Плотоядное томление пустоты

Да, это так: весной цветок распускается для всего мира, но ты его не видишь — и никогда не увидишь. Ты останешься перед исписанным снизу доверху холмом, не понимая смысла надписей; на наших лбах несуществующими знаками будет начертано послание — ты его не прочтешь. И все же станешь упорствовать: «Я знаю, что в нем говорится: вы уйдете утром, а я останусь здесь. Камни под холмом пустили корни. Все пускает корни во мне, даже очки. Ваши орудия растут в моем животе, подобно деревьям, ветви их пронзают меня, листва забивает легкие. Сжальтесь. Ваши имена вырезаны во мне навсегда». А потом мы встретимся в аптеке: тебя, чьи руки скрещены, клюют куры. Изо рта, словно хобот, высовывается ветка, на ней — каменные листья, на листьях вырезаны наши фальшивые имена. Как нам хотелось бы захотеть остаться лицом к лицу с тобой, получая от тебя собачью любовь! Как мы желали бы пожелать сколь возможно глубоко (если в нас вообще есть глубина, что сомнительно) протянуть тебе тонкий хрустальный бокал и добыть твоей менструальной крови! Позволь нам захватывать, направлять, украшать, пожирать! Оставить отпечаток раскаленного семени в твоих яичниках! Стоя на коленях, глядеть, как твой живот набухает и рождается младенец, и еще, и еще, согласно расположению звезд! Обвить в кружении, озарившись, твое беспрестанное кружение вокруг нас! Загнать вселенную в твой тихий уголок, подарить тебе тысячи жаб, воспевающих твою красоту, сломать твой детский колчан — пусть твои движения станут по-мужски уверенными, ты отрежешь мужские признаки богу-быку! Помочь твоей мухе стать драконом, сопровождать тебя в твоей изумительной слепоте, где ты — лишь неистощимый вопль, обращенный к никогда не бывшему солнцу! Как бы мы жаждали, прикрыв лица собачьими личинами, притянуть тебя к себе и скитаться среди мебели, ища следов, которые совсем не следы, — тени, скользящие в плотном предрассветном мраке, увлеченные в бессмысленный поход на Юг, разбитые неистовым желанием превзойти пределы, назначенные человеку, словно змеи, ползущие по смертному ложу, со ртом, раскрытым в жутком безмолвном крике, — путь гибели и возрождения, непростой отрезок времени, когда, скинув старый панцирь, мы ждем появления нового, и в наших прозрачных глазах светится запредельное стремление не быть вовсе — или быть в избытке! Мы знаем, что ты ждешь сотни месяцев, как отражение, как отпечаток; истончившееся тело, служа тенью для которого (точно срезая мозоль в груди, сдирая с себя кожу и плоть, ты уничтожила собственное имя; словно планета с чистой водой, ждущая иссохшего рта, ты глядишь на путников, и вся твоя кровь приливает к языку), мы не можем проникнуть в сердцевину твоих замыслов. И хотя ты — самая утонченная, самая сильная, самая хрупкая, самая страшная, самая прекрасная из всех известных нам женщин, — мы не можем попасть в ловушку, изображая видимость жизни. У нас уже есть очки, шляпы, плащи; мы не можем облачиться в заемные личины. В этом мире, рядом с тобой, мы — никто!

Подождите, дети мои; если это и неправда, то все же так красиво! А красота есть отблеск Правды. Нет-нет, вы нисколько не изменились, пребывая в вечном детстве. Вам еще рано видеть влюбленные пары. Может быть, все по-другому. Своим возвращением вы губите нас. Жизнь отливает известково-белой волной и проливается на землю отвратительным месивом. Четыре наших реки несут мертвых бегемотов. Дома изрыгают из себя мебель многокилометровым потоком: стулья, кровати, вешалки, колыбели, конторки. В окнах видны горожане, сдирающие кожу со своих лиц. Эти кровавые маски, уносимые ветром, падают на голову прохожим, на лошадей, на голубей. Девочка стряхивает старческую кожу, попавшую ей на туфельку. В темных углах слышен стук когтей. Пчелы соорудили лабиринт из меда. Тем, кто прилипает к его стенам, опустошают глазницы и устраивают в них маленькие соты. Нет ни улиц, ни проулков. Земля покрылась глинистой массой. Воздух распался на пластины, которые двигаются вплотную к почве, обрезая нам ступни. Женские груди взрываются. Лишь от вас зависит, сохранится ли это непрочное равновесие. Идемте выше по течению времени, забудьте пока брачные дела. Признать существование другого — значит отказаться от себя; но в тот момент, когда нужно отдавать, вы принимаетесь искать. Вы еще неспособны отвергнуть Ничто, и пустоту тоже. Солнце умирает, теперь оно — точно уголек. Скорее, туда, дальше, к школьным годам. Вот старая учительница — она так вас любит.

— Дети!

— Сеньора, вы здесь? Как вы нашли нас в этом сумраке?

— Да что вы, сейчас ведь солнечный день! Повсюду цветы. По земле бегут пахучие тропки.

— Неправда, сеньора. Вы знаете, что дорог и проходов не осталось. Все вокруг — болото. Разве не видите, как мы тонем?..

— Нет, мои родные ученики: все залито светом. Вдохните аромат, разлитый в воздухе. Школа, как и деревья, растет из земли.

— Кто способен видеть в этом мраке?

— Уже светает. Пыльная буря кончилась. На крыше школы расцвел цветок с чашечкой семиметровой ширины. Пойдемте со мной, я научу вас быть невидимыми.

— Нам холодно. Поддувает. В стенах нет окон.

— Терпение. В подвале есть окно, которое выходит в землю. Школа растет, скоро окно окажется на поверхности, и мы увидим через него цветущую местность.

— Да, школа растет, но только вниз. Подвалы обратились в корни, мы спускаемся в темные галереи в поисках выхода. Какие - то неясные фигуры замышляют вторжение, мы слышим их смех и бег в темноте. Пока мы движемся, эти проворные твари роют ходы, и те расширяются до размеров тоннеля метро. В один прекрасный день они захватят верхние этажи школы, завладеют классными комнатами, и мы никогда больше не увидим солнца! Спасите нас, сеньора!

— Перестаньте страдать. Я знаю путь и выведу вас из подземелья!

— Смотрите, учительница: они снова пускают корни у нас на подметках. Такие быстрые! Стоит только поставить ногу, как они тянут вниз, мешая идти. Мы теряем целый день, срезая их, но все бесполезно.

— Пусть шаги ваши будут уверенными. Когда вы действительно хотите идти вперед, они слабеют и гибнут. Если вы умеете хотеть, продолжайте! Лошадей хлещут, пока те не научатся прыгать через барьер. Все ваши муки призваны наставить вас на путь освобождения. Поднимайтесь вместе со мной! Смелее, трусишки!

— Нет! Мы не хотим! Цветок на крыше увял. Вновь спустилась ночь. Скоро вокруг будет сплошная пустыня. Нам лучше. Мы привыкаем к глине и — как здорово — в те редкие мгновения, когда блещет свет, мы тоскуем по мраку болота. Кротам сияние приносит боль. Поднимайтесь наверх без нас. А мы останемся под землей.

Дети мои, зло неизлечимо! Ваша вера слаба, и все изменилось. Чародей нарушил границы. Настало царство потемок. Верьте, умоляю вас, вера — всего лишь дело выбора: из двух иллюзий должна выжить та, что прекраснее. Но вы предпочитаете погасить солнце и запереться. Да, мы преображаемся — бесповоротно. Я прикована к операционному столу и агонизирую. Ваш отец потерял левую ногу, вместо нее — протез. Вы одни, ночью, заперты в черном доме и жалобно кричите: «Нет, мама! Не хотим сидеть в темноте, прижавшись друг к другу, нам нужно немного тепла; не гаси, пожалуйста, свет, потому что во тьме мы уходим в себя, а там, внутри — одна лишь ужасающая пустота. Сколько будет три минус три? Что такое время? Почему нам не уйти? Почему не вырасти? Почему не заполучить желанную для нас женщину? Почему мы — пленники этой комнаты? Где выход? Где решение? Нет, мама! Не уезжай в театр, не привязывай нас, чтобы мы не свалились с кровати. Мы ведь маленькие, мама! Не затыкай нам рот, чтобы мы не плакали, пока ты часами смотришься в зеркало; и хотя у нас жар, ты отправляешься в театр — обновить только что сшитое платье. А мы остаемся, веревки удерживают нас во тьме. Невидимая служанка скребется в дверь, чтобы напугать нас; мы плачем! А она, с испачканными ладонями, трясет кротом, которого выкопала в саду! Нет, кормилица, не надо, не подноси крота к нашим лицам, мы не можем двинуть рукой, мы привязаны, а этот зверь выцарапает нам глаза!.. Мы писаем от страха, слыша хохот служанки; а ты, в огромном театре, притворяясь, рассказываешь о любви к своим детям, чтобы мужчины поверили, что ты — лучшая мать на свете!» Дети мои, вы навестили меня в больнице, сели у кровати-распятия и сказали только: «Ты должна радоваться нашему злопамятству, ведь оно одно теперь связывает нас с тобой!» Какая страшная жара! Сорок один градус, и температура поднимается! Это конец. Что-то колет меня изнутри и подсказывает: пришло время умереть. Я почти не вижу. Где шкаф? Боже, дай мне сил дотянуться до одежды. Алый шелк, зеленые перья. тонкая ткань облегала мое тело, как горячие руки, и муж рычал: «Шлюха! Хочешь соблазнить всех мужчин! Подумай о детях. Не смотри ни на кого. Опусти глаза. Бесстыдница! Соблюдай свой долг!» Да, я признаюсь во всем. Я виновата, сильно виновата. Жар у меня в животе. Я сдерживала себя весь день, а ночью царапала его бесчувственное плечо. Я боролась изо всех своих — немногих — сил, но откуда - то из глубины меня пробивалась эта кошмарная похоть. Какой стыд! Я зажимала себе рот, чтобы не завыть. Мое нёбо высохло. Сердце перестает биться. Но, в конце концов, какая разница? Что мне нужно? Я все время навязывала себя семье, заставила всех поверить, что без меня им не прожить. На самом деле я всегда была ненужной. Незаменимых нет. Никто не имеет значения. Я была лишней. Бесполезная в бесполезном мире. Ха-ха-ха, милый, не целуй меня в шею, мне щекотно! Хватит. А то я засмеюсь так громко, что разбужу детей. Они расскажут все мужу, и тебя придется спрятать в шкаф. Нет, не уходи, у меня есть кое-какие сбережения. Открой ящик стола. Ты доволен? Поцелуй меня. Я умираю. Обними меня крепко, милый, я задыхаюсь. Ты мне так нужен. Ты молодой. А-а, кровь изо рта! Поклянись, что никому не расскажешь. Я дрожу. Все соседи на меня смотрят и делают непристойные жесты. Воздуха! Ты издеваешься надо мной!..

— Дайте умереть спокойно! Что вам здесь надо?

— Я твой муж. Я имею право видеть твой смертный час. Вот тебе подарок: золотой перстень, покрытый свинцом.

— Вечно ты не вовремя. Когда я хотела тебя, ты отстранялся, зарывшись в книги. А когда не хотела, ты ластился ко мне, ласкал волосками, что растут у тебя из ушей. Зачем мне сейчас перстень?

— Перед тем, как уйти, прости меня.

— За что?

— За ногу.

— Но, милый, я привыкла к ней.

— Неправда. Я знаю, каким разочарованием для тебя было видеть меня упавшим с лестницы в первую брачную ночь.

— Ну да, такая нелепица! Я любовно раскрыла тебе свои объятия, я вся была твоя, вся в облаках и вдруг шлеп! Я открываю глаза, а ты катишься вниз. Неуклюжий!

— Я поскользнулся, милая, и от этого остался хромым. Я выл от боли под лестницей, а ты смеялась, белая как смерть. Я хотел исчезнуть навсегда. Смех, да и только!

— Не горячись.

— А эти глупые шутки, совершенно детские, которыми ты мстила мне за мое увечье? Помнишь, как ты налила воды в протез, чтобы он поскрипывал? Иккк… Иккк. Ха-ха-ха! Иккк. Прости меня за ненужное присутствие рядом с тобой все эти годы. И почему я считал тебя источником всех своих бед?

Хватит! По-моему, я жила до всего этого. По-моему, однажды, в другом месте, я встретила кого-то, кто мог быть моим братом, и мы разговаривали, не прибегая к словам. Может быть, во сне. Мы были двое в одном. У нас не было тела, и потому мы страдали. Затем мы разделились, и нас очень почтительно обтянули кожей. Я чувствую себя калекой. Я что-то забыла. Что мы делаем здесь? Как нам удалось столько всего изменить? Нить порвалась навсегда. Наша плоть смешалась с землей. Наши крылья слишком тяжелы. Нам больше не взлететь. Сколько лет мы живем вот так, не своей жизнью? Сколько раз возвращались к одному и тому же?.. Бедные мои дети, вы позволили Чародею одержать победу; все потеряно. Этот великолепный мир распадается. До того, как цементные здания, бесконечная ночь, военные патрули, яркие экраны, передающие речи для тысяч детей, и глухой ужас захватят любимый город, выройте рядом с истоком четырех священных рек могилу и опустите туда два наших тела, тела ваших родителей, у каждого во рту — горсть семян. Мы бережно хранили их с самого начала. Настанет день, рухнет царство мрака, и на этом месте вырастут деревья, плоды которых никогда не станут запретными для вас.

13. ЭТО ВОИНЫ…

Привет, друзья, мы — воины, как и вы! Пароль и отзыв? «Ржавый кинжал, двойная опасность, бей и отравляй!» Здорово, что вы опять дышите! Как это с вами случилось — сесть и поджидать нас под окаменевшим деревом? Здесь каждый спит каменным сном и по прошествии какого-то времени может вовсе не проснуться. Хотя эти деревья — единственная растительность в столице, ни птицы, ни мошки не садятся на них, ибо тотчас же застывают. Века и века с них свисают одни и те же плоды, так прочно прикрепленные, что ни одна душа не в силах сорвать их. Генерал — чтоб у него лопнули кишки, проклятый солдафон! — много раз пытался вырубить их, но ничего не вышло. Они устойчивы к кислоте, бомбам, огнеметам. Кроме того, корни их настолько длинны, что, видимо, пронзают насквозь земной шар. Полиция в конце концов решила окружить их стеной, чтобы отделить от города. Поэтому воины всей страны встречаются здесь, ведь никто из армейских не осмеливается сюда сунуть нос: стоит занести ногу за ограду, как они навсегда погружаются в кому. К нам двое ветеранов, наоборот, относятся с почтением, но мы вынуждены прижиматься к стене, иначе обратимся в камень. Вы не знаете об этом, иначе не совершили бы такого безумства — усесться ждать прямо под деревьями. К счастью, мы приплыли вовремя и прямо с борта бросили лассо, пробудив вас от смертельно опасного сна. И хотя теперь мы в относительной безопасности, надо торопиться. Под каждым камнем спрятан микрофон, скоро флот начнет нас обстреливать. Мы доставим вас в центральный тайник. Этой ночью Генерал — пусть эта толстая жаба сгниет заживо! — начал сорокачасовую речь, и все горожане высыпали на улицу, чтобы слушать ее стоя. Тех, кто заснет, бросают в машины-измельчители. Так что мы проскользнем в толпе незамеченными. Вот, держите вату, заткните уши: слова и голос Генерала действуют гипнотически. Никто не может сопротивляться чарам Верховного Потаскуна. И главное, не смотрите на экраны: кроме мерзопакостной физиономии, они транслируют скрытые кадры, выводящие из равновесия самые устойчивые мозги.

ВЫ НЕ ЗНАЕТЕ, ЗНАЮ Я! ВЫ НЕ ИМЕЕТЕ, ИМЕЮ Я! ВАС НЕТ, ЕСТЬ Я! ВЫ НЕ НАШЛИ, Я НАЙДУ!.. ВАШЕЙ ЖИЗНИ ДЛЯ МЕНЯ НЕДОСТАТОЧНО, Я ХОЧУ ОТ ВАС ДОГОВОРА О ПОВИНОВЕНИИ НЕ МЕНЬШЕ ЧЕМ НА ПЯТЬ ТЫСЯЧ ЛЕТ!..

Я ВЛАДЕЮ ВРЕМЕНЕМ, КОТОРОЕ ВЛАДЕЕТ МНОЙ, Я ОКРЕЩУ ВАС ВСЕХ: ИМЯ, ДАННОЕ РОДИТЕЛЯМИ, ТЕПЕРЬ НЕДЕЙСТВИТЕЛЬНО, ИМЯ, ДАННОЕ МНОЙ, ПОДОЙДЕТ ВАМ БОЛЬШЕ. Я ИЗМЕНЮ РЕЖИМ ВАШЕГО ПИТАНИЯ: ЕСЛИ ВЫ ЕДИТЕ МЯСО, Я ЗАСТАВЛЮ ВАС СТАТЬ ВЕГЕТАРИАНЦАМИ, А ЕСЛИ ВЫ ВЕГЕТАРИАНЦЫ — ЗАСТАВЛЮ ПОЕДАТЬ МЯСО, ВЫ ОТДАДИТЕ МНЕ ВСЕ СВОЕ ВРЕМЯ, ЦЕЛИКОМ, НЕ ТОЛЬКО ЧАСЫ БОДРСТВОВАНИЯ, НО И ЧАСЫ СНА. Я ДОЛЖЕН СТАТЬ ЕДИНСТВЕННЫМ ПРЕДМЕТОМ ВАШЕГО ВНИМАНИЯ: ВАМ НАДО ПРЕБЫВАТЬ НЕ ПРИ СВЕТЕ И НЕ ВО ТЬМЕ, А ТОЛЬКО СО МНОЙ. ОТДАЙТЕ СЕБЯ В МОИ РУКИ И НЕ СОМНЕВАЙТЕСЬ: ВЫ НЕ ЗНАЕТЕ, ЧТО ПОЛУЧИТЕ ВЗАМЕН. НЕ ВИДЯ МЕНЯ, ВЫ БУДЕТЕ СЛЕПЫМИ. НЕ СЛЫША МЕНЯ, ВЫ БУДЕТЕ ГЛУХИМИ. НЕ СЛЕДУЯ ЗА МНОЙ, ВЫ БУДЕТЕ МЕРТВЫ. ВАШИ ЖИЗНИ НИЧЕМ НЕ ПРИМЕЧАТЕЛЬНЫ, МОЯ ЖЕ ВСЕГДА ПОЛНА УДИВИТЕЛЬНЫХ СОБЫТИЙ: РОДИВШИСЬ, Я УМЕЛ ХОДИТЬ, ГОВОРИТЬ И ЧИТАТЬ. ОДНАЖДЫ В МОЮ ГОЛОВУ ПОПАЛ ОГНЕННЫЙ ШАР, СЛЕТЕВШИЙ С НЕБА. ЕЩЕ СОВСЕМ ЮНЫМ Я ОБНАРУЖИЛ ЗОЛОТУЮ КНИГУ, НАПИСАННУЮ АНГЕЛАМИ. ОДНАЖДЫ Я УПАЛ С ДЕРЕВА, НО ПОКА МОЕ ТЕЛО ВАЛЯЛОСЬ НА ЗЕМЛЕ, Я ПО-ПРЕЖНЕМУ СИДЕЛ НА ВЕТКЕ. ТАК Я НАУЧИЛСЯ ПОКИДАТЬ СВОЮ ТЕЛЕСНУЮ ОБОЛОЧКУ И ПУТЕШЕСТВОВАТЬ ВО ВРЕМЕНИ И ПРОСТРАНСТВЕ. Я ЗНАЮ О КАЖДОЙ СВОЕЙ ПРОШЛОЙ ЖИЗНИ. МНЕ ИЗВЕСТНО, ГДЕ РАСПОЛОЖЕНЫ ГЕОГРАФИЧЕСКИЕ ЦЕНТРЫ, ДАРУЮЩИЕ МОГУЩЕСТВО: Я МОГУ УБИТЬ СЛОНА НА РАССТОЯНИИ ОДНОЙ ЛИШЬ СИЛОЙ МЫСЛИ. В МИГ МОЕЙ СЛАВЫ Я БЫЛ ИЗБРАН, ЧТОБЫ ВО МНЕ ВОПЛОТИЛИСЬ ВСЕ УЧИТЕЛЯ ПРОШЕДШЕГО. Я МОГУ ТВОРИТЬ ВЕЩИ, ОТШВЫРИВАТЬ ПРОЧЬ КАМЕННЫХ ИДОЛОВ, ОДНИМ ДУНОВЕНИЕМ РАЗБРОСАТЬ ТОННЫ ПЕПЛА, УСТРОИТЬ ДОЖДЬ