Пляска в степи

Жаль, не случилось ничего с робичичем, пока были они оба мальцами. Верно, мать не могла извести его так же, как сжила со свету отцовских девок. Но жизни ему княгиня Мальфрида не давала! Сколько робичичу было тогда зим? Может, десять, может, чуть меньше? Когда за него вступился вечно брюзжащий пестун, и нехотя ему дозволили жить в горнице в тереме. До того, по приказу княгиня, где он ночевал? В клети словно грязный холоп! В господских горницах в одиночестве, без отца показываться не смел!

Благо, пропадал тогда князь Мстислав в ратных походах месяцами напролет, и всем в тереме заправляла княгиня Мальфрида. А уж против ее слова идти не смел никто из слуг. Жил робичич в клети, как подобает бастрюку; ел вместе с холопами; носил рубахи из сермяги. Лишь одно было неподвластно княгине: ратному делу и наукам, для князя пригодным, робичича учили наравне со Святополком. Гридь княгине не подчинялась и исполняла приказы лишь старого князя. Да и заступник у Ярослава имелся, воевода Крут, бывший тогда отцовским десятником.

А как возвращался по осени князь в терем, уж тогда мать отводила душу. Припоминала робичичу и что было, и чего не было. Все проступки, все проказы, любой косой взгляд да сказанное в сердцах слово! И отец брался за ремень. Неспроста вырос Ярослав молчуном; лишнего словечка от него нынче не услышишь.

Святополк в бессильном бешенстве сжал кулаки и с размаху ударил сапогом по поручню на крыльце. Старое, прогнившее дерево надломилось с жалобным треском, и нижняя часть повисла на тоненькой щепке. Второй удар отбросил ее в сторону, на вытоптанную траву перед избой.

Княжич тяжело задышал, чувствуя, как по жилам по всему теле разливается ненависть. Перед глазами заплясали кроваво-красные круги, в ушах зашумело, и Святополк с трудом сглотнул. Он задушил бы робичича своими руками в тот же миг, коли бы мог. Задушил бы, выдавив из него по капле жизнь.

Не было нынче не хмельного, разудалого веселья, которое порой охватывало его, когда он думал о робичиче. Не было залихватского смеха да вечных прибауток, на которые он был щедр во время редких бесед с братом. Все ушло, давно исчезло впусте; со Святополком осталась лишь всепоглощающая злоба.

Не нужен был ему ни престол ладожский, ни казна, ни добротный терем. Не нужны братнины девки, бояре, кмети, богатство, слава, почет, уважение. Ничего так исто не хотел Святополк, как поквитаться с робичичем. Задушить, что следовало сделать княгине Мальфриде еще в ту самую зиму, когда князь Мстислав привел своего бастрюка на подворье.

— Княжич?

Услышав голос Драгана, Святополк вынырнул из красного омута своей ярости. Посмотрел на воеводу воспаленными глазами и разлепил сухие губы, прокаркав.

— Чего тебе?

— Сыскал я нам татя, — медленно ответил Драган, с чрезмерной внимательностью приглядываясь к своему князю. — Збышек уже сбирается.

— Добро, — с трудом вытолкнул из себя Святополк.

Слова давались ему тяжело. Порой он столь сильно окунулся в ненависть к робичичу, что забывался. Не сразу вспоминал, где он да кто с ним говорит. Вот как нынче. В ушах все еще стоял шум, и билась в разуме единственная мысль: задушить.

Драган смотрел на него странным, непроницаемым взором, но Святополк этого не замечал. Он оперся ладонью о деревянный сруб избы и потянул в сторону рубаху, оголяя шею. Ему не хватало воздуха.

— Княжич? — позвал воевода.

Драган медлил, размышляя, шагнуть к нему али остаться на месте. Никогда не ведаешь, чем прогневишь своего князя.

— Ступай, — отмахнулся Святополк, даже на него не взглянув. — Поди прочь! Прочь! — выкрикнул он, изменившись в лице.

Драган мягко, плавно ступил назад, не сводя с княжича пристального взгляда. Не впервой ему столкнуться с его яростью, но нынче все было ино. Он смотрел на Святополка и не узнавал в нем человека, с которым говорил совсем недавно на берегу реки. И уж тем паче не узнавал в нем человека, однажды выкупившего его у норманнов на торге. Воспитанный воином, воевода не ведал страха. Но подле княжича, когда Драган заглянул тому в глаза, сделалось ему не по себе.

Разозленный неторопливостью воеводы, Святополк доломал поручень на крыльце и, оторвав его, бросил в Драгана, метя в грудь.

— Тебе князь твой велит, межеумок! Поди прочь!

Воевода с легкостью отвел рукой летящую в него деревяшку и, больше не медля, развернулся и зашагал вниз по холму. Святополк проводил его рассерженным взглядом. Сгорбившись, он еще немного потоптался на подгнившем крыльце, пока не ушел в избу. В ту ночь он долго не мог заснуть, все крутился на узкой, жесткой лавке, не зная покоя. А под утро приснился ему сон.

В том сне был он совсем мальцом, не старше трех зим. В жарко натопленной горнице горело множество лучин, и княгиня Мальфрида сидела на лавке, вышивая на полотнище узор. Маленький Святополк возился с деревянными игрушками на теплой шкуре подле ее ног на полу. Катал по бревенчатому полу искусно вырезанного конька, держал в слабеньких ручонках детский меч.

Мать что-то напевала себе под нос и то и дело наклонялась, чтобы погладить по голове ластившегося к ней Святополка. Княгиня Мальфрида была необычайно весела и довольна, а ведь в последние несколько зим люди редко видели ее улыбку. У двери на лавках сидели притихшие матушкины чернавки. На свою госпожу они глядели со страхом и старалась пореже поднимать глаза от рубах, которые они штопали.

Тяжелые шаги за дверью горницы прогремели словно раскат грома. Девки подпрыгнули на лавке, а маленький княжич испуганно уцепился за материнскую юбку. Княгиня Мальфрида же не повела и бровью. Сидела все также статно, смотрела сосредоточенно на расцветавший по полотнищу узор. Нарядные рясны жалобно зазвенели у висков, когда она резко вскинула голову: в дверь молотили кулаком. Девки завизжали и повскакивали на ноги, прижимая к груди незаштопанные рубахи, а в горницу ворвался князь Мстислав. С оглушительным треском влетела ни в чем неповинная дверь в бревенчатую стену и едва не рухнула на пол, повиснув лишь на одной петле. Вторую сорвало от удара.

— А ну пошли вон! — рявкнул князь на визжавших чернавок, и тех ветром сдуло из горницы.

Святополк захныкал и забился под лавку, на которой сидела мать, спрятался за ее широкими юбками.

При виде мужа княгиня не пошевелилась. Лишь крепче поджала бледные губы. Князь подскочил к ней, схватил за плечо и рванул на себя, заставляя подняться на ноги. Одним рывком он стащил с ее головы нарядную кику и отбросил в сторону — тихо звякнул украшавший ее жемчуг. Держа жену за длинные косы, Мстислав в упор поглядел на нее, и Мальфриде пришел запрокинуть голову. Казалось, муж вот-вот оторвет ей волосы — так он ярился, дергая за них.