По Китайско-восточной дороге
Шрифт:
— Пу-хо, ай пу-хо! — качается старик из стороны в сторону, и слезинки окатываются по желтой коже его щек.
Остановки все чаще, станции оживленнее. Пути забиты составами товарных поездов. Открытые платформы нагружены бобовыми жмыхами, жерновами, лесом. Пакгаузы доверху полны мешками. Гремят багажные тележки, грузчики выстроились гуськом от пакгауза к товарным вагонам и, как живой конвейер, перекидывают тяжелые мешки друг другу, со спины на спину. Железнодорожные агенты с фактурами в руках считают в дверях вагона мешки.
Мы приближаемся к Харбину. Уже раскрылись широкие берега реки Сунгари. Она не сверкает, как другие реки. Ее бурые воды тяжелы.
— Сун-Хуа-цзян, — показывает из окна на реку Ли-Тин.
Это китайское название «цзян» я уже знаю. Раньше мы проехали быструю реку Нонни, и Ли-Тин назвал ее «Нонни-цзян». Цзян — по-китайски река.
Сун-Хуа-цзян
Поезд взбегает на мост. Этот колоссальный мост, длиною около километра, немногим короче знаменитого, второго в мире моста — через Амур в Хабаровске.
А вот, наконец, и Харбин. Ли-Тин берет свой багаж — маленький узелок, и прощается со мною кивком головы. Мне нравится этот славный парень, и мне жаль, когда на вокзальной площади его высокая тонкая фигура ныряет в толпу кричащих рогульщиков и исчезает.
— Ваша Харбин верху, моя Харбин — низу, — загадочно говорит он на прощание.
Несколько позже я узнал, что, в самом деле, есть два Харбина — настоящий Харбин и китайское предместье Фуда-дзянь.
III. ЛИЦО ХАРБИНА
Белый Харбин. Времена минувшие. Правительство на колесах Молочный генерал. Веселая дорога. Радости бывших людей. Избиение школьников. Налет полиции на профсоюзы. Фудадзянь. Китайская беднота.
— Дон-дон-дон…
С колокольни собора, который в Харбине называется кафедральным и Николаевским, сыплется перезвон. «Истинно-русские» белогвардейцы, улепетнувшие сюда после разгрома банд Семенова в Забайкалья и барона Унгерна в Монголии, чувствуют себя дома в царстве китайского бандита, генерала Чжан-Сюэ-ляна. [6] В Николаевском кафедральном соборе служат молебствия «на одоление супостатов» большевиков, за восстановление «державной» Российской империи и панихиды по «убиенному» царю Николаю Романову с его «августейшим» семейством. Служат в пышном облачении — архиерей с клиром духовенства.
6
Чжан-Сюэ-лян — военный диктатор „особого района трех об'едн-ненных провинций" (Манчжурии). Ведет политику угодливости японскому империализму, распоряжающемуся в Манчжурии, как в колонии Японии. Его отец, Чжан-Цзо-лин, бывший хунхуз, вначале поддерживал интересы японского империализма в Манчжурии, но затем попытался изменить свою политику в сторону подслужнвания интересам американских империалистов и погиб при невыясненных обстоятельствах от взрыва бомб, брошенных под его вагон. Есть предположение, что бомбы были брошены агентами Японии.
На эти молебствия и панихиды собирается белый Харбин. Это бывшие люди — когда-то кадровые офицеры, фабриканты, купцы, профессора «императорских» университетов, крупные сановники. Многие являются в орденах царских и китайских. Многие из них служат в китайском армии и полиции и верной службой — налетами на квартиры советских граждан в Харбине, избиениями их детей, комсомольцев и пионеров, доносами, ревностными обысками у служащих К.-В. ж. д. — сумели заслужить себе китайские чины и ордена.
До октября 1924 года, когда по договору с китайским правительством К.-В. ж. д. перешла в совместное управление Китая и СССР, на железной дороге сначала полновластна распоряжался генерал Хорват, называвший себя «правителем державы российской». У Хорвата были министры, которые называли себя российским правительством и издавали законы для несуществующей Российской «империи», были губернаторы, управлявшие несуществующими губерниями, был генеральный штаб несуществующей армии.
На дороге в то время безраздельно командовал «правитель державы российской» Хорват. Он отдавал по ней приказы, раздавал назначения и награды и вместе с своим «министерством» и «штабом» раз'езжал в вагоне по всей дороге.
— Ну, и времена были! — рассказывал мне один железнодорожный машинист в Харбине. — Начальство ездило целыми поездами на рыбную ловлю или на охоту на фазанов. Не раз я получал наряды вести такие поезда. Назывались они «поездами особого назначения». Ведешь паровоз, а сзади три-четыре мягких вагона и вагон для воинской охраны. Веселые это были поезда! В вагонах — гульба, разливанное море, песни, стрельба из окон. Вдруг сигнал с поезда — остановка среди чистого поля.
Начальству приглянулось место для охоты. Начальник поезда прицепляется проводом полевого телефона к телеграфному проводу и телефонирует по станциям об остановке в пути, приказывая остановить движение поездов впредь до особого распоряжения. Движение останавливается, а начальство рассыпается с ружьями и собаками по тайге на глухарей и на фазанов. А то поставят тоню на озере, ночью на кострах уху варят, хлопают пробки, звенят стаканы. И этак дня два-три. Весело жили! А нам, случалось, по нескольку месяцев не платили жалованья. В кассе управления железной дороги не было ни гроша. Нашему брату, рядовому железнодорожнику, приходилось круто, особенно деповским рабочим: тем совсем не платили.— Неужели не было протестов, забастовок?
— Запротестуешь! — усмехнулся машинист. — Хорват об'явил на дороге, что всякое требование скопом будет караться по законам военного времени. Дорога была об'явлена на военном положении. Действовал полевой суд. Вешали нашего брата почем зря. Зато поощрялось молочное хозяйство..
— Молочное хозяйство? — удивился я.
— Ну да. Сам генерал Хорват завел за счет железной дороги молочное хозяйство. Железнодорожное начальство снабжалось породистыми коровами. О высшем начальстве и говорить нечего: оно обзавелось фермами. Из-за границы через Шанхай выписали даже сепараторы. Молочные продукты из генеральских ферм доставлялись по железной дороге в Харбин по пониженному тарифу. С легкой руки начальства на молочное хозяйство пошла мода — даже начальники станций обзавелись сепараторами. Благо за все платила железная дорога.
Царствование Хорвата на территории К.-В. ж. д. окончилось полным разорением железнодорожного хозяйства.
Дорога пришла в упадок, запуталась в долгах. На смену молочному генералу, пришел банковый делец — Остроумов.
— При Хорвате охотились и разводили удойных коров, а при Остроумове плясали, — рассказывал машинист. — Остроумов любил веселую жизнь — курорты, музыку, шик. При нем по К.-В. ж. д. ходили поезда с вагонами, в которых были устроены концертные залы, рестораны, ванные. Начальство забросило молочные фермы и занялось курортным хозяйством. По К.-В. ж. д. устраивали курорты, расчищали парки, строили курзалы, везде играла музыка, выписывали оркестры из Шанхая и Японии. Вся дорога плясала. Сначала и нам, маленьким людям, сделалось как будто полегче начали аккуратно платить жалованье. Потом сразу — крах. От затей Остроумова, который распоряжался кассой управления К.-В. ж. д., как собственным кошельком, дорога окончательно разорилась. Остроумовский шик и блеск лопнул, как мыльный пузырь. Даже друзья Остроумова, китайские власти, всполошились и снарядили следствие. Сам Чжан-Цзо-лин заинтересовался делом. Открылось, что за шиком и блеском скрывались хищения. Остроумов и окружавшая его шайка дельцов обогащались за счет К.-В. ж. д. и расхищали ее казну. Китайский суд посадил Остроумова с компанией в тюрьму{3}.
Неподалеку от Николаевского кафедрального собора, где возносятся молитвы за нашу гибель, над зданием консульства развевается красный флаг, вызывая бессильную злобу белого Харбина. Такой же флаг пылает над управлением К.-В. ж. д. Третий флаг дразнит бывших людей с вышки нашего торгпредства в Харбине.
В этой европейской части Харбина расположен ряд советских учреждений: отделение Дальбанка, Дальторга редакция харбинской газеты «Молва», которая чуть ли не каждый день подвергалась нашествию китайской полиции На этих чистеньких мощеных улицах, напоминающих улицы тихого российского губернского города, живет несколько тысяч «супостатов» — советских служащих, железнодорожников с их семьями, — есть советская и железнодорожная школы, есть профсоюзы, есть партийная, комсомольская и пионерская организации.
Но здесь же рядом, в этой же части города, живет и белогвардейский сброд. Так как К.-В. ж. д. находится в совместном управлении с Китаем, то многим белогвардейцам удалось устроиться на железной дороге, главным образом в охране. Часть белогвардейцев служит в мукденской армии и в китайской тайной полиции, другие промышляют комиссионерством, торговлей, содержат кабачки, тайные опиекурильни, занимаются мелким мошенничеством и нищенством. Вся эта накипь злобствует на советских железнодорожников, всячески пакостит провокациями и доносами, составляет фальшивки, раскрывает вымышленные советские «заговоры» в Харбине и несказанно радуется всяким осложнениям между китайской и советской железнодорожной администрацией.