Плутовка Ниниана ; Сила любви ; Роковые мечты (сборник)

Флёр задумалась и сделала неопределенный жест рукой.

— Я не могу ответить ни «да», ни «нет», господин Пьеро! — заметила она, невольно переходя на итальянский, чтобы ее не поняли посторонние люди. — Мой муж и его мысли для меня тайна, разгадка которой с каждым днем становится все труднее.

— Он доставляет вам много неприятностей?

Ответить просто «да» было бы, конечно, правильнее всего. Но как можно столь откровенно раскрывать свою душу перед чужим человеком? Ив де Сен-Тессе сидел в ее теле как заноза, которую невозможно извлечь. Он был ее раздражением, угрозой, печалью. И все же, не видя его, Флёр спрашивала себя, где он пропадает, что делает. К своей досаде, ответов на эти вопросы она не находила.

На тех придворных приемах, которые им полагалось посещать вместе, он вел себя с безукоризненной вежливостью, не давал ей никаких поводов для упреков и уже поэтому вызывал в ней гнев и раздражение. Были моменты, когда она не сомневалась, что ей достало бы мужества его убить, если бы только в ее руках находилось соответствующее оружие.

Но часто случалось, что ночью дверь ее покоев отворялась, он молча входил, в яростном порыве совершал половой акт и, достигнув цели, буквально убегал, сам теряясь от своего бессилия сопротивляться влечению к ней.

Повторилось это и в предыдущую ночь, поэтому Флёр пришлось надеть закрытое до самой шеи платье, чтобы скрыть следы, оставленные его страстью.

Одно лишь воспоминание об этом, словно по волшебству, окрашивало ее щеки румянцем, и она ощущала пикантное покалывание во всем теле, помнившем с постыдной отчетливостью каждое его страстное движение. Впрочем, ее угнетало и унизительное сознание того, что ей все нравилось и что она вовсе не сопротивлялась этому. Ох, если так пойдет дальше, то можно и с ума сойти!

Да она уже сошла с ума, она мечется между ненавистью и неистовством сладострастия, она уже — ох, как давно! — не та невинная дочурка, которую отец передал на попечение королевы. Она — существо, не разбирающееся в собственных чувствах и предавшее свою гордость. Унижаемое, растерянное и терроризируемое тем самым мужем, которого навязала ей королева.

Легок на помине, граф де Шартьер в этот самый момент вдруг появился перед парадной лестницей и подошел к ней. Одет он был впервые за много дней не в черные, а в мрачно-красные тона, так что напоминал сатану более, чем обычно. Поскольку Флёр держала за руку своего собеседника, Строцци почувствовал, как молодая женщина вдруг словно окаменела.

— Господи, неужели вы так боитесь своего подобного дьяволу супруга? — Острый взгляд Пьеро Строцци проникал глубже, чем хотелось бы Флёр.

— Скажем так: я научилась уважать его гордость и его саркастический язык, — пробормотала она одеревеневшими губами и ответила величественным кивком на легкий поклон, которым муж ее приветствовал.

— Простите, что помешал вашему интимному разговору, — заявил Шартьер с таким сарказмом, который превзошел самые худшие опасения Флёр. — Но если вы, сеньор, позволите мне перекинуться парой слов с моей супругой…

Остаться с ним с глазу на глаз? Чувство, близкое к панике, накатилось на Флёр. Она не хочет оставаться с ним наедине! Боже правый, кто может знать, что он задумал и что позволит ему сделать она. Флёр была, как воск, в его руках, как только он к ней прикасался.

— Нет! — Она заставила себя справиться со своим голосом и повторила уже чуточку спокойнее: — Очень жаль, но мое время ограничено. Королева ожидает меня в своем рабочем кабинете. Не сможете ли вы потом сообщить мне свое важное известие?

Ей показалось, что граф с трудом удержался от резкого ответа, но потом снова овладел собой.

— Придется мне, видимо, потерпеть, раз вы на этом настаиваете. Разрешите хотя бы сопровождать вас к королеве.

Отклонить подобное предложение значило бы окончательно разбудить и так уже немалое любопытство Пьеро Строцци. Флёр скривила губы в подобие улыбки.

— Тогда давайте двинемся в путь, господа!

Это приглашение относилось как к мужу, так и к ее почитателю, и графу волей-неволей пришлось смириться с его присутствием.

Итак, с собственным супругом в темно-пурпурном облачении, с одной стороны, и одетым в кричаще-пестрые цвета итальянцем — с другой, Флёр отправилась в путь. Эта группа бросалась в глаза и привлекла внимание многих, в том числе и королевской фаворитки, которая тут же помчалась куда-то галопом, соблюдая в седле безупречную посадку. Но на этот раз она чем-то напоминала кошку, которая вылакала миску сметаны.

Королева тоже задумалась, увидев, как оба кавалера раскланиваются с ее фрейлиной. Правда, один из них сразу же удалился, причем явно против своего желания. Королева отложила перо и пергамент, на котором писала перед этим, в сторону и с трудом поднялась со своего места, поскольку беременность с каждым днем все больше затрудняла ее движения.

— Хочу вам кое-что сказать, Флёр! — Королева подвела молодую графиню к оконной нише, где они могли спокойно поговорить наедине. — Можно ли полагать, что ваш супруг наконец нашел прощение в вашем сердце?

Флёр избегала внимательного взгляда темных глаз, но знала, что, как бы ей этого ни хотелось, она не сможет уйти от ответа.

— Мое сердце не забывает о нанесенных обидах, Ваше Величество, — произнесла она, запинаясь.

— Только не рассказывайте мне, что вы в состоянии проигнорировать ту страсть, которая написана на лице вашего супруга, когда он смотрит на вас.

— Да, это та страсть, которую он охотнее удовлетворял бы, не будучи привязан ко мне обручальным кольцом, — возразила Флёр. — Страстно желать можно и женщину, положение которой в обществе столь низко, что она, конечно, хотя и может согревать постель графа де Шартьера, но уж никак не может носить его имени.

— Неужели такого рода глупости все еще занимают вас, дитя мое? — по-матерински поинтересовалась королева, ища взгляда Флёр.

— Это лишь очевидная истина, Ваше Величество, — упрямо поправила ее Флёр, но получила в ответ лишь улыбку.

— Вам предстоит еще многому научиться, малышка моя, — закончила Катарина Медичи этот короткий разговор. — Надеюсь, что вы поймете истину раньше, чем окажется, что извлекать пользу из обретенной мудрости уже слишком поздно. Чрезмерная гордость — это нечто такое, что приносит одиночество чаще, чем вы можете себе представить…

Прежде чем Флёр успела что-то ответить, к королеве подошел лакей, сообщивший о том, что ожидаемый посол прибыл. Время приватных бесед закончилось, и игры со ставкой на могущество, в которых молодая французская королева была так искусна, снова требовали ее полного внимания.