По грехам нашим. В лето 6731...

— А чего ж в лесу живете? — спросил я, когда среди деревьев наш небольшой караван выкатился на поляну, на которой было не больше пяти строений, окруженных небольшим частоколом, с центром достаточно большой избы.

— Так, с лесу живем, с лесовиками дружим, — объяснил парень, с тоном как разговаривал с неразумным дитем.

Нас заметили сразу и на край частокола вышел рослый, не чета Перваку с Третьяком мужик. Седина бороды была сдобрена иссини черными прядями. Прям меллирование какое-то. Может здесь средневековый барбер шоп имеется? Борода ухоженная, шуба накинута на могучие плечи поверх длинной рубахи. В руках держал топор, который был явно воинский с длинной под метра полтора рукоятью, опоясанный с блестящей пряжкой и с костяными узорными накладками.

— Батька, — обратился к мужику Первак с низким поклоном и его брат, немного оклимавшись даже попытался приподняться.

— Вы, халуи, только под утро пошли, и вертаетеся пораненные. Говаривай Первак, — строгим голосом сказал, видимо глава семейства, но остро посмотрел в мою сторону.

Голубые пронзительные глаза впились в меня. Рентген, не иначе. Я поклонился, но первым обращаться не стал. Уважение к сединам, да и внушительный уверенный вид на фамильярность место не оставлял.

— По добру ли молодец? — обратился ко мне строгий мужик, продолжая просвечивать меня взглядом.

— По добру, отче, Спаси Христос, — ответил я и отвесил поклон, учтивый, но явно менее глубокий, как до этого Первак.

— Какоже Отче, чай не попович, да и баб схожих на лик твой не ведал, коли отче твой, я бы не запамятовал, — сказал мужик и громко, запрокинув голову рассмеялся, через пару секунд его поддержал Первак, да и Третьяк что-то про простонал, явно силясь улыбаться.

Вот и как обижаться, хвататься за саблю, или тоже посмеяться. И вообще отношение к ситуации озадачило. В наше то время — сразу скорую, что случилось, как произошло, раненного в дом, а тут непонятные церимонии.

— Батька мой достойный человек, а мать была статной и мудрой, во Христе жили они, — строго, с нотками обиженного, ответил я.

— Так, так. Проходь в хату, а збрую вон энтим дай, — сказал мужик и показал на слещегося Первака и еще одного мужика, подошедшего к нашей компании.

Я отдал кинжал, саблю, но пистолет держал наготове. Понятно, что с оружием незнакомого человека в дом пускать опасно, но если я какого боярского роду племени, то не урон ли чести? Так, нужно было представиться боярином. Ладно — все спишем на разницу в обычаях.

В доме, том, который был в центре, рассмотрел подошедшего последним мужика. Тот был больше похож на седобородого. Высокий, статный, развитая мускулатура просматривалась и свозь длинную безразмерную рубаху. Меня пригласили жестом в дом и следом за мной прошли другие сыновья, неся на шкуре Третьяка.

— Яко Третьяк то? Живой? — спросил, наконец, глава семейства у Первака.

Тот и рассказал про медведя, как они напоролись на берлогу, взбудоражив зверя, за что получил чувствительный такой подзатыльник. Первак только и проговорил: «Спаси Бог, за науку!» и поклонился. Во время всего рассказа Войсил, как представился, наконец, старший, пронзал меня изучающим взглядом.

— Садись отрок, — жестом пригласил меня сесть на лавку глава семейства.

Дом был просторным с двумя комнатами. Квадратов так на 40, вытянутых в форме прямоугольника. Пола не было — только земля. Мебель была представлена большим столом посередине и многими лавками вдоль стен, в двух краях большой комнаты были обложенные булыжниками очаги, возле которых были открытые оконца. Еще два окна были заколочены. Да и окнами назвать эти отверстия было сложно — бойницы. Я предполагал, что окна на Руси закрывали слюдой, но, видимо, не везде. Да и отсутствие традиционной русской печи. Нет, я знал, что ее время еще не настало, но так по-черному топить?.. Не правильно.

Мне указали на лавку, но сами не присели. Как зверушку рассматривают.

— Чудно! — сказал седобородый.

— Корней, — сказал я, встал и поклонился в пояс. Вроде как с почтением.

— Божена, вынеси Корнею меду, — сказал Войсил.

Из второй комнаты вышла миловидная девушка лет 17–18 с глиняным небольшим кувшином. Лицо все красное, коса по пояс. Вся такая стеснительная, по фигурке, о которой можно с большей степени только догадываться из-за многих одежд, вроде бы и ничего. Не похожая ни на кого из семейства, черноволосая, с легка раскосыми глазами, но между тем и славянскими чертами лица, курносым носиком и прямо ведьминскими глазами, которые так и блестели огнем. Если бы она смотрела не в пол, а на меня — утонул бы.

Приплыли! Молодое тело отозвалось таким всплеском гормонов, что я пошатнулся. Напряжение знакомства с аборигенами и в целом ситуацией сменилось на другое, вечное. А ведь раньше не припомню за собой такого, или с годами память притупилась. Нельзя же все списывать только на желание секса.

— Спасибо, красавица, — проблеял я, принимая кувшин и жадно начал пить слегка сладкую слабоалкогольную водицу. Девушка еще больше зарделась и убежала.

— Н-да, — сказал Войсил и почесал бороду. — Плохо девке. А ну сыны, баню натопите, да Божене наказ дайте, кабы снеди дала опосля. А ты, Корней, почакай и не труси — в доме ентом кривды и беды нема. Токмо, поведай кто ты да якоже тута.

Сыновья разбежались то ли распоряжения выполнять, то ли просто оставили для разговора. А мне пришлось говорить под похрапывание Третьяка, который был уложен на большую лавку, засланную медвежьей шкурой.

Еще раньше я думал о легендах как объяснять обществу свое происхождение. Для первой половины 13 века я посчитал, что чем больше невероятного, тем больше стану интересным аборигенам. Смысл всего сказанного был таков…

— Сам я Гордей, сын Володимира. Батька мой славянского рода полабов, что живут на закате от сюда… — начал я свой рассказ.

Своей легендой я пытался добиться решения нескольких задач. Первое мне нужно было как-то объяснить возможное мое невежество и некоторые словечки, которые могут проскочить. Ну не лингвист я средневековья. Следующая задача схожая с первой — мое оружие, которое явно выбивалась из производственной линейки местных оружейников. То же самое и с некоторыми вещами, к примеру, как мне было объяснить, если любопытные аборигены посмотрят в бинокль. Другая задача — психологическое воздействие на аборигенов. Целью становилось побудить к эмоциям — уважение, сострадание, интерес.

История моя выглядела следующим образом. Я сын полабского воеводы. Мою мать, братьев и сестру убили немецкие рыцари. Обязательно сестру — больше сострадания. Отец с остатками своей дружины влился в войско другого представителя германской средневековой аристократии, конкурирующей, так как сказать, фирмы. Уже с ними отец участвовал в междуусобной войне против своих обидчиков. А после победы с группой безземельный рейтаров влился в отряд, который стремился познать славу в очередном крестовом походе, куда взял и меня. Так, я попал на войну католиков, но сам всегда был православным. Отец погиб, и я со скарбом бежал, заплатив армянину, который и помог мне выехать на Кавказ. Он же и его два помощника и погибли от моей руки, когда попытались убить меня. Год я пацаном 14 лет прожил у аланов, где даже поучаствовал в клановой войне. Когда мужчины селения ушли мстить другому роду, за какую-то обиду, на нас напали и многих посекли, но я убил одного алана, забрал у него коня и смог удрать. Пошел я дальше через земли половцев к венецианцам в Крым, там прожил еще год, познавал науки, учился ремеслу. Но умер старый мастер, который знал много премудростей, а его семья меня выгнала. Вот от туда я и ехал на Русь, как завещал мне мой отец, который и среди западных схизматиков всегда был веры православной.