Площадь павших борцов

* * *

21 июня Иоахим Видер прибыл на передовую возле Белянки, когда закончилась очередная атака по захвату пленных

– Обыскали самолет?
– спросил Видер.

– Там нечего искать. Обломки и головешки.

Видер приступил к допросу пленных красноармейцев:

– Вы видели, как вчера упал наш самолет?

– Да. Он сразу загорелся.

– Что было дальше?

– Один ваш офицер выскочил и побежал. Его срезали из автомата. Больше ничего не знаем.

– Он отстреливался?

– Да. На всю обойму.

– Значит, одна рука его была занята пистолетом. Вы не заметили, что у него было во второй руке?

– Ничего не было.

– А может... портфель?
– подсказывал Видер.

– Нет, портфеля не видели...

Видер велел поднимать полк в новую атаку:

– Мне нужны пленные, знающие больше тех, которых вы взяли. Не советую спорить. Вопрос с этим "шторхом" гораздо сложнее, нежели вы думаете. Сейчас им занимается сам фюрер!

Гренадерам снова выдали шнапс и кофе, снова проделали артподготовку атака! Потом мимо Видера протащили убитых в рукопашной. Прикладами гнали пленных. Среди них только один красноармеец был очевидцем падения самолета. Видер сразу налил ему коньяку, угостил сигаретой

– Успокойся, - сказал ему Видер.
– Ничего плохого с тобой не случится... Что тебе больше всего запомнилось в том офицере, который выскочил из самолета?

Пленный нервно досасывал сигарету:

– У него на брюках... вот так, - показал он по бокам своих галифе, был красный лампас. Как у генерала...

Видера передернуло: это мог быть майор Рейхель.

– Куда его дели?
– жестко спросил он.

– Закопали. По-божески.

– Можешь найти могилу?

– Не уверен.

– А придется... пошли!
– сказал Видер.

"Мы получили задание, - вспоминал он, - до конца выяснить все обстоятельства дела и избавить командование от мучительной неопределенности". Он-то, как разведчик, знал истинную цену портфеля... Пленного вывели к разрушенному "фезелер-шторху", велели осмотреться. Он показал в кусты:

– Вот в эту ольху и сиганул от нас.

– Если хочешь жить, отыщи нам его могилу. Вот тебе лопата. Сам будешь и раскапывать.

Пленный долго бродил в ольховнике, подозрительно озираясь, и Видер на всякий случай расстегнул кобуру, чтобы пресечь любые попытки к бегству. Лопата со скрежетом вонзилась в землю. Копать долго не пришлось - из-под земли мелькнул малиновый лампас генеральштеблера.

– Вынь его, - распорядился Видер. Ветками, сорванными с ближайшего куста, он обметал серую землю с серого лица.
– Да, это он... Рейхель! убедился Видер, но вылезти пленному из могилы не позволил и достал "вальтер".
– В этой яме ты и останешься, пока не вспомнишь, что было в левой руке нашего майора, если в правой он держал пистолет?

– Портфель... кожаный, - ответил пленный из могилы (и весь сжался в комок, ожидая выстрела в затылок).

– Куда делся этот портфель?

– Отдали. Мы отдали.

– Кому?

– В политотдел дивизии...

"Итак, - записывал Видер, - наши худшие предположения подтвердились: русским было теперь известно о крупном наступлении из района Харьков Курск... Противник знал и дату его начала, и его направление, и численность наших ударных частей".

Об этом сразу же сообщили в ставку Гитлера, а Франц Гальдер оставил в дневнике моральную сентенцию:

"Воспитание личного состава в духе более надежного сохранения военной тайны оставляет желать лучшего".

Вильгельм Адам сказал Паулюсу:

– В сороковой танковый корпус нагрянули эсэсовцы и утащили за собой "шаровую молнию" - нашего Штумме! Боюсь, что для него это плохо кончится. Лучше сразу разрешили ему отправиться в Африку к Роммелю.

Паулюс тяжело переживал арест своего генерала

– Если кто и виноват в этой истории, - сказал он - так это сам майор Рейхель, которому не терпелось, глядя на ночь, поспеть в свое казино к казенному ужину

На его столе вдруг запрыгала зеленая "лягушка"; на связь с Паулюсом вышел сам фон Бок, обеспокоенный пропажей портфеля: ведь именно 40-й танковый корпус Штумме и должен был "проложить армии путь в большую излучину Дона".

– Можем ли мы изменить планы "Блау"?
– волновался Бок.
– Теперь я думаю, что, если их отложить на некоторое время, то вы будете в Сталинграде уже не в июле, а только зимою!

– Я встревожен не менее вас, - отвечал Паулюс.
– Но шестая армия уже нацелена на большую излучину Дона..."

24 июня гроза коснулась и бункеров "Вольфшанце". Гитлер выходил из себя от ярости, генералы ОКБ обвиняли генералов ОКХ, а Гальдер, чуть не плача от оскорблений, записывал: "Травля офицеров генерального штаба... по делу Рейхеля... фон Бока завтра вызывают к фюреру". 25 июня фельдмаршал фон Бок прилетел в Ставку, где Гитлер встретил его отъявленной бранью:

– Из-за какого-то идиота Штумме операция "Блау", в таких муках рожденная, уже валяется с проломом в черепе. Не так уж глупы русские, чтобы в наши секретные директивы заворачивать селедку... Они, конечно, сделают выводы. Но я же не могу останавливать армии на пороге Дона и Кавказа!

– Да, мой фюрер, - соглашался фон Бок.

– Там все планы, там карты... Рейхель имел все. Как бы подтверждая слова Гитлера, с фронта пришла радиограмма: русская авиация дальнего действия начала обкладывать исходные позиции армии Паулюса, особенно точно прицеливаясь по штабу 40-й танковой бригады подсудимого Штумме.

– Вот результаты расхлябанности Штумме, - бушевал фюрер.

Судебный процесс над "шаровой молнией" был по-военному краток Председатель трибунала был сам рейхсмаршал Герман Геринг, который, недолго думая, предложил Штумме:

– Пять лет заключения в крепости... тебе хватит подумать? Время пролетит быстро, и жена не успеет состариться.

"Шаровую молнию" с треском и грохотом загнали в одиночную камеру, из которой иногда слышались вопросительные возгласы:

– Может быть, в этой великой империи найдется хоть один умник, который объяснит мне, в чем я виноват!?

* * *

"Таким образом, - констатировал Вильгельм Адам, адъютант Паулюса, дело Рейхеля и завершившая его расправа тяготели над предстоящим наступлением, как угроза тяжкой расплаты", а самому Паулюсу все происшедшее стало казаться роковым предзнаменованием, и он составил письмо в защиту Штумме.

Это письмо попало в руки Гитлера, которому в это жаркое лето особенно не хотелось портить отношения с Паулюсом, устремлявшим свою могучую армию к берегам Волги.

– Хорошо, - сжалился фюрер.
– Штумме можно отправить под Эль-Аламейн к Роммелю, тем более что он и сам не однажды просил об этом, а на Восточном фронте такие разгильдяи не нужны. Но прежде, - указал Гитлер, - напугайте Штумме как следует, чтобы он покинул тюремную камеру через замочную скважину...