ПМС: подари мне счастье

Так, один-ноль в пользу Леры – в Викином голосе проскользнули нотки удивления. Вика привыкла, что ее появление вызывает бурные восторги, ну, или, на худой конец, тихую радость. Но уж никак не равнодушное молчание, а тут.

– Тебе Андрюша звонил? – догадалась она. – Я заходила, знала, что вы вместе работаете, но тебя не застала.

«Андрюша.» – про себя передразнила Лера. И опять выдержала паузу. Да что на нее такое нашло?

– Нет, Андрей звонил, но про тебя мы не говорили. (Два-ноль?) Я только вчера приехала и хотела отоспаться.

– Извини, пожалуйста, я не подумала.

Да уж, стоит ли ее величеству забивать голову такими мелочами, съехидничала Лера, но опять же не вслух.

– Так мы можем встретиться? Я готова к тебе на работу подъехать, можно где-нибудь на нейтральной территории. Как тебе удобно?

Ишь ты, она готова подъехать. А может, я не готова встречаться? – злилась Лера. Но, кажется, мисс Виктория не допускает такого варианта развития событий?

– У меня два отгула, я вообще-то на работу пока не собиралась. Тебе срочно?

– Ну не то чтобы срочно, просто очень не хотелось бы откладывать. – Теперь голос звучит напряженно.

Она не ожидала такого приема, поняла Лера. Но, в конце концов, и правда любопытно, какого черта ей от меня понадобилось. Сказать, чтоб приезжала к ней на работу? Это значит, устроить еще один бенефис Вики, на радость коллегам-мужчинам, к тому же она, Лера, на работе сразу окажется в положении услужливого клерка, беседующего с потенциальным выгодным клиентом, ведь маловероятно, что расчетливая Вика хочет с ней просто почирикать об ушедшей юности. Да и Андрей.

– Приезжай к шести в кофейню «Джезва» на Вайнера, знаешь? – Лера похвалила себя за сообразительность и грамотное построение мизансцены – кофейня находилась в пешеходной зоне, значит, машины им придется припарковать где-то поодаль, отсюда вытекает два важных факта: Вика не увидит побитого Лериного «пежо», а Лера не обязана будет созерцать ее умопомрачительный… как там ГАИ говорила? Ах да, «порше-кайен». С шофером.

– Хорошо, – с готовностью согласилась Вика. – Спасибо тебе! Я буду обязательно.

В полутемном зале ресторана было прохладно от кондиционеров, выходить на улицу, где метелью кружил тополиный пух и нещадно палило солнце, ужасно не хотелось. До конца обеденного перерыва оставалось еще время, и Валерий, подозвав официантку, заказал еще один апельсиновый сок со льдом – кажется, уже третий. Достал телефон и принялся увлеченно набирать сообщение. Он так и не дождался звонка от Леры, а сам звонить не хотел – боялся разбудить. Пусть отсыпается. У него большие планы на вечер. И еще подумал, удивившись: он никогда не писал женщинам это слово – «люблю». А говорил ли? Так сразу и не вспомнить. Какое оно смешное – «лю-блю» – еще полюбовался он текстом на экране сотового, стер одно слово и набрал большими буквами и только потом отправил. ЛЮБЛЮБЛЮ. А ведь где-то он такое видел или читал. Точно, так Маяковский писал Лиле Брик, а бабушка любила Маяковского, даже портрет его в гостиной повесила – тот, где он бритый и взгляд исподлобья; маленький Валерка его побаивался и старался не смотреть. Бабушка много лет собирала книжки и газетные вырезки о Маяковском, часто водила внука в музей на Лубянке. А однажды рассказала о Лиле Брик, бабушка гордилась тем, что однажды даже видела Лилю Юрьевну у общих знакомых. Бабушка была уверена, что таким образом прикоснулась к своему кумиру. Честно говоря, Валерке на все эти дела было тогда наплевать, но все же Маяковский был единственным поэтом, чьи стихи Валерий читал в «школьные годы чудесные». А потом настали еще более чудесные годы и стало вовсе не до стихов. Так я еще сам, глядишь, стихи начну писать, как Маяковский. На пятом десятке, ведь сорок лет – это пятый десяток, развеселился Валерий, но, увидев удивленное выражение лица своего зама, с которым обедал, решил взять себя в руки и до вечера вести себя прилично. А вечером будет видно.

«Целую гениального режиссера и танцовщицу в животик и далее везде! Ты уже опохмелилась? ЛЮБЛЮ! Позвоню вечером! Есть серьезный разговор» – пришедшая эсэмэска немедленно примирила Леру с действительностью. Все-таки она молодец, что не позвонила первой. Семь раз отмерь – один раз позвони – народная мудрость. Он любит, целует везде и позвонит вечером – что еще надо для счастья?! Она выскочила из кровати и, не откладывая дела в долгий ящик, принялась перебирать содержимое платяного шкафа, чтобы окончательно определиться, какой она будет сегодня вечером.

Кофейня, которую по наитию выбрала Лера, была просто предназначена для свиданий и бесед на щекотливые темы. Каждый столик был отделен от других либо плетеной ширмой, либо бамбуковой перегородкой, и сидевшие за столиком были защищены от любопытных взглядов скучающих соседей, а тихая, приятная музыка позволяла услышать только общие интонации беседы, но не конкретные слова. Лера пришла первой: она хотела выбрать удобный столик, привести в порядок волосы, а еще хотела лично понаблюдать за спектаклем под названием «Явление Вики Поповой или как ее теперь там народу», о котором в последнее время слышала столько восторженных отзывов. Сбылись худшие ожидания: Вика была прекрасна. Совершенна. Неподражаема. Сногсшибательна. «Месяц под косой блестит, а во лбу звезда горит». Но самое главное, что она сама об этом знала, и это знание отражалось на ее лице очаровательно-виноватой улыбкой, по всей видимости, означавшей следующее: «Да, я понимаю, какое впечатление произвожу на окружающих, но в этом нет моей вины, и меня саму такое положение дел тяготит». Ну, или примерно так. Но самое главное, когда Вика улыбалась, у нее на щеках появлялись очаровательные ямочки. Поэтому она старалась улыбаться почаще.

Процокав на тоненьких невысоких каблучках, Вика остановилась примерно в центре зала и беспомощно оглянулась. Простенькое льняное серое платье-футляр, маленькая черная сумочка на длинном ремешке в пару к босоножкам. Нитка черного жемчуга – такая скромная, что это служило лучшим подтверждением его подлинности. Лера примерно прикинула, сколько вся эта простенькая элегантность может стоить, и по-женски расстроилась. Сразу два официанта бросились к Вике на помощь, хотя ни одного из них самостоятельно усевшаяся за столик Лера так и не дождалась, чтобы сделать заказ. Вика объяснила официантам суть своих затруднений, и теперь они усердно оглядывались все втроем. Это было тем более смешно, что кофейня была почти пуста. Наконец Вике наскучило развлекаться, и взгляд ее упал на Леру. Лера немедленно улыбнулась, лучшего подарка, чем встреча со старой знакомой, и придумать было невозможно – вот что означала эта улыбка. И помахала рукой – давай, мол, сюда, скорее, заждалась уже.

Пока официант, оттеснив менее решительного конкурента, гарцевал вокруг их столика, держа на весу Викин стул, усаживал ее, смахивал несуществующие крошки и расправлял ему одному видные складочки, носился за меню и пепельницей, Лера имела возможность разглядеть бывшую однокурсницу. Ничего для себя утешительного она не обнаружила, вблизи Вика была так же хороша, как и на общем плане. Именно про такой случай и пел Высоцкий: «Куда мне до нее, она была в Париже, и я вчера узнал, не только в нем одном.» Лера тоже была в Париже, и не раз, подумаешь, теперь это не бог весть какая редкость, но этот самый условно-собирательный Париж не оставил на ней такого отпечатка. Вика была «не нашей»: такие ухоженные, как будто сию секунду чисто вымытые, переполненные здоровьем и жизненной энергией, приязнью и доброжелательностью женщины у нас в России почему-то водятся только в телевизоре. А в живом плане что-нибудь да обязательно будет не в комплекте: или тональный крем наложен толстым слоем, или неистребимая стервозность сводит на нет все романтические усилия визажистов и стилистов. Коня на скаку – это мы легко, а вот так сидеть, лучиться и радоваться жизни – увольте.

Вика сияла, лучилась и радовалась. Ну и плюс по мелочи – у нее были удивительные глаза мерцающего зелено-голубого, как море, оттенка, пушистые ресницы, высокие скулы, прямой, пропорциональный нос и капризно очерченные губы. Даже на Лерин опытный взгляд присутствие косметики не угадывалось, а она, несомненно, была – высший класс макияжа! И вся Вика, от изящных пальчиков ног, едва прикрытых тонким ремешком босоножек, до ровного пробора на блестящих каштановых волосах, была высшего класса. Посторонним вход воспрещен. Во дворе злая собака.

Вика выложила на стол сигареты, конечно «Данхилл», пристроила рядом крохотный мобильник – тоже черный, в тон жемчугу, – а кто сомневался? Помешала длинной ложечкой кофе латте («без сахара и сиропа, пожалуйста»). И без перехода сыграла этюд под названием «Электрическая лампочка»: первый курс театрального, студент должен мимикой изобразить счастливую горящую и унылую выключенную лампочку. Если бы Лера его не сдавала, репетируя и перед зеркалом, и с Андреем, то она бы непременно поверила и испугалась за Викино самочувствие. Хотя Вика сыграла не примитивно, лампочку не вырубили совсем, но сияющая стоваттная на глазах превратилась в тусклый ночник.