По милости короля. Роман о Генрихе VIII
Шрифт:
– Еще нет, – мягко произнес Уолси. – Мы подумали, будет лучше, если эту новость сообщите ей вы, ваша милость. Я приведу ее сюда. И вы сможете разделить свое горе наедине.
Гарри сглотнул. Как ему найти слова, чтобы сказать Кейт о таком ужасном несчастье?
Кейт пришла, и весь ее вид выражал недоумение.
– Генрих, гости удивляются, куда вы пропали… – Увидев лицо мужа в свете зажженных свечей и его дрожащие руки, она осеклась и покачала головой. – Нет! Нет!
Гарри потянулся к ней:
– Кейт… – Дальше он говорить не мог. – Наш мальчик умер.
Ему никогда не забыть, как она кричала, пока он крепко держал ее в своих объятиях.
Он не знал, откуда взять слова, чтобы утешить ее. Еще ни разу с момента смерти матери не испытывал
– Малыш не страдал, – сквозь слезы произнес Гарри. – Его душа сейчас среди невинных у Бога. У нас будут другие дети.
Но ничего не помогало. Они барахтались в своем горе, не зная, как из него выбраться.
– Мы не должны подвергать сомнениям мудрую волю Господа, – пробормотал Гарри. – Случайность, простуда… Он был совсем еще мал. – Король едва мог говорить.
– Лучше бы Господь забрал меня! – вскричала Кейт, пронзая мужа в самое сердце. – Как мне жить без него! Такую боль я не вынесу. Мой малыш…
Гарри старался как мог скрывать свое горе. Он провел с Кейт самые мрачные дни, успокаивал ее во время сильнейших приступов плача, пытался отвлечь музыкой и другими приятными занятиями.
– Траура при дворе не будет, – распорядился король.
Однако в тот день, когда маленького принца с большими почестями отвезли из Ричмонда в Вестминстерское аббатство, где и похоронили, он облачился в черное, а на погребение сына потратил целое состояние. Столько помпезности – ночные бдения, свечи и факелы – ради одного крошечного младенца. Но сына короля полагалось предать вечному покою среди его предков величественно.
Больше Гарри открыто не выказывал своей печали, хотя наедине как мог старался поддержать Кейт. Он занялся делами государства с решимостью, которая удивила его советников. Пока не случилась трагедия, папа Юлий и Кейт убеждали его присоединиться к Священной лиге – союзу между Ватиканом, Испанией и Венецией против короля Людовика, имевшего агрессивные притязания на земли в Италии, и это предложение хорошо согласовывалось с амбициями самого Гарри. На Пасху в том году папа даровал ему Золотую Розу, которую сам благословил, она символизировала Страсти Христовы и была знаком высокой апостольской милости. И все же радость Гарри по этому поводу омрачали мысли о маленьком тельце, лежавшем под плитами пола Вестминстерского аббатства.
Король собрался с силами и нацепил на лицо улыбку. По ночам, когда было не уснуть, он лежал и строил планы французской кампании. Майский день он отпраздновал как обычно и целых три дня бился на турнирах с Брэндоном, Томасом Говардом и Эдвардом Невиллом, принимая вызовы от всех, кто желал с ним сразиться. Затем, взяв с собой Кейт, Гарри отправился в летнюю поездку по стране. Они проехали через Мидлендс, посетили Ноттингем и Ковентри, где смотрели знаменитый цикл мистериальных пьес в исполнении членов местных гильдий. Гарри развлекался спортом, игрой в кости и карты, усердно наполняя жизнь разными занятиями.
Уолси помогал ему. Теперь он стал правой рукой Гарри, его неофициальным секретарем, всегда готовым дать мудрый отеческий совет или произнести слова утешения как лицо духовное. Часто они с пользой проводили время в кабинете Гарри за обсуждением текущей ситуации в королевстве и мире в целом, так как Уолси отличался широтой взглядов и был в курсе международных событий, а иногда касались и повседневных домашних дел. Олмонер знал обо всем, что происходило при дворе: кто с кем враждует, у кого с кем любовная интрижка, кто вел себя недостойно. Располагать такими сведениями совсем нелишне. Признавая заслуги Уолси, Гарри назначил его настоятелем соборов Херефорда и Линкольна, пребендарием Йорка, каноником Виндзора и архиварием ордена Бани. Кроме того, он с удовольствием исполнил просьбу епископа Фокса о выделении Уолси места в Тайном совете, и тот рассыпался в льстивых благодарностях. Гарри понимал: Уолси – гордец, жаждущий стяжать славу и богатство, а амбиции этого человека далеко превосходят его положение в обществе, но это не беспокоило короля. Ему нравились обаяние Уолси, его острый ум и компанейская манера общения. Сын мясника отлично служил королю. Почему бы не вознаградить его?
Глава 7
В октябре Гарри присоединился к Священной лиге. Теперь он мог сказать, что вступает в священную войну против Франции. Гордясь собой как добрым сыном Церкви и желая порадовать его святейшество, король приказал своим придворным умерить расточительность и одеваться более строго, хотя особого успеха это не принесло. Он даже запретил дворянам носить шелка, однако его приказание по большей части игнорировалось.
– Вместо того чтобы тратить деньги на внешний блеск, милорды, – сказал король своим советникам и придворным, – лучше потратьте их на оружие и коней для нашего крестового похода против короля Франции.
Сам Гарри следовал собственным поучениям – сменил дорогие наряды на более скромные. В декабре он открывал сессию парламента в длинном сером платье, скроенном на манер венгерского.
Однако вскоре аскетизм наскучил Гарри. Рождество он отмечал в Гринвиче вполне по-королевски: устраивал пышные пиры, принимал толпу гостей и потратил на новогодние подарки и устройство всевозможных зрелищ столько денег, что хватило бы на уплату выкупа за короля. Он был в своей стихии. Когда он видел Кейт довольной, хлопающей в ладоши от радости, у него становилось легче на сердце. Если бы ему удалось снова сделать ей ребенка, жизнь была бы абсолютно прекрасной.
В Двенадцатую ночь распорядитель празднеств Уильям Корниш организовал развлечение под названием маскарад, доселе невиданное в Англии, но популярное в Италии. Гарри и еще двенадцать джентльменов нарядились под итальянцев, в костюмы, маски и отделанные золотом головные уборы. В таком виде они появились в зале для приемов после вечернего банкета и пригласили дам танцевать. Такого никогда еще не случалось во время представления живых картин. Некоторые женщины смотрели на своих кавалеров косо, не желая выступать перед всем двором, но большинство легко согласилось. Гарри практиковался не один день и уверенно вел свою партнершу в танце, который требовал от исполнителей ловкости и живости. Девушка была очень милая, миниатюрная, светловолосая, с приятной речью, и он почти пожалел о своем решении никогда больше не изменять Кейт. Но потом увидел, как супруга смотрит на него с помоста любящими глазами, и понял, к кому на самом деле стремится его сердце. Хорошо все-таки быть королем, когда тебе двадцать лет, внимание всего мира приковано к тебе и все молодые женщины соревнуются друг с другом, лишь бы обратить на себя твое внимание. Гарри упивался всем этим, и под бурные аплодисменты, раздавшиеся после окончания танца, он и его компаньоны сняли маски. Это не последний маскарад, решил про себя король.
В марте папа Юлий лишил Людовика титула самого христианского короля и даровал королевство Франция Гарри, которому оставалось всего лишь завоевать его.
– Больше никаких отсрочек, – сказал он своим советникам. – Я отправляюсь на войну.
Видя тревогу на их лицах, король стукнул кулаком по столу:
– Я не потерплю возражений! Этим летом мы вторгнемся во Францию.
– Ваша милость, я займусь приготовлениями, – мягко произнес Уолси, а остальные сердито покосились на него. – Но, учитывая всеобщее беспокойство по поводу вашей безопасности в связи с наследованием престола, позвольте мне предложить, чтобы поход от вашего имени возглавил какой-нибудь военачальник из дворян? Если он одержит победу, триумфатором все равно будете вы.
Гарри, разумеется, хотел не этого, но понял, что совет ему дан мудрый.
Кейт присоединила свои мольбы к словам Уолси.
– Я полностью за, – сказала она в тот день. – Мой отец тоже объявил войну королю Людовику и побуждает вас снискать себе славу возвращением принадлежащего вам по праву. Однако, мой Генрих, меня очень волнует ваша безопасность.
В конце концов Гарри сдался. Но вторжение состоится, а это главное.
Гарри закрыл крышку своего красивого письменного стола из орехового дерева и золоченой кожи с нарисованными гербами его и Кейт, трубящими херувимами, фигурами Венеры и Марса, а также с античными мотивами. Наконец он закончил составлять письма. Заиграло в лучах солнца яркое весеннее утро, был конец апреля, ему хотелось поскорее оказаться на улице. Но неожиданно в дверном проеме появился необыкновенно взволнованный Уолси: