По следам знакомых героев

— В самом деле! — радостно отозвался Уотсон. — Так мы, стало быть, сейчас к ним?

— Нет, — возразил Холмс. — Мы пройдем в четвертую ложу слева. Чтобы лучше видеть Татьяну, нам предпочтительнее занять место прямо напротив нее. А кроме того, там, в четвертой ложе слева, если не ошибаюсь, сидят люди хорошо нам знакомые.

— Кто такие?

— Я думал, вы их сразу узнаете. Это же Антон Антоныч Загорецкий! А с ним Молчалин! Я полагаю, Уотсон, вы читали знаменитую комедию Грибоедова «Горе от ума»?

— Да, конечно, — смутился Уотсон. — Смотрите-ка! В самом деле — Молчалин. Кто бы мог подумать! Не мудрено, что я сперва его не узнал. Ведь он такой скромник. Всегда — тише воды, ниже травы. А тут… Вы только поглядите на него!

— Ну, это как раз понятно, — улыбнулся Холмс. — Здесь ведь нет ни Фамусова, ни Софьи, ни Хлестовой… Он здесь в компании сверстников, таких же молодых людей, как он сам. Лебезить особенно не перед кем. Вот он и держится не так, как обычно. Не вполне по-молчалински. Улыбается, острит… Совсем как Онегин в свои былые годы, «двойной лорнет скосясь наводит на ложи незнакомых дам».

— В самом деле, — не переставая удивляться, отметил Уотсон. — Вот он как раз навел его на ту ложу, где сидит Татьяна.

— Прекрасно! — отозвался Холмс. — Это нам с вами очень кстати. Давайте-ка послушаем, как они с Загорецким будут судачить на ее счет.

Войдя в ложу, где сидели Молчалин и Загорецкий, Холмс с Уотсоном скромно пристроились на креслах, расположенных за их спинами. Молчалин же и Загорецкий, нимало не смущаясь присутствием посторонних людей, довольно громко перемывали косточки бедной Татьяне.

Первую скрипку в этом диалоге двух сплетников играл Загорецкий. Молчалин же сперва только подыгрывал:

— Кто это с правой стороны В четвертой ложе? — Незнакомка. — Вы оценить ее должны. Обычно судите вы тонко И очень метко. — Недурна. — По мне, так несколько бледна. Вы не находите?

Молчалин тотчас согласился:

— Конечно.

Загорецкий продолжал:

— И сложена не безупречно. Но отчего умолкли вы? Зачем так скоро замолчали? Ужель боитесь суетной молвы? Молю вас, продолжайте дале. Я мненье ваше знать хочу. — Уж лучше я, пожалуй, промолчу… А впрочем, для чего таиться? Извольте, так и быть, я правду вам скажу: Унылые вот эдакие лица Отвратными я нахожу. По мне уж лучше уксус и горчица… Вы правы: словно смерть она бледна, Как ночь безлунная печальна, И, верно уж, как льдышка холодна…

Загорецкий вставил:

— К тому же так провинциальна.

Молчалин подхватил, все более входя в роль:

— Банальна и ненатуральна! Пряма как палка, словно жердь худа. В ней женственности нету и следа! Да и одета как-то странно, — Претенциозно и жеманно… К тому ж…

Загорецкий прервал его, насмешливо улыбаясь:

— Довольно, друг мой. Тсс! Молчок! Я и не знал, что вы так с Чацким стали схожи. Одно могу сказать: избави боже Попасться к вам на язычок!

Холмс незаметно нажал кнопку дистанционного управления, и в тот же миг они с Уотсоном очутились в своей квартире на Бейкер-стрит.

— Ну и подлец! — негодующе произнес Уотсон.

— Вы о ком? — невинно осведомился Холмс.

— Разумеется, о Загорецком!.. Нет, каков негодяй! Сам же спровоцировал Молчалина на этот разговор, а потом сам же и выговаривать ему начал!

— Как это — спровоцировал?

— Неужто вы ничего не поняли? — кипятился Уотсон. — Да ведь если бы Загорецкий не стал его подначивать, Молчалин, быть может, совсем по-иному бы о Татьяне отозвался!

— Вы, стало быть, полагаете, что он был не вполне искренен?

— Что с вами, Холмс! — возмутился Уотсон. — «Не вполне искренен». Такого простодушия от вас я, признаться, не ожидал. Да ведь это все было сплошное лицемерие! И разве можно верить Молчалину? Если вы хотели узнать, какое впечатление Татьяна на самом деле произвела на светское общество Москвы, вам надо было кого-нибудь другого послушать. Кого угодно, только не Молчалина!

— Ну нет! — возразил Холмс. — Как раз в данном случае у меня нет оснований сожалеть, что я остановил свой выбор именно на Молчалине. То, что он сейчас говорил о Татьяне, в общем-то, довольно точно совпадает с тем, что сказано по этому поводу у Пушкина.

— Не может быть! — возмутился Уотсон.

— Представьте себе… Позвольте, я напомню вам соответствующие пушкинские строки.

Взяв со стола томик «Евгения Онегина», Холмс быстро отыскал нужное место:

«Ее находят что-то странной, Провинциальной и жеманной, И что-то бледной и худой, А впрочем очень недурной».

— Это сказано о барышнях, московских сверстницах Татьяны. А вот что Пушкин говорит о том, как реагировали на ее появление в свете московские франты, представители так называемой золотой молодежи.

Перелистнув страницу, он прочел:

«Архивны юноши толпою На Таню чопорно глядят, И про нее между собою Неблагосклонно говорят».

— Стало быть, сперва Татьяна не произвела на них благоприятного впечатления? — сказал Уотсон.

— Во всяком случае, она не показалась им особенно привлекательной.

— Так, может быть, как раз в этом и состоит ошибка Пушкина? — обрадовался Уотсон. — Может быть, если бы она сразу поразила их своей красотой…

— Вы полагаете, что в этом случае ее последующее появление в облике знатной дамы выглядело бы более правдоподобно? — осведомился Холмс.

— Ну конечно! — с присущей ему пылкостью отозвался Уотсон.

— Что ж, это мы с вами легко можем проверить, — сказал Холмс.

— Заложив в машину другую программу?

— Зачем? — пожал плечами Холмс. — Просто вернемся снова туда же и сами расспросим Молчалина. Поскольку вы высказали предположение, что его суждения о Татьяне были спровоцированы Загорецким, на этот раз мы постараемся побеседовать с ним без лишних свидетелей. Так сказать, тет-а-тет.