По пути Синдбада

Средневековые географы рассказывают о том, что арабские моряки, посещая Мальдивские острова, часто женятся на местных девушках своей веры. А Синдбад-мореход, насколько я заключил, прочитав рассказы о его путешествиях, находил себе жену чуть ли не в каждом заморском городе, куда заносила его судьба. Да я и сам столкнулся с этим явлением: у Джумаила нашлась жена в Бейпоре, а у Худайда, помогавшего мне строить корабль, нашлась жена в Каликуте. Арабы издавна торговали с Малабарским берегом Индии, и многие моряки женились на индианках, что поощрялось местными мусульманами. Их не смущало то, что их дочь выйдет замуж за моряка, который, отправившись снова в море, может и не вернуться. Наоборот, индийские мусульмане были довольны тем, что их дочери нашелся жених с Аравийского полуострова, одного из оплотов магометанства. Женитьба араба на индианке мусульманского вероисповедания стала обычаем, имеющим свои правила. Если муж долго отсутствует и от него нет никаких известий, покинутая жена может выйти замуж вторично. В то же время мусульмане могут иметь четырех жен, если в состоянии их прокормить, и я был уверен, что Мусалам, порядочный человек, не злоупотребит своим положением и не оставит свою вторую жену. Поговорив со мной, Мусалам решил, что я не возражаю против его женитьбы.

В тот же вечер он вместе с невестой предстал перед местным кади [45] , который и поженил их. На следующее утро Мусалам явился на судно вместе с женой и шурином. Новобрачных сопровождали и другие родственники жены в количестве не менее пятнадцати человек, но они остались на пристани и принялись глазеть на «Сохар» и шумно переговариваться. Жену Мусалама звали Зубайда. У нее было милое личико с большими темно-карими глазами. Ее гибкая, грациозная фигура дышала пробуждающейся женственностью. Держалась Зубайда застенчиво. Зато Мусалам сиял, правда, извинившись за то, что его жена просто одета — одеться получше ей не позволяли возможности. Ее отец умер, оставив сына и шесть дочерей, и теперь ее брат содержал всю семью. Этот молодой человек дал мне ясно понять, что деньги, которые он получит от Мусалама, составят приданое двум-трем его сестрам на выданье. Оказалось, что только арабские моряки, когда женятся, платят невесте деньги, а во всех других случаях индианка должна принести мужу приданое. Я понял намек и, отозвав Мусалама в сторону, сказал, что даю ему тысячу рупий (пятьдесят-шестьдесят фунтов стерлингов). Мусалам остался доволен, чего не могу сказать о себе: в смете расходов на экспедицию отсутствовала статья, предусматривающая расходы на матримониальные нужды. К тому же закралась мысль: примеру Мусалама могут последовать и другие оманцы.

45

Кади — духовное лицо у мусульман.

Я как в воду глядел. В последующие несколько дней почти все оманцы (исключение составил Камис-полицейский) уведомили меня, что хотят вступить в брак. Один за другим они подходили ко мне и просили тысячу рупий, а Джумаил позволил себе заикнуться даже о большей сумме: он собирался не только жениться, но и рассчитаться с родственниками оставленной им в Каликуте жены. Правда, он с радостью сообщил, что та женщина, не дождавшись его возвращения, вышла замуж во второй раз, и потому неустойка за невыполнение им супружеских обязательств не очень значительна. Однако эта радость меня не тронула, и я дал Джумаилу, как и другим, тысячу рупий, посчитав неразумным оплачивать предосудительные поступки, к которым отнес прекращение мужем супружеских отношений.

Деньги сделали свое дело, и оманцы женились один за другим. Колебался один Салех, нерешительный по натуре. Он несколько дней советовался с товарищами, выспрашивая у них, хороша ли его невеста. В конце концов стенания Салеха всем надоели, и оманцы, вынудив его приодеться, отвели в дом невесты, а оттуда к местному кади, надо думать, весьма довольному наплыву брачующихся. К сожалению, нерешительность Салеха не оказалась беспочвенной, что лишний раз подтвердило, что брак — дело серьезное и что этот вопрос решать следует самому. Салех провел с женой ночь, а поутру не нашел ее — она сбежала, прихватив с собой тысячу рупий. Естественно, после этого Салех долгое время пребывал в подавленном настроении, усугублявшемся бестактностью его земляков, допекавших его вопросом: «Ну, и где же твоя жена?»

После того как мы облегчили судно и оставили несколько человек охранять перенесенное на берег имущество, пришла пора кренгованию. «Сохар» отбуксировали к южному берегу, после чего во время прилива с помощью блоков и тросов мы вытащили судно на берег, а во время отлива завалили корабль набок и принялись очищать днище от наслоений: ила, водорослей, моллюсков и морских уточек. Работе, как зачастую это бывало, помогала дружная песня. Впрочем, работа оказалась менее трудоемкой, чем я ожидал: наслоения отделялись вместе с покрытием из смеси бараньего жира и извести, которое еще в Суре мы нанесли на днище, чтобы его защитить от посягательства древоточцев. Дерево под покрытием оказалось неповрежденным, а вот специально пришитые к днищу несколько досок, не защищенных покрытием (я хотел проверить, что с ними станет), были сплошь источены древоточцами, оставившими на них сетку отверстий с иголочное ушко. Некоторые доски были настолько источены, что ломались руками, как вафли.

Нам также надлежало поставить новые паруса вместо отслуживших свое. Пока кренговали судно, Трондур нарисовал выкройку парусов. Парусину весом в две с половиной тонны мы к тому времени уже закупили. За ней ездил в Мадрас найденный мной торговец. Ему удалось перевезти парусину в купе пассажирского поезда, забив материалом все помещение. Парусина сошла за ручную кладь с согласия бригады проводников, погревших на этом руки. Материал, доставленный из Мадраса, оказался великолепным. Индия — одна из немногих стран, изготавливающих парусину превосходного качества. Но, пожалуй, лишь в Индии могут сшить паруса для судна океанского плавания всего за одну неделю. В Европе или Америке на это ушло бы четыре месяца.

Невдалеке от стоянки рыбацких лодок я нашел необходимую мне площадку — большую и ровную, вполне пригодную для того, чтобы расстелить на ней парусину и заняться работой. Оставалось нанять людей. В тот же день я познакомился с рыбаком, который произвел на меня благоприятное впечатление. Он согласился набрать людей для работы и вскоре привел с собой одиннадцать человек, рыбаков, как и он. Мы с Трондуром, вооружившись бечевкой и колышками, нанесли на площадке контуры парусов, после чего усадили рыбаков за работу, снабдив их нитками и иголками. Я пообещал хорошо заплатить, и люди дружно взялись за дело. Через восемь часов я произвел небольшой расчет: определил объем выполненной работы. Чтобы сшить паруса в намеченный мною срок, работников не хватало. Пришлось нанять еще дюжину человек, а затем еще шесть. С того времени наблюдалась занимательная картина: тридцать мужчин сидят, скрестив ноги, на расстеленной парусине и, как заправские швеи, орудуют иглами, стараясь изо всех сил. В жаркое время дня они отдыхали, а когда становилось прохладнее, вновь брали в руки иголки и работали допоздна при свете штормовых фонарей. За пять дней паруса площадью три тысячи квадратных футов были сшиты.

Еще мне предстояло найти нового кока, а от Шенби отделаться. Мало того что он готовил несъедобную пищу, он стал приворовывать. Поначалу, как я уже отмечал, он сам поглощал похищенное съестное, однако в Бейпоре он сумел развернуться: стал менять украденные продукты на сигареты. Застав его за этим занятием, я запретил проходимцу сходить на берег. Однако отделаться от Шенби оказалось непросто, ибо у него было пакистанское подданство, а индийские власти не горели желанием приютить у себя пакистанского моряка, списанного на берег. Оставалось отправить Шенби на родину, но и это оказалось нелегким делом. Чтобы уладить этот вопрос, я потратил неделю, мотаясь в Каликут и обратно. В Каликуте меня посылали из одной конторы в другую, но я только зря тратил время. Наконец я пришел в специальную службу, сержант которой взялся решить вопрос, правда, за немалую мзду. Однако, когда я пришел к нему на следующий день, он сказал, что вопрос еще не улажен и попросил заменить одну из данных ему банкнот, ибо ту по причине ветхости у него не приняли в банке, и он ее выбросил. Мне оставалось упрекнуть себя в том, что я понадеялся на сержанта, хотя мог бы уразуметь еще накануне только по виду офиса пресловутой специальной службы, что здесь не утруждают себя работой. В помещении находились два ряда столов, по десять в каждом ряду, на столах — папки с подшитыми в них бумагами, но только папки эти разбухли и пожелтели от времени, а новые, видно, не заводили. Половина рабочих мест пустовала, а клерки, сидевшие за столами, работой не занимались, а, опершись о спинку стула, казалось, отрешенно смотрели — кто в потолок, кто в окно, словно созерцательный образ жизни помогал им совершенствовать дух.

Не добившись успеха у клерков, я отправился к их начальнику, офицеру. Он сидел в своем кабинете, занятый чтением. Перед ним лежал роман Джона Фаулза «Волхв». Я приободрился, воспрянул духом: офицер — образованный человек и, возможно, войдет в мое положение. В моей библиотеке на судне имелся другой роман Фаулза — «Женщина французского лейтенанта». Выяснилось, что офицер не читал эту книгу, но с удовольствием прочел бы ее, ибо от «Волхва» пришел в восторг. На следующий день я передал офицеру «Женщину французского лейтенанта», а Шенби с билетом на самолет и месячным жалованьем отправился на автобусе в бомбейский аэропорт, чтобы улететь в Пакистан. За него я нисколько не беспокоился, был уверен: не пропадет — он умел приспосабливаться.

Шенби заменил Ибрагим Хасан, выходец с Миникоя. С ним я познакомился на Малабарском берегу Индии, когда посещал те края в поисках корабельного леса. Ибрагим был обычным клерком, не имевшим, по его убеждению, ни единого шанса достичь служебных высот, и теперь, когда я снова встретился с ним, он, узнав что мне нужен кок, изъявил желание занять вакантное место. Стряпать на большое количество ртов Ибрагиму не приходилось, но я рассудил, что кто бы ни стал коком на корабле, он будет готовить лучше, чем Шенби. Однако Ибрагим превзошел все мои ожидания. Он готовил прекрасно — язык проглотишь, что, понятно, благотворно сказалось на настроении в коллективе.

В Бейпоре наш экипаж покинули Роберт Мур, Джон Харвуд, Дейв Таттл, Трондур Патурссон и Мухаммед Исмаил. Первым троим следовало вернуться на службу, Трондуру предстояло готовиться к выставке своих живописных произведений, а Мухаммед после годового отсутствия решил вернуться к семье, проживавшей близ Каликута. Вместе с тем в Бейпоре наш экипаж пополнили Питер Ханнем, морской биолог, и моя девятилетняя дочь Ида, которой в школе предоставили отпуск, дав ей возможности принять участие в сказочном путешествии. Ида приехала вместе с Питером. Они встретились в Лондоне, а оттуда добирались до Бейпора сначала на самолете, потом на поезде и, наконец, на такси, проведя в дороге четверо суток.