По дороге к манговому дереву

Февральское солнце осветило дорогу до книжного магазина. Когда переживаешь, так и тянет побродить среди полок с книгами. Как достичь всего, что угодно»: «Если ты сидишь и ничего не делаешь…» С этим понятно. «Духовный путь». Нет, пойдём к художественной литературе. «Эта книга про даму, обладавшей редким оттенком кожи – голубым. Она едет в деревню, чтобы научить местных жителей читать и привозит им книги…».

Серая шляпа. Он стоит, изящно облокотившись на полку, словно у него в руке тросточка. Хотя её нет, вместо неё – две сумки для ноутбука, набитые до отказа.

– Je sais qui est tu! 2 – он достаёт с полки книгу на французском языке. Показывает обложку, ведёт пальцем по названию. Так он, видимо, показывает ученикам в языковом центре.

– Tu es … Madame Bovari! 3 – торжествует он. Мы выходим из магазина вместе.

Скользко. Я придерживаюсь за его локоть, задевая сумку с учебниками. Сумка не закрывается до конца: видно знакомый синий краешек учебника – "English".

– Эээ, баскетбол! – раздаётся у меня над ухом. Мужчина в потрепанном спортивном костюме тянет руки к Джасперу. Тот усиленно матает головой: он не играет в баскетбол.

2

Я знаю, кто ты (фрнац).

3

Ты – Мадам Бовари (фрнац).

– Ну тогда футбол! – не унимается мужчина.

– Он не спортсмен, – поясняю я.

Мы аккуратно переступаем блестящую поверхность на асфальте. Сумки так и тянут в сторону порывов ветра. Можно поскользнуться. Держимся друг за друга. Мимо нас шумно проходит компания парней и девушек: громко смеются. Мы переглядываемся. Он принимается объяснять мне, в чём современность учения блаженного Августина. Потом говорит о безработице здесь. Даже для образованных. С ним спокойно. Он понимает меня.

Мы заходим в магазин с вычурными колоннами. Поднимаемся в сторону ресторанов.

– Я голодний, – он смеётся.

Мы садимся за столик. Как же волнующе пахнут его духи! В этом аромате есть и философия, и знания языков, и манящие страны. Он хочет скоро поехать во Францию: он был много, где, но там – ни разу.

Я снова спрашиваю его о феминизме в Габоне. Феминистки победили. Его мама – врач. Работает в США. Папа – преподаватель физики в колледже, тоже в США.

Маме было настолько некогда следить за Джаспером, когда он был маленьким, что она приучала его с пяти лет самому подбирать себе одежду. Это вошло в привычку. Поэтому он начинает каждое утро с подбора костюма. У него сейчас 13 костюмов. Сегодня – серый – к шляпе. И бордовый галстук.

– Quelle traditions de ton pays aimes-tu 4 ? – спрашиваю его (вдруг мама с бабушкой не во всём ошиблись).

Он не любит традиций. Но… Мужская одежда: есть стереотип, что африканцы носят набедренные повязки. В их стране длинные белоснежные одежды – то, что традиционно носят мужчины. Это символ чистоты, мира. А ещё такую одежду делают из легчайшей ткани – в этом не жарко и не холодно. Хотя здесь, конечно, такое не наденешь. Особенно, в минус 20 градусов.

4

Какие традиции твоей страны ты любишь? (франц).

Сапфировый оттенок неба. Месяц – перышко. Чёрные ветви. Как небо выглядит в это время в Габоне?

Посадив меня в такси, Джаспер протягивает мне что-то и очень настоятельно советует прочитать это.

Машина едет. Я держу острый квадратный предмет. Полоска света, темно, снова полоска света. Но я всё же успеваю прочесть то, что написано на этом предмете: «Madame Bovari». На книге – еле уловимый аромат его духов.

***

– Он африканец? – моя тётя только что выкурила сигарету, и её настроение становится все более шутливым. Надо уходить: загостилась, время… Но она продолжает:

– У Африки один секс на уме. Кстати, как он?.. ну, ты поняла.

– Мы не… Не знаю, смогу ли я его когда-нибудь поцеловать. Он… – я будто снова ощутила волнующий аромат его духов. Утончённый, как он сам.

– Покажи его фотографию! Фу, тощий! – тетя брезгливо отдернула руку от телефона.

На экране телефона – Джаспер Ной Демба Тендаджи. Кожа древесного цвета. Шляпа. Голубой костюм. На другой фотографии он в сером костюме. Белая рубашка оттеняет его лицо, делая светлее. В нём изящно всё! Он – возвышенный, не такой, как другие. Его глубокие чёрные глаза – всегда грустные, как у моей мамы. И даже брови чем-то напоминают мамины. Его глаза всегда смотрят в небо. Когда тётя заговорила о сексе, она, словно осквернила что-то для меня.

– Бросай его первая! Он … как бы это сказать, не хочу матерное слово при тебе, – тётя отряхнула сигарету в пепельницу и задумалась:

– Не знаю, как сказать. Просто чувствую. Он такое тебе сделает…! А я ненавижу всех, кто делает зло моей семье! – она ушла в комнату, мы заговорили на другую тему.

Надо ли её слушать? Вечером, заливаясь слезами, пишу гневное сообщение тёте: «Кто ты такая, чтобы советовать мне в личной жизни?! Я не собираюсь жить, как ты»! Но это не успокаивает. Мне всё равно тревожно.

Джаспер сказал, что любит меня. Это было вчера в итальянском ресторане. Он прошептал мне на ухо:

– Tu as le coeur innocent 5 , – а потом добавил, что не встречал девушек, подобных мне.

Неужели я люблю взаимно? Мы будем вместе?

Тревожный цвет яблони

Всё тревожное в нашей семье случается, когда цветут яблони. В понедельник бабушка видела сон: её мама печёт пирожки и даёт ей. Пирожки – годы жизни, которые ей ещё предстоит прожить? Тогда сколько там пирожков: кажется, их было семь? С каждым днём она слабеет: и вот уже не может приподняться на кровати. Но, как-то в субботу, ударив кулаком по табуретке, бабушка чётко произнесла, собрав последние силы:

5

У тебя невинное сердце (франц).

– Ещё пять лет проживу!

До ста ей не хватает восьми лет. Столько она не сможет. А вот пять – вполне! И врач так сказал, когда осматривал её.

В ту ночь я ушла на городской праздник. Бабушка впала в агонию. Это длилось с вечера до трёх часов ночи.

– Даша пришла? – спросила она. И через некоторое время добавила, взяв мою маму за руку:

– Ты – хорошая дочь, – успела сказать она перед тем, как её сознание отключилось. Её тело ещё долго боролось: бабушка вздрагивала, её губы бессвязно шевелились. Но это был конец.

– В смерти вашей мамы не виноват никто: ни вы, ни ваша дочка. У вашей мамы было слабое сердце, – голос врача в коридоре. Тревожные шаги мамы. Свет.

С детства мне говорили: если сделать что-то не так, бабушка умрёт – у неё слабое сердце. Этого никогда не должно было произойти. А если произошло бы, виноваты мы с мамой: не уберегли. Но это произошло. Хуже всего то, что приближались выпускные экзамены.

***

Что-то ещё должно произойти. Три часа ночи. Ещё семь часов назад он нёс два пакета: один – с едой, другой – с одеждой в поезд для моей мамы. Потом он посадил меня в такси и уехал в языковой центр – у него работа.