По лезвию ножа иду я в лучший мир

Последней каплей для родичей стал мой обморок пару дней назад. Срубило прямо за завтраком. Врач со скорой сказал, что мое тело просто горело, но вдруг все прошло. От больницы я наотрез отказалась, и до сегодняшнего дня ни врачи, ни родичи меня не трогали.

Стоило забыть про обморок, как вскоре вдруг поменялось в лучшую сторону. Впервые за долгое время я словно летала. Хотелось бегать, неважно как долго и далеко, главное не останавливаться. Мне всегда ставили не больше тройки по физкультуре, но теперь и наши парни могли посторониться!

Чудесное настроение, разумеется, надо было испортить сегодня вечером. Собрался семейный совет, даже двенадцатилетного братца позвали. Максимка, может, и не дурак, да и, на самом деле, самый искренний и живой из нашей семейки, но не место ему было здесь, ох, не место...

– Оля...
– нервно теребя руки, лежавшие на гостином столе, начала мать.
– Мы звонили в твоей колледж, когда тебе стало плохо... чтобы сказать о том, что ты не придешь, - тут у меня все оборвалось внутри, - и выяснили, что ты так ни разу там и не появилась с тех пор, как тебя выписали...

– Это неприемлемо, - сухо добавил отчим, заставив забыть на мгновение о надвигающихся проблемах.

Непонятно, что моя достаточно красивая и еще молодая мать нашла в этом хлюпике четырнадцать лет назад. Весь такой нескладный, роста ниже среднего, лысый и в очках.

Таким жить в обнимку с компьютером, а не чужих матерей охаживать. И еще думал, что поучать имеет право!

– Мне... мне нужно было время, чтобы подумать, - я не хотела провоцировать ссору, но и оставлять за ними последнее слово нельзя.

Но даже тактичность, или как ее там, не помогла....

– И как?! Подумала?!
– сорвать мать.

– О чем?
– с неподдельным интересом спросил Максим, пытаясь сгладить ситуацию.

Теперь я поняла, зачем он был здесь. Родичи хотели смягчить удар для себя и для меня. Что ж... не вышло.

– Обо всем... о том, как все вокруг неправильно.

Любая откровенность с матерью и отчимом бесполезна. Они просто неспособны на спокойный разговор, не видят дальше собственного носа и не хотят считаться с чужим мнением. Максим для них был идеальный ребенок, послушный, делал все, что велели, и не делал того, что строго запрещали. И вырастет безынициативным дебилом, таким же, как Миша.

– Мне бы быть таким же мудрым в твои двадцать, Ольга, - ехидно усмехнулся отчим.
– Если все вокруг тебя неправильно, то ты, значит, прекрасно знаешь, как надо, не так ли?

Я ненавидела эту его манеру иронизировать, кормить окружающих противным сарказмом, да и вообще вести себя как самый умный в комнате. То, что он кандидат наук, ничего не значило. Работает преподом по черчению, хотя мог стать архитектором или кем еще, но уже раз пять рассказывал нудную историю про то, как в тяжелые девяностые не вышло у него ничего... чушь собачья, будь он мужчиной, то добился бы. Все его поступки только подтверждали каждую мою мысль с первого дня его знакомства с матерью.

– Не знаю, - огрызнулась я.
– Но просто так сидеть и радоваться может только слепой или дурак...

Весь мат при родичах из меня давно выбили, да и не хотелось при братце материться, пусть лучше с улицы хватает, если уже не нахватался.

– Ольга!
– мать вскочила со стула, в последнее время она совсем стала нервная, да и отчим под стать, хоть и прячется за маской спокойствия.
– Мы каждый день...

Тут уже вскочила я, очередную нотацию "про каждый день, что они жертвуют ради меня".

– Мы каждый день живем как какие-то неполноценные! Посмотрите вокруг! Ремонта не было двадцать лет, вся квартира разваливается, как какой-то бомжатник! Всю жизнь свою: вечером пришли и уткнулись в телек!
– мне стоило остановиться, но тут меня прорвало.
– Только бабушка с дедушкой действительно понимали, как жить, как стремиться к чему-то! А вы все на своих работах, которые приносят вам гроши! И вы трясетесь за это место всю жизнь и скулите чуть что, если жизнь вас пинает! Не вам! Меня! Учить!

Пальцы сжали деревянный стол так, что тот натужно заскрипел. В глазах на мгновение помутнело, казалось, что вот-вот хлынут слезы. Но их не было. Зато мать отшатнулась и начала креститься.

Максимка же сидел, понурившись, весь дрожа. Он привык к крикам, но обычно старался сбежать в другую комнату. Я уже почти готова была склониться над ним, обнять... прошептать, что все хорошо, и что сожаленю...

И тут отчим влил последнюю каплю. Им стоило оставить меня прямо здесь, в апатии и жалости к себе. Но разве они могли когда-нибудь понять, что стоит остановиться?..

Никогда еще не приходилось видеть, чтобы мягкий и жалкий отчим побагровел и встал так, что стул за ним с грохотом опустился на деревянный обшарпанный пол.

Я приготовилась защищаться, пусть и не чувствовала угрозы от того, кто был ниже меня на пять сантиметров.

– Да как ты... ты не смеешь!
– он почти плакал, но так и остался стоять, сжимая и разжимая кулаки.
– Я вас нашел, когда вы прибыли в этот город! Одни, почти без денег! Приютил у себя, пока мы не купили эту квартиру, которая тебе столь отвратительна! Я всегда старался относиться к тебе как к дочери, но тебе всегда было мало!
– здесь отчим сорвался на визг, и все зачатки жалости как ветром сдуло.

Мать так и стояла у стены, бледная как мел, не в силах вымолвить ни слова. Мне даже стало страшно, как бы у нее с сердцем чего не случилось...

– У тебя было тяжелое детство, я все понимаю! Но, господи, неужели для тебя настоящий отец, которого ты уважаешь, это тот, кто бьет тебя и мать!

Я знала, что он бросил эту фразу наугад. Но впервые за все время так метко в цель...

Руки задрожали, а перед глазами вновь предстал образ желтых звериных глаз. Почему? Не знаю... но как же отчим оказался прав....

– Психолог хренов....
– голос подвел, горло вновь перекрыл противный комок, что аж дыхание сперло.

Я уже почти разрыдалась, готова была упасть перед обоими на колени и попросить прощения. Просто... за все.

– Я... я пойду завтра в колледж, - спрятать слезы за ладонью не вышло.

Максим хотел подойти, но я выставила руку и велела держаться подальше. Мы простояли в молчании секунд десять, а после резкого рывка удалось спрятаться за спасительной дверью своей комнаты.

Стоило рухнуть прямо в одежде на кровать, как за тонкими стенами послышались голоса. Вот теперь начались бурные обсуждения, которые не закончатся еще несколько часов, ведь пока не обмусолят все и вся по двадцать раз, точно не успокоятся.