По дороге в вечность

– Со мной такого никогда не было, – отрешенно говорит Кэмрин, глядя перед собой. – До сих пор поверить не могу.

– Ты была… не в себе. С того дня, как не стало Лили.

В комнате вновь устанавливается странная тишина. Я понимаю: сейчас Кэмрин напряженно думает и надо дать ей возможность разобраться с мыслями.

А потом она говорит:

– Эндрю, может, нам просто не надо было жить вместе.

Эти слова обрушиваются на меня, как удар, да такой сильный, что мне не вздохнуть. Я ошеломлен. Все, что я собирался сказать, вылетело из головы. У меня гулко бьется сердце.

– Почему ты мне это сказала? – спрашиваю я через какое-то время.

Я не знаю ее ответа, но мне уже страшно.

Кэмрин по-прежнему смотрит перед собой. Слезы медленно катятся по ее щекам. В ее глазах я вижу бесконечную боль. Наверное, и она видит, как больно мне.

– Я это сказала… потому что все, кого я люблю, или бросают меня, или умирают.

Вот оно что! У меня отлегло от сердца, но настоящего облегчения нет. Меня захлестнула ее боль.

До меня доходит: а ведь Кэмрин впервые раскрылась. Впервые сделала это страшное признание. Вспоминаю о том, что мне поведала Натали. Вспоминаю наши с Кэмрин разговоры на дороге и понимаю: глубины ее боли до сих пор были запретной темой. Для всех и для нее самой.

– С моей стороны эгоистично так говорить, – продолжает она. Я слушаю, не перебивая. – Отец нас бросил. Мама изменилась. Бабушка – единственная, кто осталась прежней, кому я всегда могла уткнуться в колени, умерла. Иен умер. Коула посадили. Натали ударила меня в спину. Лили… – Она смотрит на меня. Ее боль стала еще сильнее. – И ты.

– Я? – Снова сажусь на корточки перед ней. – Но ведь я никуда не ушел. Я с тобой, Кэмрин. И всегда буду с тобой. – Я беру ее за руки. – Не важно, что ты делаешь или что происходит между нами. Я никогда тебя не брошу. Я всегда буду рядом. – Я сжимаю ее руки. – Помнишь, как я сказал, что ты для меня – целый мир? Ты просила: если вдруг забудешь эти слова, напомнить их тебе. Вот я и напоминаю.

Ее тело сотрясается от рыданий.

– Но и ты мог умереть, – всхлипывает она. – Я сидела у тебя в больнице и боялась, что каждый день станет для тебя последним. Но ты не умер. Ты стал выкарабкиваться. А боязнь тебя потерять оставалась. Шли недели, месяцы. Я чувствовала: мне нужно свыкнуться с мыслью, что однажды ты уйдешь. Я это знала. Причина могла быть какая угодно. Ты не мог выпадать из общего правила.

– Однако я не умер и никуда не ушел. – Пытаюсь улыбнуться, но мешает отчаяние, охватившее меня от ее слов. – Я не умер. Просто не мог умереть, поскольку знал: ты всегда рядом, нас ждет долгая жизнь. Я не мог оставить тебя одну в этой жизни.

– А вдруг оставишь? – (Этого вопроса я не ожидал.) – Что, если у тебя снова разовьется опухоль?

– Не разовьется. Но даже если такое и случится, я снова дам ей бой и выиграю. Я восемь месяцев не ходил к врачам. Мой случай считался запущенным, но опухоли нет, а я живу. При твоей настырности, при твоей готовности отхлестать меня по заднице, если я пропущу очередной осмотр, у опухоли просто нет шансов меня одолеть.

Мои слова не убеждают Кэмрин, но я замечаю на ее лице лучик надежды. Как я хотел увидеть этот лучик!

– Прости меня, – говорит она.

В другое время я бы стал возражать. Сейчас не возражаю. Даю ей выговориться, чтобы она для себя закрыла эту тему.

– Ты наверняка не знал, какой идиотский багаж я притащила вместе с собой в твою жизнь.

Пытаясь хоть немного поднять ей настроение, глажу ее голые коленки и говорю:

– Я бы любил тебя, даже если бы ты психовала из-за веса и после каждой еды шла в туалет, чтобы вывернуть съеденное. Таких девиц полно. Даже если бы у тебя были тайные сексуальные фетиши вроде клоунских костюмов.

Она смеется сквозь слезы. Я тоже улыбаюсь.

Приподнимаю ей подбородок и смотрю в ее прекрасные сине-голубые глаза:

– Кэмрин, Лили… еще не была готова прийти в этот мир. Почему – не знаю, но в том, что случилось, не виновата ни ты, ни кто-либо другой. В это ты можешь поверить?

– Да, – кивает она.

Я наклоняюсь и целую ее в лоб, потом в губы.

Теперь тишина в комнате не кажется мне гнетущей. Конечно, Кэмрин не может, как по волшебству, мгновенно стать прежней. Главное, она чувствует себя лучше. Это я вижу по ее глазам. Наш разговор разгрузил ей разум и душу. Хорошо, что так случилось. Кэмрин нуждалась в этом разговоре. Ей требовался толчок извне. Импульс от любящего человека, а не от кого-то, кому она безразлична и у кого есть правильные ответы на все случаи жизни.

Она нуждалась в моей помощи. И во мне самом.

– Идем. – Я встаю и беру Кэмрин за руку.

Она не противится. Хватаю с ночного столика злополучный флакон и веду Кэмрин в ванную, примыкающую к гостевой комнате. Там поднимаю крышку унитаза и подаю Кэмрин флакон. Раньше, чем я успеваю что-то сказать, она переворачивает флакон и опрокидывает остатки, четыре или пять таблеток, в унитаз.

– До сих пор не верю, что была такой слабой. – Она смотрит в водоворот, увлекающий таблетки в недра канализации. Потом переводит взгляд на меня. – Эндрю, а ведь я легко могла к ним привыкнуть. Даже представить страшно.

– Могла, но не привыкла, – говорю я, не дав ей развить эту мысль. – У тебя был момент слабости. Ты его преодолела. Тема исчерпана.

Я выхожу из ванной. Кэмрин тоже выходит и останавливается посреди комнаты.

– Эндрю… – произносит она.

– Дай мне неделю, – прошу я, поворачиваясь к ней.

Моя просьба несколько смущает ее.

– Неделю на что?

– Выполни мою просьбу. – Я слегка улыбаюсь. – Останься здесь со мной на неделю.

– Ну хорошо, – не слишком уверенно отвечает Кэмрин. – Я останусь здесь с тобой на неделю.

Она до сих пор не понимает, на что согласилась.

Но Кэмрин верит мне, и это для меня главное. Вне зависимости от ее желания, я собираюсь сделать то, что очень нужно нам обоим.

Кэмрин

Глава 16

День третий

Мне до сих пор не верится в то, что я сделала. Эндрю называет это мгновением слабости. Возможно, он прав, но я еще не скоро сумею себя простить.

Мишель ясно дала понять, что не осуждает меня. Ее слова принесли мне некоторое облегчение, но все равно, находясь в одной комнате с ней или Эйданом, я ощущаю жуткий стыд. Меня добивает сознание собственной неполноценности, и потому от их понимания становится еще тяжелее.

Неделя в гостях. Я до сих пор не знаю, в чем заключается затея Эндрю, но чувствую себя его должницей и не задаю вопросов. Все эти дни он вел себя очень скрытно. Часто уходил с мобильником в другие комнаты, чтобы я не слышала его разговоров. Один раз я все-таки попыталась подслушать и застыла на диване, когда он пошел в кухню, чтобы поговорить с Эшером. Но мне тут же стало стыдно, и я специально включила телевизор.