Пловец (сборник)
Шрифт:
Поселок Вишня. Каменные заборы. Снег по колено. В снегу видны только матрац, соломенная шляпа и слышен крик Эрвина:
– Люди! Люди! Товарищи!
Мелькнула собака.
– Собака! Собака! Иди сюда…
Собака смотрит на странного человека, побежала прочь. Эрвин побежал за собакой и упал в сугроб. Летом, видимо, здесь была глубокая яма, да и сейчас она глубокая. Выкарабкался.
– Люди!
Эрвин огляделся по сторонам.
Одинаковые заборы, дома. Деревья. Все белое. Побежал назад. Не может найти «свою дачу».
– Джером!
Тишина. Падают хлопья снега. Эрвин понял, что заблудился.
– Дура! Четыре года искал! И вот… воровка… проститутка…
Неожиданно он увидел чучело. Чучело махало руками. Это Джером, в шинели офицера Красной армии. Эрвин подбежал к Джерому:
– Там шкаф, мы не заметили, в шкафу висело это…
Эрвин, обессиленный, замерзший, вошел в «свою дачу».
Утро. Эрвин подбежал к шкафу, открыл его, забрался внутрь, сел на дно и захлопнул дверцу.
– Ты что? – Джером, босой, в шинели офицера Красной армии, ходит вокруг шкафа.
– Тут тепло. Джером, ты знаешь, кто эта Аня?
– Кто?
– Та девочка из музыкальной школы в Зубах, которую я потерял. – Голос Эрвина из шкафа звучит глухо.
– Теперь ты ее нашел…
Джером открывает дверцу шкафа:
– Пусти, я погреюсь.
Джером влез в шкаф, закрыл дверцу.
– Ты полюбил замечательную девочку…
– Молчи, Джером…
Поселок Вишня. Двое идут по снегу.
Эрвин, прорезав дыру в брезенте и просунув голову в эту дыру, сотворил что-то вроде испанского плаща, так же он обошелся с картиной Боттичелли «Рождение Венеры».
Сверху на плечи накинут полосатый матрац. На голых ногах – сандалии.
Джером в офицерской шинели. На ногах – брезентовые портянки. На голове – рваная соломенная шляпа.
– Видел бы нас генерал Эйзенхауэр!
Они идут быстрым шагом. Мимо магазина, на дверях которого замок, мимо замершего пруда. Мимо телефонной будки, в которую они влезали погреться. Два чучела идут и хохочут.
Пикап Американского Красного Креста едет по улицам города Зубы.
Эрвин Кристофер звонит в дверь Анны. Она открывается, на пороге стоит Ленин. Он в своей полосатой пижаме.
– А, американец!
– Здравствуйте!
– Куда пропал?
– В Москву переехал. Там теперь работаю…
– Входи.
Они идут по темному коридору с висящими на стенах велосипедами. Натыкаются на старые сундуки. Здесь все как в прежние времена. Бегают кошки.
На кухне Ленин усаживает Эрвина и достает бутылку водки, квашеную капусту. Быстро разливает водку.
– Скажите, где Анна?
– Девочка в тюрьму попала!
Ленин суетится, желая еще что-нибудь раздобыть на закуску.
– Уехала к брату в Хиву, там убила узбека. Сидела четыре… нет… пять лет. Выпустили. Приезжала сюда. Жалко было на нее смотреть… Уехала в Москву.
У Эрвина загорелись глаза.
– А где в Москве найти ее?
– Ты все ищешь… Я не знаю, здесь комнату у нее отобрали. А там… где она, Бог ее знает. Вот две ракушки…
Ленин снимает с буфета две большие морские ракушки.
– Если
найдешь, отдай. Она забыла взять…Москва. Великолепный зал Большого театра. Зрители смотрят на сцену. Там дают оперу «Орфей» Монтеверди. Среди зрителей – Эрвин Кристофер. Он смотрит в театральный бинокль.
Внимание его привлекает живая статуя, стоящая в глубине сцены. Женщина стоит неподвижно на постаменте. В длинноногой, стройной фигуре, в лице статуи он угадывает Анну Шагал.
В правительственной ложе сидят члены правительства, нарком внутренних дел СССР. Нарком тоже смотрит на сцену. Но вряд ли его внимание привлекает статистка, которая даже не поет, а стоит бездвижно, изображая парковую скульптуру.
В свите наркома мы узнаем генерала Галахова.
Эрвин Кристофер продолжает неотрывно смотреть в бинокль на статую.
Статуя стоит не шелохнувшись.
Звезды Большого театра поют «Орфея» Монтеверди.
Служебный вход Большого театра. Ночь. Ранняя весна. Театральный разъезд. Отъезжает машина генерала. Расходятся зрители. Эрвин стоит у служебного входа. Вот Анна Шагал. Она в том же пальто и шляпке, в которых была на даче. Она идет к трамвайной остановке, садится в трамвай. Эрвин заскакивает на ходу.
Ночной трамвай полон недавних театральных зрителей. На женщинах нарядные одежды. Много лисьих накидок. Между лисьими головами, глядящими холодными, стеклянными глазами, пробирается Эрвин. Останавливается у Аниного затылка:
– Здравствуйте, Анна!
Только в первое мгновение в глазах Анны испуг, но тут же она, ткнув Эрвина в грудь, говорит:
– А, американец! Вы мне очень нужны! Достаньте пенициллин!
– Пенициллин?
– Девочка Берта больна. Ей нужен пенициллин.
Московская квартира Анны. Большая комната. На веревках сушится белье. Анна срывает, кидает на стол квадраты белых простыней, наволочек, полотенец. На диване сидит Эрвин.
– Девочка глупая… нашла яблоко, вмерзшее в снег. Стала ладошками топить лед… Ну и воспаление легких…
– Ваша дочь?
– Нет. Здесь жил профессор ботаники, немец Клаус Шредер, коммунист. Бежал от Гитлера. Его и жену арестовали как шпионов, осталась девочка Берта, мне жалко Берту… Дурочка… Лед стала топить…
Анна снимает прищепку, скидывает простыню.
– Что вы смотрите? Злитесь? Я же сказала вам, я – воровка, этим зарабатываю на жизнь. Хотите – арестуйте меня… Хотите – пожалейте… Сами выбирайте… Только дайте пенициллин.
– Я принесу пенициллин.
– Ну и хорошо, принесите. Я вас отблагодарю.
– Как?
– Дам вам мою любовь.
– Вы так говорите, будто любовь – это банка варенья.
Анна засмеялась:
– Как вы хорошо сказали, любовь – это банка варенья… Вы любите варенье?
– А вы?
– Нет.
Анна вышла в комнату рядом. Там постель, на которой лежит маленькая девочка. На подушке, рядом с головой девочки, старая кукла со стеклянными, не моргающими глазами, со стертым личиком. Девочка тихо стонет. Анна смотрит на девочку, потом быстро возвращается в большую комнату: