По нехоженной земле

продовольственный склад на острове Большевик избавлял нас от такой необходимости;

во-вторых, путь предстоял далекий, и надо было беречь силы собак; в-третьих, что

самое главное, мы принципиально никогда не загружали собак настолько, чтобы

идущий с упряжкой человек не мог при хорошей дороге присесть на сани.

Еще на острове Врангеля я неоднократно проверял целесообразность различной

нагрузки собак и пришел тогда к выводу, что предельная загрузка саней собачьим

кормом, продовольствием и топливом, рассчитанная на максимальное использование

сил животных, создает лишь кажущийся, а отнюдь не действительный эффект. В

длительном походе такая загрузка, как правило, приводит к плохим результатам.

Лишние 10—15 килограммов груза на собаку не только замедляют бег животных, но

вынуждают людей все время итти пешком рядом с упряжкой. В результате дневные

переходы сокращаются настолько, что обусловленный этим расход продуктов сводит на

нет весь кажущийся в начале похода выигрыш. Кроме того, предельная нагрузка

выматывает силы людей к животных в самом начале похода, тогда как здравый смысл

подсказывает необходимость сохранения энергии как раз на вторую половину пути,

обычно наиболее трудную в связи с естественным утомлением.

Следует остановиться и на таком вопросе: можно ли допускать, чтобы в санном

походе число упряжек превышало количество людей. Должен ответить на это

отрицательно. Даже на хорошей дороге, которая не так часто встречается во льдах,

человек то и дело вынужден соскакивать с саней, отводить их от очередного заструга,

случайной льдины или, наконец, чтобы облегчить сани и помочь собакам выдернуть воз

на снежный сугроб. Без этого упряжка, как бы хорошо она ни была натренирована, не

сможет продвигаться. И это на хорошей дороге. А что же можно сказать о торошенных

льдах? Человек, идущий с передней упряжкой, вынужден останавливать ее, чтобы

стронуть с места неуправляемый задний воз, а потом вернуться к своим саням, которые

тоже не в состоянии сдвинуться без помощи. А так как препятствия, начиная с

маленьких и кончая труднопреодолимыми, встречаются в торосах на каждом шагу, то

остановки насчитываются многими сотнями. Они заставляют человека метаться из

стороны в сторону, изматывают собак и сильно замедляют передвижение.

Правилом нашей экспедиции являлось следующее: во-первых, человек,

участвующий в походе, должен иметь только [373] свою упряжку, сам управлять ею и,

как хозяин, заботиться о собаках: во-вторых, загрузка саней должна быть рассчитана

так, чтобы человек при относительно хорошей дороге (без торошенных льдов и при

плотном снежном покрове) мог садиться на сани и отдыхать.

Это давало нам возможность при сносных условиях пути делать большие

переходы, сохранять свои силы, чтобы в трудные минуты помогать собакам. При всем

этом управление гружеными санями и упряжкой в любых условиях — очень тяжелый

физический труд, а на плохом пути, даже при умении и большой тренировке ездока,

требуется напряжение всех сил.

14 апреля мы сделали 50,2 километра. Весь путь прошли по прямой линии через

морские льды, не углубляясь в залив Сталина. Недавние метели почти целиком занесли

мелкие торосы, сильно сгладили крупные и превратили льды в волнистую равнину, что

очень облегчило наш путь. Только в семи-восьми километрах от острова Октябрьской

Революции мы опять попали в сыпучий, сухой снег и потрудились как следует. Лагерь

разбили поздно вечером, под стеной глетчера, рядом с мысом Кржижановского.

После отдыха нами овладело странное чувство. Не знаю, чего в нем было больше

— любознательности, отсутствия у нас интереса к раз уже пройденным тропам или

нетерпеливости. Нам казалось, что мы можем сразу выполнить две задачи: в короткий

срок достичь острова Большевик и попутно заглянуть в глубь южной половины острова

Октябрьской Революции. Для этого нам надо было покинуть хорошо знакомый морской

берег с его прибрежными, легко проходимыми льдами и подняться на ледниковый щит,

чтобы, следуя по нему на юг, получить возможность обозреть пространства, лежащие к

востоку от щита.

Лучи яркого солнца били прямо в видимую часть ледника. Склон его блестел,

переливался, представлялся нам снизу чем-то вроде бесконечно широкого шоссе.

Соблазн оказался сильнее здравою смысла, и мы полезли наверх. Так мы нарушили

один из основных наших принципов — единство цели — и за это были наказаны.

Отлогий склон глетчера был невдалеке от стоянки. Мы без особых усилий

поднялись с загруженными санями. Но сверху мы ничего не увидели вдали: мешали

возвышенности ледника, расположенные впереди. Путь оказался покрытым глубоким

рыхлым снегом. Увидев свою ошибку, мы, вместо того, чтобы вернуться назад,

допустили вторую оплошность — принялись искать легкую дорогу на разных высотах

ледникового склона и в конце концов ушли от места, где можно [374] было спуститься

на берег, настолько далеко, что нам уже нелепым показалось возвращаться назад.

Дальше путь стал еще хуже. Собаки отказались тянуть тонущие в снегу сани.

Пришлось впрягаться самим. В результате после невероятно тяжелого 12-часового

рабочего дня мы оказались только в 20 километрах от прежней стоянки.

Ночью на возвышенности ледника разыгралась сильная поземка. К утру она

стихла, но дороги не улучшила. Чтобы выбраться на морской берег, нам пришлось еще

20 километров пробиваться по глубокому, рыхлому снегу и пенять на себя за

необдуманный поступок. Так два дня без особой пользы мы работали до седьмого пота,