Плотские повести
Шрифт:
Майкл опоздал. Лидия Николаевна беседовала с неуморимым героем театрального сопротивления, канючившим у нее деньги на постановку «Конармии». Кони предполагались настоящие. Попрошайничал он с той же изящной настырностью, с какой прежде выцарапывал в ЦК свои премии и награды.
– Ли!
– позвал Эдуард Викторович.
– Можно тебя на минуту?
Она с облегчением покинула живую легенду и подошла к мужу. Рядом с ним стояли знаменитый зодчий, усеявший Москву этажерчатым новостроем, и высокий темноволосый незнакомец, одетый, как и все, в смокинг. Но если архитектор напоминал сдувшийся дирижабль в морщинистой
– Ли, познакомься! Это Майкл Старк - мой новый компаньон.
– Лидия, - она протянула ему руку.
– Майкл, - ответил он и обнажил крупные белые зубы дамского хищника.
– Можно просто Миша.
Старк преподнес ей совсем небольшой букет, составленный из безумно дорогих тропических цветов. Эдуарду Викторовичу он, как выяснилось, подарил весьма пикантный рисунок Бердслея. Его-то как раз и рассматривал, вздыхая, зодчий, известный не только затейливой пространственной изобретательностью, но и чудовищной скупостью.
– Вы хорошо говорите по-русски, - заметила она, отнимая руку.
– Я русский. Родители уехали из России, когда мне было пять лет. И тогда меня звали Мишей Старковым. Я сын Романа Старкова. Помните?
– Нет, не помню…
– Ну, как же! Знаменитая бессрочная сухая голодовка правозащитников на Красной площади в семьдесят четвертом, - разъяснил присоединившийся к ним режиссер и, завладев ухом Эдуарда Викторовича, увлек миллионера в уголок, где принялся расписывать эскадрон конармейцев, который будет гарцевать по зрительному залу.
Архитектор подозвал пробегавшего мимо постмодерниста, и они заспорили о том, сколько может стоить бердслеевский рисунок.
Лидия Николаевна и Майкл остались вдвоем.
– И как долго длилась голодовка?
– полюбопытствовала она.
– Пять минут, - улыбнулся Майкл.
– Отца отправили в психушку. А через год обменяли на советского шпиона.
– Зачем же вы вернулись?
– Как зачем? Делать деньги.
– А в Америке разве нельзя делать деньги?
– Можно. Но там все делают деньги. Конкуренция…
– А в России нет конкуренции?
– Нет.
– Почему?
– Потому что в России нет бизнеса. Только нажива. Вы, кажется, актриса?
– Да, была актрисой. Теперь просто жена.
– Вы не можете быть просто женой.
– Почему же?
– Вы для этого слишком красивы!
– говоря это, Старков смотрел на нее с таким откровенным вожделением, что Лидия Николаевна смутилась.
Вернулся муж. Судя по недовольному выражению лица, живой легенде все-таки удалось выпросить у него денег.
– Майкл, - внимательно глянув на жену, сказал Эдуард Викторович, - пойдемте, я познакомлю вас с министром транспорта, пока он еще не напился…
После десерта смотрели фейерверк, озарявший парк красными, желтыми и зелеными огненными брызгами. Когда в воздухе повисли, сыпля бенгальскими искрами, две четверки (новорожденному стукнуло сорок четыре) и Лидия Николаевна, как и положено любящей жене, нежно прижалась к мужу, она вдруг почувствовала чью-то руку, осторожно гладящую ее распущенные по спине волосы. Она оглянулась и увидела Майкла, улыбавшегося
с детским простодушием.«А он нахал!» - хохотнула Оторва.
«Какая наглость!» - возмутилась Дама.
Лидия Николаевна лишь укоризненно покачала головой.
Вот, собственно, и все. Потом она часто встречалась со Старковым на приемах и пикниках. Он был неизменно вежлив и почтителен, но смотрел на нее так, словно их связывает давняя любовная тайна.
… Серебряный колокольчик позвал к ужину. Ели вдвоем, сидя в разных концах длинного стола. Наверное, когда-то, в нищей юности, муж насмотрелся фильмов про аристократов и теперь воплощал свои великосветские фантазии в жизнь. Прислуживал настоящий негр в ливрее. Бедный парень закончил в Москве сельскохозяйственную академию, но в его родной африканской стране случился переворот, президентом стал вождь враждебного племени, и возвращаться на родину было никак нельзя - съедят…
Эдуард Викторович брезгливо ковырял вилкой в тарелке: с недавних пор он стал вегетарианцем и ел исключительно овощи, выращенные в маленькой ферме на краю парка, причем на совершенно экологически чистых удобрениях. Забота о здоровье превратилась у него в ежедневный изматывающий труд. По утрам он бегал по парку, а потом изнурял себя амосовскими упражнениями. За ужином выпивал только бокал выдержанного бордо, очищающего, как его уверяли, кровь. Он даже бросил курить, лишь изредка позволяя себе послеобеденную сигару. Единственное, в чем муж не знал меры, так это в выполнении супружеских обязанностей.
– Каждую ночь?
– восхищалась Нинка.
– Ну, он у тебя гиперсекс! Даже мой Рустам Кобелин-заде на такое не способен. Счастливая ты баба!
– А разве в этом счастье, Нин?
– Не нравишься ты мне, подруга!
– Я сама себе не нравлюсь…
– Ты должна ему срочно изменить!
– Зачем?
– Как зачем? Измена - от какого слова?
– Изменять.
– Дура! От слова - «изменяться». Женщина после этого меняется. Моя парикмахерша просто извелась, потом переспала с массажистом и теперь снова мужа любит, как на первом году службы!
Эдуард Викторович допил чай из тибетских трав, снова внимательно посмотрел на портрет, установленный на каминной полке, и сказал:
– Иди в спальню, Ли! Я скоро приду. Мне нужно посмотреть договора.
– Хорошо. Я буду ждать… Мы куда-нибудь поедем в этом году?
– Я не знаю. В порту неважные дела. А ты поезжай!
– Может быть, я дождусь, когда ты освободишься?
– Боюсь, не скоро. Поезжай с Ниной и Рустамом.
– Ладно, поеду…
– Только помни, что мы обещали друг другу!
И он снова посмотрел на портрет.
Еще бы не помнить!
Любовниками они были почти два года. Эдуард Викторович купил ей квартиру в новом фешенебельном квартале на Зоологической улице и розовый джипик. Он навещал ее два раза в неделю: прибывал часов в семь и убывал ровно в одиннадцать. Возвращаясь из командировки, он обычно заезжал прямо из аэропорта и оставался на ночь. Иногда, очень редко, Эдуард Викторович брал ее с собой в деловые поездки. У него был свой самолет. Когда они приземлялись в пункте назначения, он непременно звонил жене, сообщая: «Сели. Все в порядке!» - и строго смотрел Лидии Николаевне в глаза. Она в ответ понимающе улыбалась.