звездочки", портвейн "Солнечный"...

– А водка?
– перебил его Горлов, решив, что Ларисе нужна именно водка.

– С винтом кончилась, но есть "Московская". Вам поллитру или маленькую?

– Маленькую! Нет! Лучше две. Да скажи чтоб принесли пару чистых стаканов и закусить, - велел Горлов.

Он подумал, что Ларисе будет неприятно видеть посторонних, и дождался продавщицу в коридоре.

– Мы бабы слабые, лучше сразу!
– сказал он, налив треть стакана.

– Как ты догадался? Я и хотела водку. Она, - как бы это сказать? имеет незамедлительное действие.

– Ты - настоящий поэт русских спиртных напитков, - пошутил Горлов, подвигая ей тарелку с колбасой и маринованным перцем.

– Разве ты не знаешь, что я - филолог с высшим образованием?
– через силу улыбнулась Лариса, и Горлов подумал, что ей тяжело заговорить первой.

– Так что случилось? Почему тебя не допустили к полетам?
– наконец спросил он.

– После болезни меня почему-то послали на внеплановое обследование и обнаружили...

– Надеюсь, не ...
– начал было Горлов.

– Подожди, не перебивай! Мне даже с тобой как-то не по себе говорить. Сперва сказали, что рак ...
– она замялась и покраснела, - ... рак женских органов. И направили, но не в нашу больницу, а в Свердловку - я сказала, что там прикреплена.

– И что?
– чувствуя, как обрывается внутри, спросил Горлов.

– Опухоль доброкачественная. Правда, называется все это мерзко: киста яичника.

– Но ведь можно вылечить?

– Операцию не советуют. Говорят, что угрозы нет, но летать нельзя и детей иметь - тоже. Никогда!
– она больше не смогла сдерживаться и заплакала, пряча лицо.

– Налей, пожалуйста, еще, - успокаиваясь, сказала она и вытерла глаза скомканным платком.

– Не верю, что ничего нельзя сделать, - тихо сказал Горлов.

– Прости, что валю свои неприятности.

– А на кого еще? Я же тебя люблю...

– Я знаю, что ты хороший и очень добрый.

– Все равно меня не брошу потому, что я хороший, - попытался пошутить Горлов.

– Я вдруг подумала, что мне даже поговорить не с кем...

– А подруги? Разве у тебя нет хоть одной подруги?
– спросил Горлов.