По следам рыжей обезьяны
Шрифт:
Когда наконец мы погрузились в сон, он оказался некрепким, беспокойным и недолговечным. Кому же еще было шляться по ночам, как не Мюсангу, нашему самцу циветты, которого соблазнил свиной окорок, подвешенный к стропилам. Он в считанные минуты покончил с этим лакомым кусочком и отправился на поиски новых развлечений. Вообще этот Мюсанг превратился в истинное бедствие. Я нашел его малышом и выпустил в лагере. Он с ходу доказал, что может за себя постоять, — отыскал и слопал целый выводок крысят, гнездившийся в нашей крыше. Лазил он виртуозно и каждое утро исчезал в подоблачной высоте крон, но едва смеркалось, как он являлся мучить нас и учинять погромы в кладовой. Его гигиенические привычки никак не позволяли назвать его опрятным, и оказаться с ним в одной постели было мучением: он не мог спокойно видеть высунувшуюся из-под одеяла руку или ногу и приветствовал каждый оказавшийся на виду палец дружеским укусом. В эту ночь он почуял Тигру, уютно свернувшуюся клубочком между нами, и бросился на мирно
За завтраком нас ожидали новые напасти: Нами упустил тупайю. Мы успели увидеть лишь мелькнувшую рыжую шкурку да взмах пушистого хвоста, и зверек нырнул в кусты. Я не виню его за попытку вырваться на свободу. Он жил в большой проволочной клетке с двумя ленивыми толстыми лори, Питером и Кукангом. По моему замыслу, все должно было идти прекрасно в этом зверином общежитии: тупайя вела дневной образ жизни, а лори просыпаются только к ночи. Однако стоило тупайе немного замешкаться с отходом ко сну, смакуя аппетитный кусочек банана, как ее соседи, чтобы поразвлечься, устраивали засаду на ее пути к логову в пустом стволе. И хотя лори были действительно толстыми особами и их английское название «медлительные» подходит им как нельзя лучше, они знали кое-какие коварные уловки и с явным злорадством издевались над несчастным представителем семейства тупай.
Тупайи очень похожи на маленьких белок, но у них длинные остренькие рыльца. Зоологи спорили о том, не включить ли их в отряд приматов вместе с обезьянами и человеком, но сами-то тупайи весьма довольны своим теперешним положением: это ловкие лесные насекомоядные животные, которые отмечают границы своих владений выделениями пахучих желез. Наша тупайя угодила в одну из ловушек Турута, и я был очень рад, что представилась возможность поближе разглядеть это робкое существо. Оно удивило меня сразу же тем, что отказалось есть фрукты и рис. Даже тигры в местном зоопарке ели рис! Один раз нам удалось уговорить тупайю попробовать бананы, но почти целый месяц все мы были заняты непрерывной ловлей насекомых для ненасытной обжоры. Все было для нее одинаково вкусно — жуки, личинки, сверчки, кузнечики и бабочки. Зверек стоял неподвижно в своем углу, вытянувшись в струнку, и его нижняя челюсть потешно двигалась из стороны в сторону, пока он похрустывал лакомствами. Дай ему только волю — и он за один присест слопает столько насекомых, сколько весит сам, так что, когда он сбежал, все мы вздохнули с облегчением.
Лори [18] оказались менее привередливыми. Им, конечно, тоже нравились жирные зеленые сверчки, но они вполне довольствовались рисом, бананами и молоком. Внешность у этих животных была просто очаровательная: нечто похожее на помесь галаго [19] с плюшевым мишкой. Они очень напоминали уютные мягкие игрушки, когда медленно поворачивали головки, с любопытством глядя на мир. Лори заняли свое место среди приматов без всяких дискуссий. Громадные глаза, расположенные рядом на лице, дают им одновременные преимущества ночного и бинокулярного зрения. У лори на лапах не коготки, а ногти, и их руки и ноги отлично приспособлены для цепляния за ветки и неспешного карабканья в древесных кронах. На месте хвоста у них некое пушистое извиненьице, так как в подобном придатке они не нуждаются.
18
Лори — азиатская полуобезьяна (прим. перев.).
19
Галаго — африканская полуобезьяна (прим. перев.).
Каждый вечер после сна Питер и Куканг долго вылизывали свою шерстку и причесывались забавными длинными гребневидными когтями на больших пальцах ног. Питер был толстый взрослый самец, которого изловили на месте преступления, когда он грабил дерево папайю, личную собственность одного из жителей кампонга. А Куканг попал к нам таким крохой, что свободно умещался в нагрудном кармане моей рубашки. Мы раскопали где-то медицинскую пипетку и сухое молоко, и Парба принял на себя — хотя и не особенно охотно — роль кормилицы. Мы очень волновались, когда знакомили детеныша с Питером. Оба они наперебой затеяли странный скрипучий дуэт, а затем Питер схватил бедного малыша своими мощными лапами и принялся его самозабвенно вылизывать. Питер оказался великолепной приемной матерью и очень умилительно выглядел с Кукангом, прильнувшим к его мужественной груди. Он даже не возражал, чтобы Куканг пил молоко из пипетки — при том условии, что и ему перепадала часть этого сладкого лакомства. Немного спустя Куканг уже самостоятельно разгуливал по клетке.
Несмотря на свою медлительность,
лори поразительно ловко ловили сверчков, а это вовсе не легкое дело, в чем мы убедились, заготавливая корм для наших животных. Можно было подумать, что насекомые, видя, как эти мешковатые пушистые увальни подбираются к ним, говорят себе: «Э, да у меня в запасе не меньше пяти минут, пока эти недотепы раскачаются», — и падают жертвой собственной беспечности.Как и тупайя, лори тоже отмечали свои владения, только метили их границы мочой. Они с препотешным видом ползли вперед на корточках, и, присев на задние лапы, пускали тоненькую струйку на все свои ветки и непременно на крышу ящика, служившего жильем тупайе.
Предоставив рассыпавшемуся в извинениях Нами чистить клетки с животными, мы с Кэти вышли из лагеря, чтобы поглядеть, что тут творилось в мое отсутствие. Кэти не терпелось посмотреть на моих орангутанов, но я боялся, что это будет не так-то легко — животные находились очень далеко от лагеря. Мы прошли далеко за скалистые гребни, и какое это было удовольствие — демонстрировать во всей красе мое маленькое царство и любимые местечки! У Слоновьих пещер были свежие следы бивней, но других следов лесных великанов мы не нашли, и Кэти была этим очень довольна: когда я ей сказал, что от нападающего слона надо только побыстрее взобраться на дерево, она была совершенно обескуражена, увидев гладкие стволы, лишенные малейшей зацепки на десятки футов над землей. Мы шлепали по руслам прохладных горных ручейков и купались в прозрачных заводях. Дружно восхищались диковинными, извивающимися корнями фиговых деревьев, громадными контрфорсами и экзотическими воздушными папоротниками, в каждом из которых существовал свой мир живых существ, кишащих в дождевой воде, скопившейся в лиственных султанах. Пиявки, горбясь, подбирались к нам — зрелище жуткое, но завораживающее, и Кэти впервые подверглась обряду кровопускания, как она ни старалась от него уклониться.
Я так долго жил в тропическом лесу, что привык к невероятному изобилию животных. Я успел позабыть обидное убожество лесной жизни в Англии, когда приходилось высиживать ночи напролет, кормя комаров, в тщетной надежде подсмотреть, как осторожный барсук вылезает из своей норы. Потрясенная Кэти была в полном восторге от всех существ, которые нам встречались: тут были и кувыркающиеся макаки, и хрюкающие кабаны, и робкие оленьки, и копошащаяся масса многоножек. За каждым поворотом новый актер устраивал нам волшебное представление. Даже местные сиаманги пожаловали всем семейством на холм над самым лагерем и продемонстрировали все свои прыжки и ужимки, распевая во весь голос, чтобы произвести впечатление на новую гостью. Но мои орангутаны по-прежнему избегали встречи, и прошло несколько дней, прежде чем мы услышали рев Ко на далеких холмах.
Кэти особенно интересовалась всеми видами тропических белок — темой ее исследований в Оксфорде была проказливая серая белка. В районе Рануна белки водились в громадном разнообразии, всех цветов и размеров. Миниатюрные белки-крошки шныряли вокруг, жеманно грызя кору, и движения у них были такие быстрые и суетливые, словно смотришь кинофильм, пущенный с большой скоростью. Выше, на самых вершинах, каждому из их более крупных родичей была отведена строго определенная роль и территория. Там были неприметные бурые батчинги с узкими полосками по бокам — большая группа родственных видов, различимых только по размерам при более тщательном определении. Тихо скользящая среди ветвей темная конехвостая белка вволю наедалась превкусными желудями, фигами, крылатыми плодами двукрылоплодника и знаменитым дурианом. Эти белки сплошь да рядом встречались на кокосовых плантациях, где они объедались орехами, чем и снискали ненависть крестьян.
Ратуфа, гигантская белка, тоже питается плодами, и если вы посидите достаточно долго под плодоносящим фиговым деревом, то обязательно увидите, как эти белки приходят за своей долей еды. Представление, которое устраивала встревоженная гигантская белка, — совершенно неописуемое зрелище: она так неистово виляет хвостом, что по нему одновременно бегут две волны, догоняя одна другую. Я видел одновременно четырех белок-ратуфа, которые носились вокруг ствола, играя в пятнашки; у меня даже голова закружилась. Ратуфа — животное беспокойное: она с треском носится среди крон, оставляя на своем пути очень характерные большие лиственные гнезда. Хотя белка Прево на Суматре встречается очень редко, мы заметили одну из них, прохлаждавшуюся возле пещер с минеральными солями. Это была настоящая красавица с черной спинкой, белым брюшком и в рыжем жилетике. Но нашими любимицами стали белки-летяги, которые появлялись, когда их менее талантливые родичи уже подумывали, не пора ли ложиться спать. Белки были повсюду: на деревьях, в воздухе, на земле.
После долгих дневных прогулок мы возвращались истомленные жарой и липкие от пота, хватали свои умывальные принадлежности и бежали вниз, к водопаду. Это было райское местечко, скрытое за густой бамбуковой порослью, и только изредка сюда мог забрести и нарушить наше уединение одинокий рыбак со своей сетью. Когда мы пробегали по ковру из трав с розовыми цветами, они, трепеща, складывали свои листочки. Это были травы-недотроги; берег обрамляли высокие кусты, относившиеся к тому же семейству: заденешь ветку плечом — и весь куст трепещет и поникает.