Плюс пятнадцать ради успеха

— Никогда не завидовал Ковальских… — сказал он, прикоснувшись костяшками пальцев к моей щеке, но замолчал и тут же убрал руку.

— Не надо и начинать, — тихонько сказала я.

А он вдруг улыбнулся — мягко, и так легко. И облегченно выдохнул, словно сбрасывая с себя невидимый груз.

— Не буду, — солгал, чтобы меня успокоить, еще раз провел костяшками пальцев по щеке, помог сесть в такси и удалился.

Прежде, чем мы отъехали, я видела, как он подошел к темной машине, сел в нее и уехал в другую сторону. Не уверена, что ему надо было именно туда. Возможно, он выбрал это направление, чтобы отдалиться. А, возможно, я ошибаюсь… Хотя, нет, надо смотреть правде в глаза…

Он старательно отдалял меня от себя.

Значит мужская дружба тоже бывает? Надо будет все рассказать Ларисе… Похихикаем…

Хотя, нет, она устроит такую взбучку! Буду молчать. Нет, все равно проболтаюсь…

Зачем я поехала к Анфисе, которую даже не слышала несколько лет? Зачем вошла в этот клуб, ведь узнала же! Зачем села к тому таксисту — ведь чувствовала, что он принесет неприятности. Как черти дергали! А я помогала им, и спорила с интуицией, которая запрещала идти, отговаривала от глупостей.

Вот как так?

Похоже, правду говорят, что на одном плече у нас сидит ангел, а на другом — бес. Они спорят между собой. А человек — с ними. И кто победит в итоге? Одному Богу известно. Вот уж с кем точно спорить не стоит…

Нет, я в шоке.

Зачем?.. Зачем я поехала?..

Какой-то кошмарный сон!

Бред!

Такси отъехало от клуба. Я посмотрела на тихий и потому непривычный город, в который раз поражаясь, почему я здесь, ночью, одна, если могла давно спать в постели и мечтать о Матеуше? Какого черта я делаю?..

Черта…

Наверное, все-таки… Тут кроме мистики и нет объяснений…

Но я постараюсь исправиться, схожу завтра в церковь, поставлю свечку, много свечей за здравие… свечи…

Мне показалось, что я даже увидела их приглушенный свет, а потом они стали ярче, еще ярче, и вдруг стали такими яркими, что ослепили!

Крик… чей-то крик…

И последнее, что я успеваю — это повернуть голову и узнать в водителе такси того же мужчину, что небрежно выбрасывал мелочь. Удивляюсь: как так, дважды за одну ночь? Но с мысли сбивают слова таксиста, сказанные им раньше, тогда, они так отчетливо проносятся в памяти:

— Ценить?! Было бы что ценить!

На секунду наши взгляды встречаются, и, кажется, он понимает… теперь он понимает, что на самом деле у него в жизни так много моментов, которые надо было ценить.

Пока были эти моменты… и жизнь.

А теперь…

Теперь уж все.

Ночь и боль схлестнулись и поглотили.

А жизнь…

Жизнь была интересной. Но я тоже не все в ней ценила… Если бы все исправить…

Если бы… Но нельзя, нереально…

Последнее, что я вижу — яркие фары машины, несущейся прямо на нас. И глаза другого водителя.

Кажется, он тоже многое понял, но поздно. Ему, как и нам, уже поздно что-либо менять…

Все.

Это конец…

Конец.

Эпилог

Я часто думала после, что, возможно, это действительно был бы конец для меня. В полном смысле этого слова.

Если бы не желание жить и вернуться к тем людям, которых я бесконечно люблю. И если бы не ответная любовь этих людей — разная, но такая уютная и проникающая через внеземные запреты.

Я отчетливо помню, как парила в каком-то тумане, мимо проплывали незнакомые люди, многие смеялись и спешили вперед, а я летела, постоянно оглядываясь, пытаясь понять, где я и почему.

И не могла вспомнить.

Только знала, что если я полечу вперед, мне будет так хорошо, как никогда не бывало раньше. А я все равно не спешила и то и дело смотрела назад и по сторонам. А потом я начала слышать невнятные звуки и чьи-то голоса. Присматривалась к пролетающим мимо, но нет, это не они говорили.

А кто?

В тумане было удобно, но я захотела понять, разобраться, захотела узнать, кто говорит и что. И почему эти голоса слышу лишь я. Закрыв глаза, я остановилась. Поначалу голоса по-прежнему были невнятными, а потом я стала разбирать… разбирать слова и беззвучно рыдать…

Мои любимые. Мои самые дорогие люди. Они злились, они обвиняли себя, они просили вернуться, они угрожали и шантажировали, и я так хотела увидеть их, что перед глазами промелькнули их образы — как черно-белый калейдоскоп.

— Доченька, пожалуйста, возвращайся… — это мамочка, моя строгая, моя добрая мамочка.

Она гладила меня по волосам и умоляла, и умоляла…

— Ева, я, конечно, понимаю, что ты не хотела быть юристом, но не подозревал, что так сильно. Когда вернешься, мы снова поговорим об этом. — Это мой папа, он сидел на стуле и смотрел на кого-то с такой пустотой во взгляде, что мне хотелось кричать. И он словно понял — поднял голову, осмотрелся, а потом сказал: — Просто вернись. Вернись — и живи, как хочешь. Но живи, доченька…

А потом я увидела девушку — такую яркую, и которой бы очень пошла улыбка. Она стояла и смотрела прямо перед собой с отчаянной злостью. Лариса. Моя лучшая, моя единственная и самая верная подруга. Она долго молчала, а потом как закричит:

— Феникс! Феникс, я знаю, что ты меня слышишь! Вернись! Феникс, вернись к нам! Вспомни, что лететь можно в разные стороны!

Я вздрогнула, обернулась и медленно и с большим трудом сделала шаг назад, против тумана. Нет, тяжко и больно… Присела. И тут же почувствовала, как ко мне прикоснулись невидимые руки, схватили меня и встряхнули:

— Феникс, лети! Феникс, не заставляй меня выселять тебя из квартиры! Лети, спасай кота и цветы! Ты слышишь меня? Я не собираюсь лечить твоего полосатого! И цветы поливать не буду! Феникс, твой хлорофитум сохнет! Так и знай, что зря ты его тащила домой! А так нельзя: спасать и бросать! Слышишь меня? Слышишь…

Перед глазами мелькнул подоконник, уставленный цветами. И одно пустое пятно на нем. Я знала, почему-то знала, что там должен стоять хлорофитум, вот только поставить его пока некому.