По приказу президента
Шрифт:
– Я бы не стала этого делать.
– Она не могла вычеркнуть его из жизни дочери, если он хотел быть в ней. Этот ребенок заслуживает двух любящих родителей, и если Мэд готов был им стать, она бы никогда не позволила собственным проблемам мешать их связи.
Он кивнул.
– Я знаю. Так что не волнуйся. Что бы ни случилось, мы будем любить ее и уважать друг друга. Мы вместе создали ее. И будем вместе воспитывать, независимо от того, пара мы или нет.
Сара кивнула, подавляя эмоции. Все сказанное Мэдом было логичным, даже разумным. Конечно, они создадут самую благоприятную обстановку из возможных. Но
– Поэтому я думаю, что мы должны начать уже сейчас. Я хочу проводить с ней столько же времени.
Что он пытался сказать?
– Ты тоже хочешь поговорить с нашей дочерью?
– Ага. И мне бы также хотелось почувствовать, как она шевелится. Но я не прикоснусь к тебе, если ты против.
Ей хотелось, чтобы он сказал что-нибудь раздражающее или облажался, чтобы у нее была веская причина выйти из себя. Потому что такому заботливому и обаятельному Мэду она отказать не могла. Каким-то образом он выяснил, как унять ее гнев.
– Все хорошо. Я собираюсь лечь. Она много шевелится, когда я неподвижна. Словно, когда я решаю расслабиться или вздремнуть, она думает, что пора поиграть.
У него загорелись глаза, и он протянул руку, чтобы помочь ей лечь. Когда она устроилась, он забрался на постель рядом с ней и протянул руку, почти не решаясь положить ее на живот.
– Ты не причинишь ей вреда. И я тоже не стеклянная.
– Она взяла его руку и поднесла к животу.
– Возможно, придется подождать. Как и ее мать, она не действует по команде.
– Я помню время, когда ты подчинялась командам, - сказал он мягким, шелковистым тоном, снова напоминая ей, каким сексуальным он может быть.
– Когда мы были в Торонто на той конференции…
– Нет.
– Она бросила на него осуждающий взгляд, давая понять, что не время гулять по аллее памяти. – Мэд, я думала, ты хочешь поговорить с нашей дочерью, а не соблазнять меня.
Он посерьезнел и погладил ее живот, удобно устроившись рядом с ней.
– Мы уже определились с именем, или мне просто звать ее Малышка?
– Мы?
Он поморщился.
– Под «мы» я имею в виду тебя, потому что отказался от всех прав называть ребенка, когда… как ты выразилась? Я вырвал тебе сердце и инсценировал смерть.
Он определенно учился на ошибках.
– Превосходно. Нет, мы еще не решили. Осмелюсь спросить, какое имя ты бы выбрал, если бы не совершил всех этих глупостей?
– Гортензия. Так звали мою бабушку, и она заставила меня пообещать передать его дочери, если она у меня когда-нибудь появится. Она сказала, что в мире было бы меньше проблем, если бы женщин называли правильно. Словно если я назову дочь Гортензией это каким-то образом убережет ее от конкурсов мокрых маек и танцев в барах.
– Ты не назовешь ее Гортезнией.
– Ну, я не могу из-за того, что натворил все эти вещи. Так что если подумать, я вроде как спас ее от насмешек и страданий.
Она покачала головой, отметив его умную игру.
– Это не работает. А теперь поговори с Малышкой.
Он на мгновение замолк, и она закрыла глаза, чтобы избежать его взгляда, стараясь не наслаждаться ощущением его руки в том месте, где рос их ребенок.
– Привет, Малышка. Я твой папа. Я знаю. Я отсутствовал большую часть времени,
пока ты росла, так что я многое пропустил. Но я думал о тебе каждую секунду каждого дня, когда меня не было. О тебе и твоей маме.– Он погладил живот, и Сара постаралась не двигаться.
– Я собираюсь наверстать все упущенное. Честно, не знаю, какой от меня будет толк, малыш. Мой отец был не лучшим родителем, а мама в основном ходила по магазинам. Так что я почти ничего не знаю о том, как быть хорошим отцом, но я собираюсь попробовать. Уверен, что на YouTube есть подходящее видео. Или приложение. Обещаю, я это выясню.
Она открыла глаза.
– Серьезно?
Он нахмурился, глядя на нее.
– Это личный разговор между мной и моей дочерью.
Она закатила глаза, а затем снова закрыла их, потому что, похоже, он был серьезен.
– У меня также нет кучи родственников. Мои родители умерли, и у меня не было братьев и сестер. У меня были друзья, и они были моей семьей. Я могу рассказать тебе кучу историй о дяде Гейбе.
Она нахмурилась, потому что сама знала некоторые из этих историй.
Мэд невинно пожала плечами.
– Только те, что с рейтингом 0+. Обещаю.
– Он снова посмотрел на ее живот.
– Не говори маме. Она боится, что я испорчу тебя, но по твоим венам уже течет моя кровь. Я уже боюсь времени, когда ты станешь подростком. Если только ты не пойдешь в маму. Тогда я просто буду бояться, потому что твоя мать - самая красивая женщина в мире. Она великолепная и добрая. И такая умная, что мне пришлось годами ухаживать за ней, чтобы она хоть взглянула на меня.
Неправда. Сара всегда смотрела на него.
Когда она была маленькой, и Гейб говорил, что приведет домой друга, она всегда молилась, чтобы это был Мэд. Даже в десять лет она была влюблена в него. Ему было тринадцать, и даже тогда он был терпелив с ней. Каждый раз, когда она хлопала ресницами в его сторону, она вздыхала.
Когда ей исполнилось шестнадцать, он начал замечать в ней женщину. Конечно, к тому времени за ним закрепилась определенная репутация. Она была достаточно умна, чтобы знать, что он может разбить ей сердце.
Так и случилось.
– Она единственная женщина, которую я когда-либо любил, единственная, кому я когда-либо говорил, что люблю. Но это изменится, потому что я люблю тебя, Малышка. Вы - единственные две женщины, которым я когда-либо говорил эти три слова. Я люблю тебя и сделаю все возможное, чтобы быть рядом. Обещаю.
Ее дочь шевельнулась, и глаза Мэда расширились от удивления.
Сара не могла не улыбнуться.
– Это она. Она тебя слышит.
В ответ он погладил ее живот.
– Я тоже слышу тебя, Малышка.
Затем Мэд вздохнул, как будто был полностью доволен. Несмотря на то, что он был знаменит как самый печально известный плейбой, он казался совершенно счастливым, просто расслабившись и разговаривая со своим будущим ребенком.
Когда звук его голоса начал убаюкивать ее, Сара поняла, что тоже счастлива.
* * * *
Зак пожал руку репортеру и фотографу, радуясь тому, что из списка дел можно вычеркнуть еще один пункт.
– Спасибо за понимание, господин президент. И за то, что не торопились.
– Фотограф перекинул сумку через плечо.