По острию греха

— Без рук, — цежу, отдёргивая пальцы из-под тепла чужой ладони.

— Как скажешь, — он настолько учтив, что даже отступает на шаг, частично избавляя меня от своего магнетизма. Хотя опасения относительно его намерений только крепнут.

— Предлагаю второй вариант развития событий: я отказываюсь от ужина, и ты смиренно уходишь в закат, — чеканю, всё же воодушевлённая внезапной уступкой. — Можешь начинать.

— Тогда я для начала представлюсь. Меня зовут Дамир, а ты, как я полагаю, Юния? — он смотрит с такой иронией, будто вчерашняя ремарка про эксцентричного мужика в берете, неоновыми буквами горит на моём лбу. С беретом я, конечно, погорячилась. — К чему это я… в моём доме принято ужинать за общим столом. Алекс так восторженно расписывал твои хорошие манеры… ты же не станешь выставлять мужа пустозвоном?

Я по-прежнему чувствую на себе жар его похоти, дающий мне право послать обоих Стрельниковых ко всем чертям. И не испытывать при этом угрызений совести. Однако отсутствие такта проблема только Дамира, а вот собственная грубость вдруг кажется неуместной и глуповатой.

— Приятно познакомиться, — улыбаюсь не шире, чем того требуют обстоятельства и подталкиваю к нему чемодан. — Ты, кажется, собирался помочь.

Оттенки

Гостевой домик, куда меня привёл Дамир, оказался немногим больше нашей с Алексом гостиной. Спальня площадью с монастырскую келью, душевая, плюс кухонька, переходящая в комнату отдыха — вот и весь мой приют на ближайший месяц.

В противовес скромной площади, убранство жилища таранит воображение уймой диковинок: от старомодных кружевных салфеток и глиняной посуды, до пучков каких-то душистых трав, висящих под потолком. Пока не особо понятно, уютно здесь или нет, но мне, впервые вырвавшейся из мегаполиса в самую глушь, каждая мелочь кажется родом из сказки.

— Осень в этом году не то чтобы холодная, но дом уже много лет не отапливался, — непринуждённо заговаривает Дамир, прислоняя к комоду мой чемодан. — Камин может не успеть прогреть отсыревшие стены.

Почему он так странно улыбается? Будто играет. Не заигрывает, а именно прощупывает оттенки моих реакций. Наглость первых минут как-то резко сменилась обходительностью, и сразу даже не определить, что больше заставляет чувствовать себя не в своей тарелке.

— Не страшно, — пальцами бессознательно тянусь к лицу, чтобы убрать волосы себе за ухо, но вовремя спохватываюсь. Алекс причисляет этот жест к верным признакам симпатии, поэтому с нервной тщательностью принимаюсь запахивать полы плаща. Не хочу, чтобы Дамир себе надумал лишнего. — Что не прогреет камин, исправит тёплое одеяло.

Звучит, как мне кажется, вполне ровно. Ещё бы усмешка, проскочившая по углам его губ, не говорила об обратном.

— Может всё-таки переночуешь в доме? Там комнат достаточно.

— Всё в порядке. Правда.

Каждый раз, когда мы с Дамиром пересекаемся взглядами — внутри что-то щёлкает, резонируя покалыванием на коже. Я торопливо отвожу глаза, изображая глубокую заинтересованность видом из окна. Отсюда видна плетёная изгородь, унизанная глиняными горшками, и край хозяйского дома. Вернее, наглухо заколоченный оконный проём. И всё бы ничего, если б молодой месяц не освещал виднеющуюся за досками часть витражного рисунка. Очередная несуразность.

— Зачем понадобилось прятать такую красо… — окончание фразы глохнет в тихом вскрике, когда моей ноги касается нечто тёплое и мохнатое. Не знаю, то ли это напряжение сыграло со мной злую шутку, то ли специфическая атмосфера места, но тихо тлеющая внутри взвинченность вспыхивает мгновенным испугом.

Недоговаривая и даже не глядя, изворачиваюсь, чтобы стряхнуть с себя неведому зверушку. Однако ту на удивление мой финт не впечатляет, наоборот, к трению добавляется утробное урчание.

— Збышек! Ну разве можно так пугать нашу гостью? — Дамир, согнувшись, берёт на руки лоснящегося самодовольством чёрного кота. — Прости его. Он у нас невоспитанный, да и ластится далеко не к каждому. Если честно, то вообще ни к кому. Ты его очаровала.

За кажущейся обыденностью последних слов чувствуется особый подтекст, усиленный глубоким немигающим взглядом. На этот раз не откровенно флиртующим, как там у ворот. Каким-то… другим. Я не только таких глаз никогда раньше не видела, но и выражение их до конца разобрать не могу. Обычно люди, когда что-то скрывают не смотрят прямо, но под мягкой тенью ресниц, определённо мается нечто гнетущее, подавляемое, ревностно запечатанное, оберегаемое от посторонних и оттого ещё более цепляющее.

Это тот самый случай, когда два брата кажутся другой версией себя же — один мёртвый снаружи, а второй — словно бы изнутри. И определить, что скрыто за внешней раскованностью Дамира наверняка не проще, чем пробиться через холодность Алеса.

— Збышек, должно быть, нас заждался, — прячу замешательство, поглаживая между ушами вконец разомлевшего кота, чьи разноцветные глаза — янтарный и изумрудный — полностью соответствуют незаурядности этого места. Даже не берусь гадать, чем могут поразить остальные его обитатели.

— Мы ждали вас чуть позже. Утка, конечно, уже не бегает, но ещё не запеклась.

Что-то неуловимое интонационно выделяет это «вас» из череды остальных слов. Ведь Алекс пренебрёг не только мной, но и встречей с братом, которого, по его словам, не видел около семи лет. Не сказать чтобы то прозвучало с обидой или разочарованием, точно нет. Их равнодушие друг к другу кажется взаимным, как нередко бывает между детьми с большой разницей в возрасте. Однако мне почудилось удивление и почему-то лёгкая тень усмешки.

В полку шарад прибыло.

— Тогда, если ты не против, я бы хотела разобрать багаж.

— Не торопись, не попробовав стряпню деда Анисима. Может ещё передумаешь оставаться.

Бархатистый смех Дамира тёплой волной пробегает по моему лицу, напоминая, что даже кот, каким бы вальяжным и милым он ни был, не повод стоять к молодому мужчине так близко.

— Намекаешь, что не рад гостям? — отступаю на шаг и заодно решаю быть откровенной, вспомнив о характеристике данной ему мужем. — Алекс предупредил, что ты людскому обществу предпочитаешь свои холсты. Мне бы не хотелось быть обузой.

— Я всего лишь пытаюсь разрядить обстановку и немного нервничаю, поэтому получается несколько коряво, — очаровательно улыбается он, опуская Збышека на пол. — А Алекс всего-то по-братски сделал мне комплимент. Такта у него действительно не отнять. Всё наоборот, это людское общество не оставляет мне выбора.

— Почему?

Не вставая с корточек, Дамир несколько долгих секунд смотрит на меня снизу вверх.

— У меня отвратительный характер.

А у меня либо обман зрения, либо его светлые глаза только что кардинально изменили оттенок. Или же причина в тени, которую я на него отбрасываю, стоя спиной к напольному светильнику.

Дамир опускает голову, чтобы погладить Збышека, теперь не проверить. Да и всматриваться в открытую неудобно. А причуды у младшего Стрельникова правда имеются: дерзкий у ворот, взволнованный пару минут назад, теперь задумчивый, если не сказать замкнувшийся. Я с трудом поспеваю за сменой его настроений.

— Пойдём, покажу тебе дом.

Дамир слукавил. Такие дома не показывают, с ними исключительно знакомят. Он шепчет скрипом паркета, дышит сквозняками и строго смотрит вслед глазницами портретов, дразня воображение едким ароматом деревянной мебели со слабыми нотками извёстки и пыли.