Пляж
Шрифт:
— Кпау, — тихо сказал я.
Кити подался вперед:
— Что ты сказал?
— Кпау.
— О чем это ты?
— Молния издает похожий звук. — Я показал на расщелину. — Видишь?
Сумасшедший дом
Я посидел с Кити недолго, потому что мне не терпелось узнать, как дела у Этьена и Франсуазы. Кити остался на пляже, поскольку считал, что он, бедняга, еще не готов показаться людям на глаза. Большое потрясение — столько бороться за право заниматься рыбной ловлей, чтобы потом вляпаться в такую историю! Он чувствовал себя особенно виноватым, потому что оказался одним из немногих, кто избежал отравления.
Когда я увидел, что творится в доме, то в душе порадовался, что Кити остался на пляже. От всего происходившего здесь ему стало бы только хуже. Я и понятия не имел, что последствия отравления были столь тяжелыми, и решил, что Кити тоже не отдавал себе в этом отчета, иначе он бы вернулся в лагерь, чтобы помочь остальным.
Проход вдоль кроватей до самой середины был заставлен свечами. Их поставили там, по-видимому, для того, чтобы их не сшибли корчившиеся на кроватях люди. Кислый запах рвоты ощущался даже сквозь дым от горящего воска. В помещении не утихали стоны. Никто, вероятно, не стонал беспрерывно, просто стоны одних перекрывались стонами других людей, и поэтому звук не смолкал. Каждый, казалось, говорил на своем родном языке. Знакомые мне слова в невнятном бормотании, наполнявшем дом, придавали ситуации еще более сюрреалистический характер. Люди просили воды или хотели, чтобы им с груди стерли рвоту. Когда я проходил мимо Джессе, он ухватился за мою щиколотку и умолял меня отвести его в душевую хижину.
— У меня тут все ноги в дерьме, — задыхаясь, выговорил он. — Все! Посмотри!
Я увидел, как между кроватями сновали Кэсси и Моше, не в силах удовлетворить просьбы всех. Заметив меня, Кэсси сделала отчаянное движение руками и спросила:
— Они умирают?
Я отрицательно покачал головой.
— Откуда ты знаешь, Ричард?
— Они не умирают.
— Откуда ты знаешь?
— Я не знаю. — Я снова покачал головой. — Тебя зовет Джессе.
Кэсси побежала к своему другу, а я пошел дальше по проходу к Этьену и Франсуазе.
Франсуазе было хуже всех — так мне показалось. Этьен спал, я предположил, что он, наверное, в бессознательном состоянии, но он дышал ровно, и его лоб был не таким уж горячим. Франсуаза была в сознании и испытывала дикую боль. Позывы накатывались регулярными волнами — примерно каждые шестьдесят секунд. Она не кричала, как другие, а лишь кусала нижнюю губу. На животе ее виднелись царапины от ногтей.
— Перестань, — твердо сказал я, после того как она закусила губу чуть не до крови.
Она посмотрела на меня невидящими глазами:
— Ричард?
— Да. Ты же поранишь себе рот… Не надо.
— Больно.
— Я понимаю, но… Вот. — Я сунул руку в карман и вытащил сигареты. Затем оторвал от пачки верх и сплющил его. — Кусай лучше это.
— Все равно больно.
Я убрал с ее лица взмокшие волосы:
— Я знаю, но так ты сохранишь свои губы.
— Ого. — Она сделала слабую попытку выразить удивление. Она бы улыбнулась, если бы ей не помешала новая волна боли.
— Что происходит, Ричард? — спросила она после того, как ее мышцы расслабились.
— У тебя пищевое отравление.
— Я имею в виду, какая сейчас обстановка.
— Ну… — Я окинул взглядом дом. Я не знал, как ответить, чтобы не напугать ее. — Людей рвет и… Здесь Моше с Кэсси.
— Ты думаешь, это опасно?
— Нет, нет, — ответил я, ободряюще рассмеявшись. — Завтра тебе станет гораздо лучше. Ты будешь в полном порядке.
— Ричард…
— Да?
— Когда
мы с Этьеном были на Суматре, один человек умер, съев несвежего омара.Я медленно кивнул:
— Да, он, наверное, съел его целиком, а ты ведь съела только небольшой кусочек, поэтому с тобой будет все в порядке.
— Правда?
— Конечно.
Она вздохнула.
— Хорошо… Ричард, я хочу воды… Принеси мне, пожалуйста.
— Конечно. Я вернусь через две минуты.
Когда я встал, у нее снова началась рвота. Мгновение я наблюдал за ней, не зная, уйти мне или подождать, пока боли не прекратятся, а потом побежал к выходу, не обращая внимания на доносившиеся отовсюду вопли.
Кошмар
Неожиданно я увидел Джеда, сидевшего возле хижины-кухни и пожиравшего простой рис. Перед Джедом горел поставленный вертикально, как свечка, фонарь «Мэглайт». Когда я подошел к нему, он протянул мне свою чашку и пробормотал:
— Поешь.
На свету возник целый сноп белых пятен.
— Я не голоден. Ты видел, что творится в доме?
Он сглотнул:
— Я постоял в дверях и увидел достаточно для того, чтобы туда не заходить. Пришлось немало повозиться с обитателями палаток.
— А что в палатках?
— То же, что и в доме. Со шведами вроде бы все в порядке, а остальные ни к черту не годятся.
— Ты боишься?
— А ты?
— Не знаю. Франсуаза сказала, что от этого можно умереть.
— Гм. Действительно. — Он отправил в рот очередную порцию риса и начал его тщательно пережевывать. — Мы должны давать им много воды. Нельзя допустить, чтобы у них наступило обезвоживание. И нам нужно быть в форме, чтобы присматривать за ними. Вот почему тебе надо поесть. Ты же с самого утра ничего не ел.
— Потом, — сказал я, думая о Франсуазе, и опустил кувшин в бочку с водой. — Если шведы чувствуют себя нормально, пойди и скажи им, чтобы пришли помочь.
Джед кивнул. Его рот был набит, и он не мог говорить. Я направился обратно в дом.
В доме я увидел, что Багз в прямом и переносном смысле в штаны наложил. Он сидел на корточках возле ряда свечей с широко раскрытыми, похожими на бильярдные шары глазами, и вокруг его ног собиралась лужица фекалий. Метрах в полутора от него стоял Моше. Он едва сдерживал рвоту, а увидев меня, поспешно ушел, как будто на мне лежала персональная ответственность присматривать за Багзом.
Багз застонал. Изо рта у него потекла слюна и повисла на подбородке.
— Ричард, — захлебываясь, произнес он, — выведи меня наружу.
Я оглянулся. Кэсси находилась за несколько кроватей отсюда, а Моше склонился над одной из югославок.
— Я спешу, — ответил я, закрывая нос и рот локтем.
— Что?
— Я спешу. Мне нужно отнести воды Франсуазе.
— А я хочу выбраться отсюда! Она может подождать!
Я отрицательно покачал головой, а затем невольно скривился. Запах был настолько отвратительным, что у меня начала кружиться голова.
— Она уже и так ждет, — ответил я.
Его лицо исказилось, как будто он собирался наорать на меня. Я равнодушно смотрел на него, пока это выражение оставалось у него на лице, а потом внутри у Багза что-то булькнуло, и на землю выплеснулся новый поток дерьма.
— Нет, — завыл он. Его ноги подогнулись, и он качнулся назад. Я отступил на шаг в сторону, чтобы не испачкаться в расползавшейся темной луже.
— Господи, Багз! Ты что, не можешь потерпеть?
Багз заскулил, оставаясь в том же согнутом положении, попытался выпрямиться, но не смог.