Площадь павших борцов
Шрифт:
В этот вечер я еще раз убедилась: "Начну с конца" - это не дань моде, не просто оригинальный прием, это не поза - это позиция писателя, начинающего писать произведение, только отчетливо представляя его до самого конца.
Как редки и коротки были эти незабываемые вечера. Я работала днем, он - ночью. О каждом прожитом "дне" (для нас - ночи) он сообщал утренней запиской. Тысячи записок - в них судьба и жизнь, в них муки творчества и радости побед, в них биография автора и героев его произведений.
Последнюю привожу дословно:
"04 ч. 35 мин. Закончил главу. Вылез на 223 стр. Еще 19-ая
Чувствую себя хорошо.
Настроение бодрое.
5.10 - лягу.
6.10 - встал".
Как говорится, комментарии излишни.
В этот день сердце Валентина Саввича остановилось.
На столе остались десятки книг о Сталинграде с многочисленными закладками и пометками и несколько рукописных листов - материалы к главе о 23 августа.
Как они должны быть скомпонованы и обработаны гением автора? Этого не может теперь сказать никто.
Предлагаю их в той последовательности, как они лежали возле печатной машинки.
Антонина Пикуль.
* * * * * *
Накануне, 23 августа: Переправа. Заслон зениток.
– Мне ваше лицо знакомо, - сказал Паулюс, - но я никак не могу вспомнить, где я вас, капитан, видел.
– Борис Нейдгардт, - назвался капитан.
– Я имел честь лететь с вами в одном самолете на фронт, когда после Рейхенау вы приняли 6-ю армию.
– А, вспомнил! Вы, кажется, племянник... чей?
– Премьера Столыпина, сын одесского градоначальника.
* * *
Что же происходило в Сталинграде в этот день?
Тихое солнечное утро, воскресенье. Около 15 тысяч сталинградцев работали на строительстве оборонительных рубежей в городе.
В этот день было совершено более 2000 самолето-вылетов противника.
Город превратился в огромный костер. За всю войну воздушные налеты такой силы не повторялись ни, разу...
* * *
На улице Пушкина произошло прямое попадание бомбы в родильный дом.
Дом обрушился, раздавив и рожениц и младенцев...
Отряды добровольцев искали под обломками камней, вытаскивая тех, кто остался жив...
Спасали матерей без новорожденных, которые никогда не будут знать вкус материнского молока...
* * *
Горел госпиталь. Раненые в обмотках и гипсе добирались с трудом до раскрытых окон и бросались вниз, чтобы не умирать в пламени...
* * *
22 - 23 августа 1942 года враг проявлял особый нажим на Сталинград, поскольку фюреру было обещано, что к 25 августа Сталинград будет взят...
Гот! Ему не удалось продвинуться вдоль полотна железной дороги (от Абганерово), и он переместил свою армию ближе к Волге, нанося удар с юга от Сталинграда через городок Красноармейск.
В полдень 2 августа Гот нанес мощный удар западнее станции Тингута, сжигая на своем пути все подряд, для устрашения русских.
23 августа с утра Гот снова перешел в наступление. Наша артиллерия была не в силах остановить эту армаду, идущую колонна за колонной, и тогда вместо танков были выставлены "катюши". К большому сожалению, их снаряды были бессильны пробить броню, но зато они крошили гусеницы танков...
Гитлер требовал от Гота все новых и новых побед, и Герман Гот тоже желал быть первым, кто войдет в Сталинград, чтобы опередить и отнять лавры Паулюса...
* * *
Многоэтажные дома рушились, и жильцы
их, спасавшиеся в подвалах, так и оставались там навсегда, погребенные заживо под руинами своего же дома.* * *
По улицам, охваченным пламенем, двигались толпы людей - к Волге, к переправам, катили тележки со скарбом, несли на руках больных и детей...
* * *
Бомбежка! В основном удар пришелся по центру города и его северным окраинам. Город пылал, как костер. Ко времени налета у Волжской пристани скопилась громадная толпа беженцев. Немецкие летчики пикировали и с бреющего полета расстреливали женщин и детей. Толпы людей метались по берегу, многие из них бросались в воду...
Но тут произошло страшное... Из разбитых резервуаров хлынула горящая нефть и сгорала вместе с людьми. Вой, треск, грохот, крик. Кромешный ад...
* * *
Еременко рассчитывал, что первым ударит Гот с юга, и был удивлен, что так быстро продвинулся Виттерсгейм с севера.
22 августа на левом берегу Дона враг создал плацдарм протяженностью до 45 км, где и накапливал силы.
23 августа, около 5 часов утра, с этого плацдарма, сметая все подряд на своем пути, ударная группировка врага прорвала нашу оборону, нанеся сильный удар с севера встык 4-й танковой армии (танков не имевшей) и 62-й армии и вышла к Волге в район Рынок и Латошинка. Виттерсгейм рассек фронт надвое, железным клином вонзившись в нашу оборону, а острие этого клина торчало у самого берега Волги...
В результате этого прорыва образовался коридор в 60 км длиной и около 8 км шириной...
* * *
Начиная наступление, Паулюс рассчитывал на дерзость Виттерсгейма, а тот, в свою очередь, уповал на опыт пожилого лейтенанта Штрахвица:
– Не вы ли, Штрахвиц, были тем человеком, который еще в 1914 году со своей кавалерией вышел к Парижу?
– Так точно!
– Теперь, - сказал Виттерсгейм, - вам предстоит нечто большее! Если мой корпус - всего лишь рука, протянутая к Волге, то ваша рота станет пальцем этой руки, которая зачерпнет бутылку волжской воды - в подарок для нашего фюрера, изнывающего от жажды...
– Яволь! Браво, - отвечал пожилой Штрахвиц, еще при кайзере видевший крыши Парижа, а теперь... Да, он был тем, единственным, кому было суждено прорваться к берегу Волги, чтобы оттуда бежать обратно, как в молодости бежал прочь от Парижа...
Когда Паулюс получил известие от Виттерсгейма, что его танки прорвались к Волге, - ему захотелось заплакать.
– Наконец-то!
– сказал он.
– Мои бессонные ночи, проведенные в кабинетах Цоссена, когда я составлял план "Барбаросса" - все мои усилия ума и нервов наконец-то нашли решение. С большим опозданием, почти на год, но все-таки "Барбаросса" с мечом в руках пришел на Волгу, чтобы победить... и решить войну.
– Может, выпьем по рюмке ликера?
– предложил Адам, заметив волнение командующего.
– Коньяк, - ответил Паулюс.
– Или лучше русской водки... Нет, сейчас мне нужен глоток русской водки.
Отто Ренольди, присутствующий при разговоре, сказал:
– Завтра же я посажу вас на особый режим питания... Мне не нравится ваша нервозность.
– Я хочу глоток русской водки, - повторил Паулюс, раздумывая о своем.
– Бог простит меня, если я скажу, что мои фланги снова не обеспечены прикрытием. Сколько же это может продолжаться...