По дороге в Дамаск

– Мы ее только на один день хотели арендовать, - процедил рослый худощавый парень в разгрузке.
– А этот баран подумал, что совсем ее забираем!

– И сам колесо еще прострелил!
– добавил другой.
– О от же дебил!

Парень в "арафатке", то ли обидевшись за данное ему прозвище, то ли еще как то по своему истолковав прозвучавшие слова, скаля зубы, выстрелил в воздух!..

Козак увидел, как напряглись "русскоязычные". Из за спины старшего выскользнул бритоголовый.

Быстрым, едва заметным глазу движением извлек из поясной кобуры пистолет.

Поднес "тихий" ствол почти к самой закутанной в клетчатый платок голове...и нажал на курок.

Несколько секунд во дворе фермы царила тишина.

Стало слышно, как где то невдалеке, южнее, над окраинами Халеба, в небе зудит "вертушка". Потрескивая, поскрипывая ржаво, провернулся вокруг оси под порывом ветра установленный на шесте флюгер. Далеко на юге, километрах в пятнадцати или двадцати от фермы, погромыхивает - то ли гроза приближается, то ли бьют по каким то целям танки и работает артиллерия....

Козак стоял у ворот не дыша. И не он один, надо сказать, изображал сейчас из себя соляной столп. Кто то замер от неожиданности, от того, как молниеносно все это случилось; кто то - испугался, потеряв дар речи; но большинство попросту растерялись.

Это была та самая пауза, которую принято называть затишьем перед бурей.

Козак видел, как напряглись парни в арафатках; видел, как пятеро "русскоязычных", а также еще двое славянской наружности мужиков в камуфляже, выбежавших из другого строения, потянулись кто к автомату, кто к кобуре с пистолетом...

"Ни хрена себе...
– подумал Иван.
– А не так уж все гладко тут у вас..."

Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не Саныч.

– Отставить!
– крикнул он на русском.
– Отставить!!

Затем, перейдя на "шави", глядя на местных, на их старшего, грузного мужчину лет тридцати пяти, чье круглое смуглое лицо влажно заблестело от пота, заговорил властно и громко:

– Это - предатель!
– он махнул рукой в перчатке на лежащего в пыли возле кузова пикапа парня с простреленной головой.
– Он - шайтан, засланный к нам шайтанами! Вы видели, он первым начал стрелять!! Предатель хотел, чтобы мы перестреляли тут друг друга, вместо того чтобы воевать сообща с нашим общим врагом!.. Хвала Всевышнему, да пребудет с нами милость Его, этот злодейский план не удался!..

Старший, переведя дыхание, обращаясь уже к "брату Салеху", - но так, чтобы слышали остальные - выкрикнул:

– Братья! Слушайте, что скажу! Добрые люди оказывают нам помощь! Пришло очередное пожертвование... этой ночью всем раздадут деньги!..

Саныч, переговорив с двумя местными уже тет а тет, вернулся в каменный сарай, который служил им чем то вроде штаба.

– Бараны, - зло процедил он.
– Устроили пальбу средь бела дня... А я ведь просил, чтоб сидели по норам и чтоб было тихо!..

Он посмотрел на Козака. Криво усмехнувшись, сказал:

– Местная специфика... Некоторые уважают только силу.

Иван хотел было спросить, что за "добрые люди" оказывают матпомощь их отряду, но - не стал спрашивать, передумал.

– Вот так и воюем, - зажав сигарету уголками губ, сказал Саныч.

– А ты как сам то?
– Он протянул Ивану початую пачку "Мальборо".
– Что думаешь дальше делать?

Козак не стал чиниться - взял сигарету. Прикурил от чужой зажигалки, пыхнул дымом, задумчиво произнес:

– Если те двое были турецкими спецслужбистами... То ходу мне обратно к османам нет.

– Можем тебя вывезти к сирийским военным, у нас есть соответствующие контакты. Да вот хоть завтра отвезем тебя к ним.

– Умгу, - угрюмо сказал Козак.
– Те сообщат обо мне в наше посольство... Или сами туда передадут - с рук на руки.

– А тебя это напряжет?

– Еще как, - выпустив колечко дыма, сказал Козак.
– Я же говорил, что на меня дело заведено. А сам я числюсь в федеральном розыске.

– Я вижу, ты не глупый мужик, - старший одобрительно покивал.
– Соображаешь...

– Саныч...
– Иван посмотрел на старшего.
– А у вас тут, часом, вакансии для такого, как я, не сыщется?

– Может быть...
– прищурив правый глаз, сказал тот.
– Может, и сыщется. Смотря что ты умеешь в военном деле и как сумеешь поладить с остальными нашими.

– Кое что умею, - Козак слегка усмехнулся.
– А у вас тут что, еще и деньжат немного можно заработать?

– Ты хочешь воевать или деньги получать? И на чьей именно стороне ты хотел бы воевать?

– Я хочу получать деньги за свое ремесло. Политика и прочая хрень меня не интересует.

– Разумный подход.
– Вновь в адрес новичка последовал одобрительный кивок.
– Война - это деньги.
– Старший наступил на окурок подошвой тяжелого армейского ботинка.
– Все остальное от лукавого.

Бойцы в "арафатках" после ЧП куда то растворились, как и не было их. Поблизости из "русскоязычных" один только Антон - он сидел на перевернутом ящике у открытых ворот бывшего склада. Парень с простреленной головой все еще лежал там, где его застигла смерть, у пикапа; из под него уже натекла лужица крови.

Старший, глянув на часы, сказал:

– Половина четвертого... Пойдем, Козак, посмотрим с нашего вээнпэ на окрестности.

Они обошли каменное строение, за которым обнаружилась кирпичная водонапорная башня. С этой стороны фермы сохранилась также часть стены, сложенной из обожженного кирпича. В стене кое где зияли прорехи, а на самой "башне", высота которой около восьми метров, как и на укрепленной сверху металлической цистерне, видны отверстия и глубокие ссадины от пуль и осколков.

Старший и Козак поднялись наверх по металлической лестнице. Здесь, на площадке, оборудованной из поднятых сюда брусьев, дежурил наблюдатель - худощавый парень в камуфляже и пятнистом кепи лет двадцати пяти, славянской наружности. На приступке - поверх заботливо расстеленной дерюжки - снайперская винтовка Steyr Elite.

"Не самый дешевый австрийский винтарь, - отметил про себя Козак.
– Но и не так чтобы слишком навороченный или редко встречающийся образец снайперского инструмента..."