Плутовской роман: Жизнь Ласарильо с Тор-меса, его невзгоды и злоключения. История жизни пройдохи по имени дон Паблос. Хромой Бес. Севильская Куница, или Удочка для кошельков. Злополучный скиталец, или Жизнь Джека Уилтона .

Чтобы пустить пыль в глаза, Гарай принялся закупать всякие вещи, уверяя Октавио, что все это очень нужно, а на самом-то деле — только для обмана. Он приобрел новые печки, новые тигеля и перегонные кубы — старые, мол, не годятся. А пока он этим занимался, генуэзец искал мочу рыжего мальчика, что оказалось нелегко, но все же осуществимо с помощью денег, которые горы ровняют, — мать мальчика, опасаясь колдовства, заломила изрядную цену. Гарай умышленно затягивал приготовления к химическому фокусу — он хотел улучить благоприятную минуту для ограбления и, чтобы сразу же бежать из Кордовы, припас двух добрых лошадей, которых держал в потайном месте.

А пока он на глазах у генуэзца выпаривал на огне всяческие смеси, для чего закупал разные вещества, которые в ходу у алхимиков — бронзу, латунь, всевозможные соли и прочее; разводя огонь то в одной, то в другой печке, он перегонял что попадется, только чтобы обмануть генуэзца, который, надеясь на эти опыты, швырял деньги без счета. В делах любовных Октавио успел больше — узнав о его предложении, сеньора Руфина, чтобы не испортить игру, начала дарить ему в отсутствие Гарая невинные ласки, отчего Октавио вконец ошалел и уже вовсе перестал считать деньги.

Но вот на имя Октавио пришло заемное письмо, которое он должен был оплатить в течение двадцати дней, вдобавок кое-кто из его поверенных в других странах обанкротился — над Октавио нависла угроза полной потери кредита, ежели не смилостивится судьба; на всякий случай он прибегнул к средству, обычному у коммерсантов, опасающихся банкротства, — припрятать добро, и затем и самому скрыться. Итак, наш генуэзец, и не подумав объявлять себя банкротом, принял меры, дабы ничего не лишиться, и это оказалось на руку Руфине и Гараю.

От его имени Гарай, к которому генуэзец уже питал полное доверие, отдал на хранение драгоценности и деньги, причем держатель был предупрежден, что он не должен выдавать что-либо никому, кроме них двоих; немало ценностей Октавио привез на виллу и, на глазах у Руфины, спрятал в хитроумно устроенном тайнике, приготовленном на случай краха; обнаружить этот тайник не мог бы никто, кроме знающего о нем.

Тем временем перегонка продолжалась, Гарай тешил генуэзца надеждами, что через двадцать дней работа будет закопчена, Октавио получит золота вволю и сможет не бояться банкротства, а на всякие химические принадлежности Гарай истратил, как он говорил, более тысячи эскудо — на самом-то деле и пятисот реалов не ушло. В эти дни пришлось генуэзцу отправиться в Андухар, чтобы обсудить там со своим поверенным, какие меры принять ввиду ожидаемых банкротств; дом он поручил Гараю — овечку волку; и тот, не будь плох, не стал ждать другого такого случая — забрал отданные на хранение деньги и драгоценности, оставив чеканное серебро; на вилле также ничего ценного не осталось; наконец все было уложено, и Руфина и Гарай сбежали от тигелей и перегонных кубов; к чему им был философский камень, они и так набили себе карманы чистым золотом за счет отсутствующего генуэзца.

Ночью, когда слуги Октавио спали, они, прихватив более шести тысяч дукатов в драгоценностях и монетах, направились по дороге в Малагу, хорошо известной Гараю. Перед отъездом они не забыли привести в порядок печи, загрузить тигеля, залить перегонные кубы — хоть сейчас начинай работу — и оставили на поставце листок со стихами, сочиненными Гараем, — а он был на это мастер, — чтобы больнее уколоть Октавио. Сделав все это, они, как уже сказано, в полночь тронулись в путь на лошадях, заранее спрятанных на вилле, однако поехали стороной от большой дороги. Предоставим же им, разбогатевшим и счастливым, продолжать путешествие и поведаем о том, что было с пострадавшим генуэзцем.

Из Андухара Октавио вернулся через два дня в не слишком веселом настроении — переговоры прошли не так, как он хотел бы; агент не сумел придумать никакого средства, чтобы поправить дела и избежать краха, который грозил и всем поверенным, и главной конторе; одно утешало нашего генуэзца — он был твердо уверен, что с помощью Гарая все у него пойдет на лад, банкротства удастся избежать и станет он из богачей богачом — настолько заморочила его эта химия, а вернее, химера. На виллу он приехал уже затемно и застал там одного слугу, оставленного дома с Гараем и Руфиной, — прочая челядь была в Кордове. Слуга встретил его с весьма скорбной миной, и, как взошли они наверх, генуэзец, не понимая, чем вызвано это уныние, с тревогою спросил о своих гостях — не случилось ли, мол, чего; слуга, однако, не смог ничего о них сообщить, он не видел, как они уехали с виллы, потому что спал в это время и его заперли в комнате; все это он доложил хозяину да еще прибавил, что дверь никак не поддавалась, и он полдня промучился, пока не разбил ее в щепки. Стали они вдвоем осматривать виллу — замки сундуков взломаны, денег нет; но больше всего испугался Октавио, что Гарай, возможно, добрался до отданных на хранение ценностей. Когда же он, укладываясь спать, зажег свечу на поставце, то увидал там листок бумаги и, развернув его, прочитал такой романс:

Эй, алхимики-безумцы, Что наживы легкой ради Достояния и души Заложить любому рады, Вот он, камень философский, Тот, что жадно вы искали, Дабы в злато обратились Все дешевые металлы! Дар от доктора Гарая Вам достанется бесплатно — Он когда-то этой блажью Сам грешил неоднократно. Он прошел со тщаньем школу Парацельса, Мориено, И Раймунда, и Алкиндо, Александра, Авиценны И других, весьма ученых, Тех, кто, в жажде отличиться, Жег над тиглями нещадно И карманы и ресницы, Он копался в многомудрых Книгах, сваленных в подвале, А узнал в конце ученья, То, что знал в его начале. Так он много лет потратил, Но ждала его победа — Слава разочарованью, Спасшему его от бреда! Корень сей науки горек, Плод зато на диво сладкий: От подобного безумства Убегай во все лопатки! Вам же, тем, кто ждет наивно, Мол, раскроются секреты, Он готов великодушно Добрые подать советы: Ваши черепа порожни, Лбы у вас из меди, право, Набекрень мозги свихнулись Честным людям на забаву. Чем питаются, скажите, Прихоти такого рода? Как материи отбросам Стать металлом благородным? С экскрементами венчая Гниль, все ждете вы, надеясь На рожденье Сына Солнца (Вот смеялся бы индеец!). Блеск металла самый яркий, Самый в мире вожделенный, Может ли таить цикута Или опий, яд презренный?! А мышьяк и жир медвежий Разве могут быть отцами Благородного потомства? Ну, не бред? Судите сами. В поисках простого смысла Непонятных заклинаний Всю-то жизнь к авторитетам Вы идете на закланье, А они в часы досуга От многоученых штудий Тарабарщину писали На потребу глупым людям. Кабы так им было ясно Все, что мучит их потомков, Вы б сегодня не блуждали, Как незрячие в потемках. Эту ложную премудрость Все вы, как Эдипы, ныне Тщитесь вытащить из мрака, Увязаючи в трясине. Если верите вы древним, Почитая в том завет их, Что алхимия — наука Очень важная для смертных, Знайте, темные словечки, Что они употребляли, Вас должны держать от смысла И Калепина подале: «Силою трансмутативной» (Бред какой-то несуразный!) Звали камень, рог и мази, Эликсир — и много разной Прочей дряни, чтобы школа,

Не отринувшая оных, Через дебри продираясь, Множила умалишенных. Школа преподать готова Уйму «точных» указаний, И заметьте — ложью пахнет От придуманных названий: Плотный, редкий и летучий, Твердый, мягкий, форма, взвеси, Дух, материя, осадки И рецепты чистой смеси… Есть еще, чтоб вас морочить, — Иты, — оты, — еты, — аты, Тальки, окиси, магниты, Щелочи и силикаты. Словно духов заклиная, Кличут соли с умным видом И коагулум, и даже Баурат, хильипингидум! Ртуть зовут (свою надежду, Что должна осыпать златом) Кто — фавоньем, кто — меркурьем, Кто — экватом, кто — евфратом… Серебро — луной, царицей, Щедро наделенной властью, Обжигающей, чернящей, Словом — женской ипостасью… Вы же, чтоб добиться толку От вещей таких, упорно Жизнь проводите с мехами, Вечно жаритесь у горна, Мир ваш — это сита, ступки, Перегонный куб, решетки: Собеседники — кастрюли, Колбы, миски, сковородки… Ваши лица прокоптились И ожоги вам — награда, Вы, ей-богу, пострашнее Мерзостных исчадий ада. То, что вас, глупцов несчастных, Даже злые кары эти Не спасают от безумья — Мне всего чудней на свете. В этой призрачной погоне Разума вконец решаясь, Проживая закладные, Безнадежно разоряясь, Вы становитесь беднее Побродяжек нищей рати, Грамматистов и поэтов. (А меж них так мало, кстати, Тех, кому нужны карманы!) Вот и вы, отвергнув разум, Ради выдумок и бредней Расточаете все разом. Ты, Октавио, столь пылок, Сколь и алчен! Только тщетны — По заслугам — жар любовный И мечта про клад несметный. Впрочем, тот, кто это пишет, Сам алхимик не из худших, Если смог из слов порожних Начеканить денег кучи! Так что философский камень Не сравнить с наградой царской, Приносимой ловкой плутней Пополам с лукавой лаской! Я своей добился цели, И красотка — нет, не промах, А глупца глупей не сыщешь, Чем алхимик во влюбленных! Вот нетронутые горны, Перегонный куб и колбы, Но рецепт, как делать деньги, Мы берем с собой (еще бы!). Мой совет: коли сумеешь, Отыщи себе тетерю, И обманутый, возможно, Возместит тебе потерю, Ибо, меченные гербом Короля, свои монеты, Ты — ручаюсь! — не увидишь Больше до скончанья света.

Долго читал обманутый генуэзец эти сатирические стихи, оставленные ему сбежавшими гостями; что они-то и совершили покражу, у него хватило догадки понять, но как их отыскать, он не мог придумать. Ночь он провел прескверно, что без труда поймет всякий разумный читатель, — каково это быть накануне банкротства, без средств оплатить счета, да еще сознавать, что ты обманут и обобран. Все же он не терял надежды, что найдет в Кордове свои сокровища невредимыми и сумеет настигнуть похитителей. Всю ночь он ворочался в постели, терзаясь не из-за любви к плутовке Руфине, — пропажа денег полностью излечила его от страсти, но из-за самой этой пропажи и стыда, что его провел бессовестный мошенник; тут-то проклял он свои занятия химией, хотя ему бы следовало благословить случившееся, ибо коварная проделка гостей навсегда отбила у него охоту продолжать опыты. Едва забрезжил день, Октавио, мигом поднявшись, поспешил в город к хранителю его добра, узнать, побывал ли там Гарай; тог сказал, что да, Гарай у него был и забрал все, что хранилось, а он, мол, поступил согласно распоряжению Октавио вручить Гараю, что тот потребует. Генуэзец с горя так и обмер, потом стал бесноваться и вопить — когда бы хранитель его ценностей не знал причины, то мог бы подумать, что он рехнулся. Добрый этот человек постарался утешить Октавио и посоветовал чем скорее заняться поисками преступников; генуэзец, не жалея денег, сделал все возможное, по всем дорогам были разосланы комиссары с описанием примет; однако Гарай и Руфина избрали направление настолько необычное, что никому и в голову не пришло, где их искать; комиссары возвратились в Кордову ни с чем, только стребовали с Октавио плату за труды, и ему, обокраденному, пришлось еще на это раскошелиться.

Вскоре по городу распространился слух, что генуэзец, получив еще один счет к оплате, предпочел улизнуть и сбежал в свою Геную с остатком денег и ценностей, оставив всех кредиторов при пиковом интересе — теперь им не с кого было спрашивать долги, не у кого требовать оплаты векселей. Так обычно кончают те, кто с небольшим капиталом берется за чересчур большие дела, надеясь, что в случае чего сумеет спастись бегством.

КНИГА III

Без отдыха гнали Гарай и Руфина лошадей по глухой дороге в Малагу; не одну ночь провели они, не заезжая в селение, ибо страшились попасть в руки правосудия, с основанием полагая, что генуэзец приложит все силы, дабы их разыскать; наконец они решили, что предосторожности можно уменьшить, только не следует останавливаться в селениях. Гарай, правда, заглядывал в деревни, чтобы запастись провизией, но так как погода стояла теплая, на ночлег они располагались под открытым небом.

Однажды вечером, на закате, путники приблизились к лесу — небо заволокло тучами, и они боялись, как бы не угодить под ливень и град, которыми угрожали долгие и оглушительные раскаты грома; страх загнал их в самую чащу, под сень густой листвы, где они надеялись найти укрытие от проливного дождя, обрушившегося с небес вместе с крупным градом. Но такой же страх побудил искать приюта в лесу еще кое-кого, и люди эти расположились поблизости от того места, где устроились Гарай и Руфина. Звук голосов привлек внимание Гарая; тихонько подкравшись к беседующим и спрятавшись за ветвями, он стал прислушиваться.