По осколкам твоего сердца

Мое сердце забилось чаще – от внезапного страха, который я давно уже не испытывала.

– Сейчас, - сказала я. – Сейчас вызову. Не двигайся, хорошо? На каком ты месяце?

– На последнем…

Сев на колени перед Малиновской, я вытащила телефон и, чувствуя на себе взгляды прохожих, которые все так же проходили мимо, стала вызывать скорую. С первого раза не получилось – только с третьего.

Диспетчер задала мне кучу вопросов, и в конце концов, я, глядя на Малиновскую, которая находилась в полуобморочном состоянии, выкрикнула:

– Приезжайте быстрее, пожалуйста! Она отключается!

Мне пообещали, что карета «скорой помощи» приедет в самое ближайшее время, и отключились. К этому времени нас окружило небольшое количество людей. Какие-то пожилые женщины тревожно переговаривались, а какой-то синеволосый парень снимал на видео.

– Лика, все хорошо. Они скоро приедут, - сказала я Малиновской. – Слышишь? Держись!

– Да… - Прошептала та. Ее глаза казались стеклянными, а рука, которую я не отпускала, была ледяной.

– Кто у тебя будет? Мальчик или девочка? – спросила я, пытаясь отвлечь ее от боли.

В эти минуты я не хотела видеть в ней ту дерзкую девицу, которая ненавидела меня и пыталась сделать больно – и физически, и душевно. Я видела в ней беспомощную молодую женщину, которая вместе со своим ребенком находится в опасности.

– Девочка, - едва слышно ответила Малиновская и даже попыталась улыбнуться, но новый приступ боли заставил ее глухо вскрикнуть и прикусить губу.

– А имя? Ты уже придумала для нее имя? – продолжала я, стараясь казаться спокойной.

– Д-да… Эльвира, - выдавила она сквозь боль, и я погладила ее по голове, как маленькую.

– Все хорошо, потерпи еще чуть-чуть, врачи скоро приедут.

Малиновская закрыла глаза, из последних сил прижимая руку к животу.

– Я не хочу… не хочу ее терять, - прошептала она, и по ее щекам покатились слезы.

Она говорила о своей нерожденной дочери.

– Ты ее не потеряешь, - уверенно ответила я, продолжая гладить ее по волосам. – Что за глупости?

– Может быть, ее на лавочку перенести? – появились откуда-то молодые ребята.

– Нет, ее нельзя трогать, - покачала я головой. – Лика! Лика, ты меня слышишь? Не отключайся! Скорая едет!

Я разговаривала с Малиновской, которая почти перестала что-либо слышать – так страшно и больно ей было. Однако это продолжалось недолго – к нам быстро приехала карета «скорой помощи», и к бывшей однокласснице бросились врачи. Ее оперативно осмотрели и приняли решение экстренно везти в больницу.

– Что с ней? – спросила я женщину-врача, которая что-то спешно записывала. Та только головой покачала, давая понять, что все плохо, но прямо отвечать не стала. Лишь сказала:

– Угроза прерывания беременности.

И добавила, куда они повезут Лику.

С помощью тех самых ребят Малиновскую аккуратно переложили на носилки и понесли к машине. Она вдруг пришла в себя и, глядя на меня затуманенным взглядом, выговорила:

– Спасибо… что не прошла… мимо…

После чего снова закрыла глаза.

Ее погрузили в скорую. Полминуты – и та вклинилась в плотное движение, включив сирену.

О том, что здесь было плохо человеку напоминало лишь небольшое пятно крови на асфальте.

Я в изнеможении опустилась на лавочку рядом. Один из парней дал мне воды, и я с благодарностью ее приняла.

– Ты в порядке? – спросил он с сочувствием.

– Да, - кивнула я.

– Слушай, понимаю, что сейчас не время, но, может быть, телефонами обменяемся? – улыбнулся парень.

– Прости, но я сейчас не в настроении, - вздохнула я.

– Понимаю, - кивнул он с сожалением и исчез.

Мне все еще сложно было переварить произошедшее. Я только что помогла той, которая три года назад хотела меня сломать. Как же все-таки иронична жизнь. Порою нам нужно совершать вещи, которые раньше казались нам просто невероятными.

Разве могла я пройти мимо человека, чья жизнь находилась в опасности? И не одна жизнь, а целых две.

Нет, не могла.

В любой ситуации нужно оставаться человеком.

Помогать – это не слабость.

Помогать – это смелость.

Я вдруг поняла это так отчетливо, что показалось даже, что обострилось зрение, и я стала лучше видеть дома и людей, которые все так же проходили мимо.

А еще… Еще мне вдруг стало легче.

Не от того, что Лика Малиновская пострадала. Вовсе нет. А от того, что монстр, который носил маску с ее лицом все эти три года, вдруг развеялся.

Малиновская была для меня не обычной девушкой, такой же, как остальные. Она была для меня олицетворением зла, которое мне причиняли.

А теперь я вдруг поняла – она такая же, как и все.

Такая же, как и я.

Никакой не монстр, а человек.

И мне… Мне стало жалко ее до ужаса. До терпких слез в глазах. До мелкой дрожи в плечах.

Наверное, поэтому и появился страх, который, как мне казалось, я разучилась испытывать. И боль – не та, которая выедает душу. А светлая боль.

Пусть с Малиновской и ее дочерью все будет хорошо. Не хочу, чтобы кто-то из них пострадал.

Я смотрела вперед, на яркое голубое небо, не понимая, отчего на глазах слезы – от солнца или от этого странного чувства внутри.

И впервые за долгое время не чувствовала себя пустой.

Придя в себя, я поспешила к кафе, на ходу проверяя поставленный на беззвучный режим телефон. Леха уже ждал меня и не понимал, почему я не отвечаю на его звонки.

Он сидел за столиком у окна, которое выходило на другую сторону улицы, поэтому ничего не видел. Выглядел Леха классно – явно занимался в качалке, и чуть больше отрастил волосы, чем в школе.

 Глядя на него, я вдруг подумала, что раньше он казался мне обычным парнем, из тех, которые «на спорте». А сейчас я заметила, как он хорош собой. Мужественный, с прямой спиной, широким разворотом плеч. Черты лица не плавные, а, напротив, довольно резкие. Линия скул, подбородка и челюсти четкие, а в глазах читается решительность.

Нет, он не нравился мне, как мужчина. Я просто представляла рядом с ним Дилару и думала, что они подходят друг другу.

Леха был порядком сердит, решив, что я опаздываю нарочно - чтобы его проучить. Однако стоило мне рассказать, почему я опоздала, как его лицо изменилось.