По понятиям Лютого
Шрифт:
– Тоже верно, – сказал Лютый. – А ты, Жучок?
Жучок радостно улыбался:
– В Воронеже, на пересылке, в пятьдесят шестом. Еще бы не помнить! Это мой первоход был, стремак сплошной! Ты еще за меня вступился тогда, чтобы отморозки местные меня не того… Неважно, короче. Я все помню! Ты в большом авторитете был, Лютый, меня потом даже вертухаи тронуть боялись!
«Как это называется? – подумал Студент. – Дежавю, вот. Все повторяется, опять говорят те же люди, говорят по очереди, только уже не про Матроса, а как бы наоборот… Словно большое тяжелое колесо катили в гору, катили, да что-то помешало, сорвалось колесо,
– Хорошо. Значит, мне не надо объяснять, кто я. Тогда скажу, зачем я здесь.
Лютый встал. Между распахнутыми полами пальто курчавились черные волосы, под ними проглядывало лиловое, как один сплошной синяк, татуированное тело.
– Московская и питерская братва в курсах о всех ваших проблемах, братва. Мерин был известный вор, уважаемый. И хотя осел он в конце концов здесь, в Ростове, но жизнь прожил бурную, веселую, и знали его от Пскова до Магадана, везде считали своим и авторитет признавали. Так что сами понимаете, уход его мы не могли оставить без внимания – кто займет место Смотрящего? Это должен быть достойный пацан, честный! Нравится вам это или нет, но я приехал, чтобы развести все непонятки и не допустить черной несправедливости в этом деле.
– Типа ревизора-инспектора, что ли? – вставил Редактор, ковыряясь ногтем в зубах.
– Понимай как хочешь, братское сердце. Только знай, что бумагу изводить я не привык и жаловаться тоже. Как решу, так оно и будет, в тот самый день и час.
– А на хрена нам всякие решальщики из Москвы? – выкрикнул Матрос. – Мы сами можем разобраться!
– И уже разобрались, – добавил Редактор.
– Как-то вы больно шустро все справились. Закопали, помянули, закусили, и вон, Матрос на теплое еще место Мерина вскарабкался. Ты думаешь, следак лох, паталогоанатом лох и все остальные лохи тоже?
– Что ты имеешь…
– Знаешь, как ядовитую змею определяют? – перебил его Лютый. Он вразвалочку, словно передразнивая моряцкую походку, подошел к Матросу, встал напротив. Тот здоровенный мужик, ботинки носил 45-го размера, но Лютый оказался выше на полголовы. Студент подумал, что в Новоазовске он был пониже, как Матрос примерно.
– Очень просто определяют. По ядовитым зубам.
Лютый сделал быстрое движение, послышался треск ткани – и вот у Матроса оба кармана пальто вывернуты, а в руке у Лютого оказался аптечный пузырек.
– Вот и зуб, – негромко и словно задумчиво произнес Лютый. – Ядовитый он или нет? Может, это обычные желудочные капли?
Матрос потрясенно смотрел на пузырек, на Лютого, опять на пузырек.
– Да ты, гад… Ты ведь мне его подкинул…
Он резко выбросил вперед руку, но Лютый легко ушел от удара, шагнув вбок. В следующий миг несколько воров схватили Матроса за плечи, оттащили назад. Редактор попытался втиснуться, его отшвырнули.
– Может, попробуешь? – Лютый опять приблизился к Матросу, поднес пузырек к его лицу.
Матрос рванулся.
– Братва!!! Это мусорская прокладка!!! Зуб даю, век воли не видать!!!
– Да не напрягайся ты так. Ведь кого-то из этой братвы ты собирался сегодня отправить вслед за Мерином, гадская твоя душа. Чтоб не мешали. Может, Бурового? Или Мотю Космонавта? Кто там еще целился в Смотрящие? А, Студента, наверное…
Лютый схватил Матроса за грудки, рванул на себя. Тот вылетел из державших его крепких
рук, как игрушка, отобранная у ребенка.– Я никого не отравил!!!
– Да? И карточный долг Мохнатому ты не заныкал? И Цыгана с Мишутой ты не сливал, чтобы самому «трешником» отделаться? Ты ничего этого не делал, так ведь?
С каждым словом Лютый встряхивал Матроса, и у того только голова бескостно болталась туда-сюда и клацали зубы, как у неживого.
– А в тридцать девятом, помнишь? Твой первый выход «на дело», районная почта в Степнянске? На стреме тебя оставили, ну? И как ты ловко сшустрил, когда мусора на горизонте показались, – свалил тихо, подставил пацанов, а потом мамой клялся, что тебя вырубили и бросили, а ты потом под грузовик закатился! Опять это был не ты?
Наступила полная, страшная тишина. Матрос молча, ненавистно пялился на Лютого, и казалось, у него глаза сейчас вылетят из глазниц, так он смотрел.
– Откуда ты все это знаешь? – подал голос Буровой.
– Что-то степнянские пацаны рассказали, остальное он сам слил, когда мы в холодном шизо подыхали. В полной безнадеге слабаки, как на исповеди, душу свою поганую открывают, все говно наружу выплескивают, – обронил Лютый. – Хотя потом жалеют. Если выживают, конечно.
– Твою мать… А мы ж его чуть Смотрящим не выбрали… – тихо произнес Копейка и сплюнул.
Матрос рванулся в сторону, опрокинув скамью, в один прыжок оказался у шкафа с разной кухонной утварью, выдернул оттуда ящик – зазвенели, загрохотали стекло и металл – в руках у него оказался большой хлебный нож. Перехватил рукоять поудобнее, кинулся на своего обличителя:
– Лютый, сдохни!!!
Казалось, сейчас он проткнет татуированную грудь, но вышло ровно наоборот: Лютый перехватил руку, подломил кисть, толкнул обратно, да так, что клинок по самую рукоятку вошел в сердце самому Матросу. Как будто тот сам себя зарезал, собственной рукой. Многие, кто пропустил мгновенное движение Лютого, так и подумали. Матрос покачнулся, выкрутил страшно шею и без звука завалился назад, только ударился громко о дощатый, затоптанный пол – весу-то в нем было за центнер.
– Вот и разобрались, гад ползучий, – сказал Лютый. – И получил ты, что причитается…
Тут бы всем зашуметь, сгрудиться вокруг еще не остывшего тела, чего-то кричать, обсуждать, но нет – воры вдруг молча уселись на скамьи, как будто ничего не произошло, некоторые даже закурили. К Матросу никто не подошел, так он и лежал, сжимая в последней судороге воткнутый в сердце нож.
– Ну что, братья-бродяги. Я свое дело сделал, открыл вам глаза на гадюку подколодную, что промеж вас ползала, осталось вам довершить свое дело. Сход никто не отменял, и Смотрящего вам, по-любому, выбирать придется. Так что желаю вам повторно не лохануться, хорошо все обдумать и, как это говорится… не щелкать хавалом в братском кругу!
Лютый запахнул дубленку, сунул руки в карманы и направился к выходу.
– Погодь, эй! – окликнул его Буровой. – Вот ты и будь нашим Смотрящим!
– Правильно! Правильно! – крикнул один, другой, и вот уже вся братва орет, как наскипидаренная:
– Лютый! Лютый! Лютый!
Студент орал вместе со всеми, не слыша своего голоса, не понимая, что происходит у него внутри, почему каждая живая клетка звенит и поет и всего его распирает в диком восторге, будто он только что ширнулся чистым героином.