По нехоженной земле

поплескавшись винтами при выборке якоря, почти незаметно, самым малым ходом

отодвигается от берега.

Капитан часто стопорит машину, останавливается для очередного промера. Потом

опять командует: «Самый малый!» Корабль вздрагивает, продвигается еще немного

вперед, вновь останавливается.

Мы пользуемся возможностью в последний раз насмотреться на родные места.

Видно очень немного.

Воздух насыщен туманом, близким к моросящему дождю. Вглядевшись, можно

рассмотреть отдельные капельки, мелкие и серые, как пылинки. Миллионами они

плавают в воздухе, сменяют друг друга, обволакивают все предметы. Сквозь [398] эту

то редеющую, то сгущающуюся пелену, точно в дымке лесного пожара, виден остров

Домашний, вырисовывается силуэт нашего домика.

Туман такой же серый, каким был два года назад, когда мы расставались с

«Седовым». Но теперь мы напряженно следим не за тающими очертаниями уходящего

корабля, а смотрим на наш островок и на силуэт домика. И я затрудняюсь решить, какие

переживания сильнее: два года назад или сейчас, хотя отчетливо понимаю разницу этих

переживаний.

Тогда мысли, вопреки нашей воли, уносились на юг. В воображении вставали

шумные города, тенистые леса, знакомые лица, жаркое солнце — картины близкой и

привычной жизни. Нельзя было поддаваться такому настроению. Надо было возможно

скорее переключить все внимание, всю энергию на борьбу с полярной природой, на

выполнение порученного нам дела. И мы добились этого.

Теперь другие образы, другие мысли. В ушах все еще слышится гул метели, перед

глазами вспыхивают полярные сияния, вспоминается улыбка Арктики; шорох гонимых

ветром снежных пылинок заглушается грохотом морских льдов; в лунном свете

серебрятся ледники, раздается поскрипывание саней, плечо ощущает стенку тесной

палатки, а тело — холодную снежную постель; тысячи километров тяжелого пути шаг

за шагом, во всех подробностях оживают в воображении.

И сейчас, когда мы отплываем на юг, к тем картинам, с которыми когда-то так

трудно было расстаться, становится очень дорогим все виденное и все пережитое здесь.

— Что же, за два года туман-то так и не рассеялся? — прерывает мол мысли один

из моряков, плававший два года назад на «Седове».

— Что вы? Здесь были чудесные, замечательные, яркие дни! Вы представить не

можете, какие были здесь дни! — вырывается у меня в ответ.

Моряк смотрит на меня с недоверием, немного удивленно Должно быть, он не

ожидал такого пыла от человека, прожившего два года на маленьком острове, среди

льдов и вьюг. Я сознаю, что чувства мои не совсем понятны собеседнику. Он ведь не

знает, чем были для нас эти два года. Посторонний человек, если не услышит

подробного рассказа, не сумеет представить, как много было пережито и

перечувствовано нами на острове Домашнем в маленьком домике.

Островок и домик были свидетелями наших труднейших походов, настойчивости

и упорства, неуклонного стремления к намеченной цели. Они были свидетелями нашего

гордого чувства победителей в жестоких схватках с природой. Здесь мы тосковали по

Большой Земле и людям, с которыми нас [399] связывало только радио. В этом домике,

на этом островке в нас росло и подкреплялось делами самое дорогое для советского

человека — сознание выполненного долга перед родиной.

Единственное, чего мы не переживали здесь, — слабости, паники, неверия в

собственные силы. Ни разу мы не остановились перед трудностями, хотя природа так

много ставила их на нашем пути. Наши воля и силы укреплялись доверием советского

народа, нашей партии, товарища Сталина, с именем которого советский человек

одерживает победу в любом бою.

Иногда мы возвращались на этот островок уставшими и измученными, но ни разу

не приходили сюда сломленными или побежденными. Наша усталость была лишь

утомлением бойцов после выигранного сражения. Мы приходили сюда только на

передышку, чтобы с новыми силами продолжать борьбу.

А с каждым выигранным сражением мы вырывали у Арктики новые тайны,

отвоевывали новые территории, открывали новые острова, проливы, горы, ледники,

заливы, реки, бухты, мысы, пока вся Северная Земля не легла на карту Советского

Союза ясными и четкими линиями.

Мы выяснили ее простирание и конфигурацию, очертили границы, узнали рельеф,

геологическое строение, климатические условия, животный и растительный мир,

характер ледового режима окружающих Землю морей.

Работами экспедиции расшифрован тот, казавшийся сплошным, барьер посредине

Северного морского пути, который так пугал многих «знатоков», предсказывавших

самые мрачные перспективы освоения этого пути.

Мы завершили славное открытие русских моряков и завоевали для нашей родины

приоритет в исследовании Северной Земли.

Экспедиция исследовала огромное белое пятно и положила на карту среди

полярных морей 37 тысяч квадратных километров суши.

Обо всем этом нам предстоит доложить советскому народу, нашему

правительству, товарищу Сталину.

Мы знаем, что результаты наших трудов не будут похоронены в архивах, как это

часто случалось в старое время. Большевистское наступление на Арктику

разворачивается. Наши материалы уже используются в практике. Составленная нами

карта Северной Земли лежит на столе штурманской рубки «Сибирякова». Сейчас, когда

мы только еще покидаем наш юстровок, товарищи, два года назад высадившие нашу

экспедицию, ведут «Сибирякова» вокруг мыса Молотова. Их задача — [400] доказать

возможность беззимовочного плавания вдоль Северного морского пути. В этом