По Европе
Шрифт:
— Значит, близко разврат и воровство!
Двери балконов открываются, с балконов вам кричат растрёпанные женщины.
Чичероне предупреждает вас:
— Синьор, держите карманы! Мы в улице воров!
Разврат или воровство — только два средства для сицилианца жить мало-мальски по-человечески.
Вам в лицо глядит великая мать нищета, и её страшные дети — преступление и разврат.
Сицилия считается самой развратной страной даже в Неаполе. А это что-нибудь да значит! Вряд ли даже в Вавилоне царил такой лёгкий взгляд на наслаждения,
Как зловонные струйки от кучи навоза, разврат узенькими извилистыми улицами течёт в богатые широкие улицы Палермо. Вы проходите по «богатой» улице, между домами, занятыми торговыми учреждениями, вдруг — стена. Земля, казалось бы, здесь страшно дорога, — откуда же это не застроенное место?
— А это, — объясняют вам, — по просьбе жителей, заложили стеной выходы из улицы. Там за этой стеной улица разврата.
И такие стены на больших улицах Палермо на каждом шагу.
Но как ни ограждаются каменными стенами, разврат разлит по всему Палермо. Как голод.
Предложение женщин — обычное явление на улицах всех городов южной Италии. Но нигде этот торг не достигает таких колоссальных размеров, как в Палермо.
Торговлей женщинами занимаются старики и маленькие дети.
Торговец газетами, цветами, лишь только вы купили у него номер журнала или бутоньерку, предлагает вам женщину.
Нищий, едва вы опустили ему в руку сольди, предлагает вам:
— Я знаю красивую женщину.
Восьмилетний ребёнок, торгующий спичками, пристаёт к вам:
— 9-ти лет! 9-ти лет! Синьор, девяти лет.
И, видя, что вы не обращаете внимания, презрительно улыбается:
— Синьор трусит?!
— Да это что? Твоя сестра, что ли?
Он самодовольно улыбается:
— Эге! Сестра! Синьор, синьор! Очень красивая! Вы увидите! Синьор!
И сейчас же к вам начинает приставать взрослый человек, продающий цветы.
— Синьор! Если вы не хотите идти к нам, я приведу ребёнка к вам!
— Да как же родители отпустят?!
Он глядит на вас с удивлением:
— Да это мой ребёнок. Я отец.
С четырёх часов дня главные улицы Палермо превращаются в одну сплошную биржу женщин и детей. Переполнены комиссионерами.
Я считал шаги и предложения, и на ста шагах насчитывал пять предложений.
Там, где от голода приходится торговать своими детьми, единственная надежда выйти из такого бесконечного бедственного положения — надежда на случай.
Итальянское правительство, разоряющее страну еженедельными лотереями, превратило сицилианцев в «запойных игроков».
Вы берёте билет, в который вам вписывают несколько назначенных вами номеров. Игра идёт как в лото. В субботу розыгрыши. Вынимают пять номеров.
Если вышел один из назначенных вами номеров, вы получаете в 10 1/2 раз больше. Если вышло «амбо» — в 250 раз. «Терно» — в 4,250. Если «кватерно» — в 60,000 раз.
Ставка доступна нищим: хоть несколько сольди.
Одним ударом выйти из
бедственного положения. Одним шагом шагнуть из нищеты.От субботы до субботы вся Сицилия живёт в угаре игры. До нищих и семилетних детей играет всё.
На игру просят милостыню, воруют и разбойничают.
Так, как в Сицилии, играют только в тюрьмах и на поселениях. Игра, это — единственный способ «переменить участь».
Это население игроков, которым привит азарт, которые заедены азартом, не может, конечно, довольствоваться одними правительственными «bancolotto».
Обычная сцена в городах Сицилии. На площади толпа, в средине мальчишка продаёт билеты лото.
Орёт, кричит, трясёт мешком, в котором стучат косточки с цифрами.
Когда билеты разобраны, он берёт из толпы самого маленького ребёнка:
— Вынимай!
— Номер такой-то!
Если выиграл кто, он платит вдвое.
Если долго не выигрывает никто, — крики, вопли.
— Мошенничество! В мешке нет тех номеров, которые в картах!
В дело вступается антрепренёр лотереи, державшийся всё время в стороне.
— Проверить номера в мешке.
— Нечего проверять! Играй! Другие выигрывали.
Клятва, ругань. Сейчас дойдёт до драки, быть может, до ножей.
С угла бегут двое карабинеров, — эти ins'eparable’и, охраняющие друг друга, всегда ходят вдвоём и принимаются разнимать толпу.
Въезжая в приморский сицилийский город, вы подумаете, что в нём масса театров, и в них даются какие-то необыкновенные пьесы.
— Константинополь.
— Алабама.
— Бостон, — кричат огромные красные буквы на колоссальных афишах.
Но это не театральные афиши. Это не пьесы, а названия эмигрантских пароходов. Каждый пароход увозит в Америку и южную Африку полный трюм сицилианских эмигрантов.
Вагоны третьего класса переполнены сицилианцами, бросающими родину и едущими в Италию на материк.
И если бы сицилийская беднота не плодилась в такой ужасающей прогрессии, — пятеро-шестеро детей — очень маленькая семья, — Сицилия опустела бы в несколько лет.
Остались бы «синьоры» в своих великолепных палаццо и galantu`omi, которым не стало бы чем кормиться.
Но сицилианцы плодятся, как могут плодиться только южане. И если взглянуть сверху на улицу-трещину, она живая, она вся движется маленькими весёлыми существами. Идя по ней, трудно пробираться среди детей.
Несмотря на грязь и страшную детскую смертность, их выживает всё-таки колоссальное количество.
Торговля даже собственными детьми, игра, как единственное средство «переменить участь», и после игры общее помешательство всего острова — мечта «уйти на материк», от всего этого на меня пахнуло таким ужасным и знакомым.
Три элемента сахалинской жизни!
Так люди ухитрились превратить в Сахалин один из самых цветущих островов земного шара.
Природа в Сицилии дала людям всё: