По-настоящему безумно глубоко
Шрифт:
Я повернулся, чтобы проследить за его линией взгляда, и увидел, что мы находимся на краю общественного парка Стейндропа. Плохое подобие детской площадки. Две горки, двое качелей, одни качели-балансир и турники. В старшей школе мы с Диланом приходили сюда летом, чтобы выпить и посплетничать.
«Кусочек рая», — пробормотал я, задыхаясь, щеки горели от улыбки. Я повернула голову, чтобы посмотреть ему в лицо. «Объезд? По старой памяти?»
Я не мог прочитать выражение его лица в темноте, но мне показалось, что я услышал его улыбку. «Раю лучше пристегнуться». Он направился в том направлении, повернувшись ко мне спиной. «Потому что дьявол собирается нанести визит».
КАЛ
«Что
Я сбросил рюкзак на землю, кинувшись к качелям. Я схватился за замерзшие цепи и поставил одну ногу на резиновое сиденье, подтягиваясь, обретая равновесие, затем начал раскачивать свое тело, создавая импульс. «Теперь не хватает только украденной бутылки «Тито» твоего отца!» — завыл я в ночь, облако конденсата катилось по моим губам.
Роу вздохнул, как настороженный родитель, доставая бутылку водки из своей сумки и поднимая ее между нами. Я не был уверен, планировал ли он это или это был просто еще один пункт, чтобы добавить в мое досье доказательств того, что он алкоголик. Сначала пожимание рук, теперь это.
«Амброуз Ретт Касабланкас!» — закричал я, сияя от восторга. «Ты знал нашу самую темную тайну?»
«Это был секрет ?» Он нахмурился. «Я встречал стринги и поосторожнее, чем вы двое».
Роу поплелся ко мне, держа бутылку водки за горлышко. Он уселся на качели рядом с моими и открыл бутылку, отпивая и передавая мне. Я сел и сделал глоток, покачиваясь взад и вперед ногами.
Я прищурился на горы, окутанные ночью. Внезапно у меня возникло отчетливое чувство, что я оказался в нужном месте, в нужное время, с нужным человеком. Крошечная часть пазла из триллиона деталей, которая аккуратно вписалась в эту вселенную.
«Итак». Роу принял от меня бутылку, открутил крышку водки, отпил, затем вернул ее мне. «Начнем с самого начала. Что случилось, что заставило тебя прекратить бегать и поклясться в нелюбви к людям?» Он прополоскал рот прозрачной жидкостью. «Кто это с тобой сделал?»
«Вы уверены, что хотите это узнать?»
«Как еще я узнаю, кого убивать?»
По его лицу было видно, что он не шутит.
Мое сердце подсказывало мне, что он тот человек, которому можно спокойно открыться.
«В школе меня травили». Слова слетели с моего языка без предварительного согласия моего мозга. Как и сердцебиение Роу рядом с моим, было достаточно, чтобы выдавить из меня правду. «На самом деле, это началось в детском саду. Именно тогда дети поняли, что я не только странная птица, но и из странного гнезда. Мои родители отправляли меня летом в носках и сандалиях. Я выглядела нелепо, а нелепость заставляет пятилетних детей смеяться». Было глупо, что мое горло засорялось из-за того, что произошло почти два десятилетия назад. «Но то, что мои сверстники находили забавным в детском саду, они сочли достойным того, чтобы настраивать меня против себя в начальной школе. Я странно одевалась, странно говорила, странно жила . У меня был глазной тик каждый раз, когда я нервничала, из-за чего я сторонилась всех пьес, вечеринок и крупных школьных мероприятий. Чтобы сыпать соль на разъедающую рану, мои родители были бережливыми, поэтому вместо того, чтобы есть в школьной столовой, они отправляли меня с холодными мясными сэндвичами. Они покупали ливерную колбасу и свиной язык в гастрономе и засовывали их в мои сэндвичи. Мои обеды пахли на много миль вокруг, и меня за это безжалостно дразнили».
«Почему ты не сказал своим родителям, что сандалии и носки не носят? Вместе? Что ты предпочитаешь желе и подсолнечное масло на сэндвиче? Густые брови Роу сердито сошлись на переносице.
Я сжала губы. «Потому что то, что люди считали странностями, на самом деле было воспитанием моих родителей. Они выросли в России. Это было заложено в их ДНК. Так их воспитывали. Я не хотела, чтобы они думали, что они плохо справляются со своей работой или что я стыжусь того, кто мы есть, того, кто мы есть…» У меня защипало
в носу, и я сдержала слезы. Все это было так глупо. Вода под мостом. Тогда почему, думая об этом, я чувствовала себя так, будто тону? «Я думаю… я думаю, что быть иммигрантом можно двумя способами. Ты либо сохраняешь, либо скрываешь. Мои родители решили носить свое наследие как знак чести, и поэтому их наследие стало моим. Каждый день надо мной издевались, я продолжала напоминать себе, как мне повезло. У меня было два языка. Две культуры. Два мира для наслаждения. Я могла читать Толстого на его родном языке. Как же мне повезло?»Закатные глаза Роу светились угольками в темноте. Он молча смотрел на меня, и в этот момент мне показалось, что я сваливаю свой багаж на его широкие плечи. «Ты выбрала, чтобы твои родители не пострадали. Я понимаю».
Хулиганы ушли, но шрамы, которые они оставили, остались. «В любом случае», — фыркнул я. «Дети меня не любили. Кроме Дилана».
У Дилан с самого начала была энергия главного героя. Она была там, чтобы прогнать задир. Чтобы настучать на тех, кто вытащил стул из-под моей задницы. Она неизменно выбирала сидеть со мной за обедом, и однажды даже была достаточно храброй, чтобы попробовать мой чайный сэндвич с печенью, хотя он пах как пук сывороточного протеина. Она отстаивала то, во что верила, и она верила в доброту.
Роу кивнул на периферии моего зрения. «О скольких людях мы говорим?»
«Типа шестьдесят процентов от моей оценки?» — фыркнул я. «Это было еще хуже, потому что я не хотел вписываться. Я не пытался одеваться, выглядеть и говорить как все остальные. У меня хватило наглости любить свое топленое молоко печенье, свиное рагу, сало и Hypnotic Poison». Я до сих пор пользуюсь последним в качестве духов.
«Люди всегда говорят тебе быть самим собой, но когда ты открыто ведешь себя так, как есть, это их бесит», — проворчал Роу.
«Это как с курицей и яйцом», — вздохнул я. «Не уверен, что было раньше — то, что у меня возникла социальная тревожность и меня за это травили, или то, что меня травили до такой степени, что у меня развился страх взаимодействия с людьми».
«Вы не боитесь взаимодействовать с людьми. Вы взаимодействуете с ними все время — вы переехали в Нью-Йорк, получили диплом, работаете в сфере гостеприимства. Именно тот факт, что вы не подчиняетесь скучным социальным нормам, выделяет вас». Роу приподнял бровь. «Я здесь, чтобы сказать вам: никогда не меняйтесь».
"Почему?"
«Потому что твоя странность — одна из твоих лучших черт».
Приятное чувство гордости и тепла охватило все мое тело.
Он потер ладони о ноги, чтобы согреться. «Ну ладно, вернемся к твоей истории».
«В старшей школе издевательства усилились. Раньше я был странным, но достаточно бессмысленным, чтобы не привлекать к себе особого внимания. Но теперь я начал занимать место. Мальчики начали замечать меня. Я присоединился к команде по легкой атлетике. Я был отмеченным наградами математиком. Многие решили не обращать внимания на мою странность и подружиться со мной. Все они чего-то хотели от меня, но я был так жажду позитивного внимания, что был счастлив его им дать. Вот тогда и началась ложь. Когда я понял, что могу стать тем, кем хотят меня видеть люди, и это заставило их остаться, по крайней мере на некоторое время. Впервые в жизни у меня были друзья, которые не были Диланом. Мои акции выросли, и вот тогда все пошло вниз».
«Они завидовали». Его глаза потемнели, превратившись в две черные дыры, грозящие засосать меня целиком, а его рот сердито вцепился в бутылку водки. .
«Ревнуешь?» Я пнула землю, откинувшись назад на качелях. «Сомневаюсь. Не думаю, что эти девчонки хотели поменяться со мной местами. Я просто не нравилась им в их сфере. Команда по легкой атлетике была худшей». Я зажмурилась. «Я была действительно хороша. Соревновалась за первое место на первом курсе с одной девчонкой, которая отчаянно хотела получить стипендию по легкой атлетике. Она была старшеклассницей и шла со мной ноздря в ноздрю. У нее всегда было неприятное замечание, когда я проходила мимо нее. Я называла ее Королевой Сукой». По крайней мере, в моей голове. Я была неспособна быть грубой, даже с самыми ужасными людьми.