По сложной прямой

Так продолжалось ровно до момента, пока я докурил.

— Ты всё? — вновь быстрая нейтральная улыбка при виде меня, нагло тушащего бычок об пол, — Замечательно!

И… знакомый прищур. Я тут же теряю контроль над собственным телом, а человек, назвавшийся Никитой Павловичем Изотовым, теряет его над своим лицом. Оно тут же становится из нейтрально-вежливого тяжелым, набрякшим, почти угрожающим.

— Ты вполне тянешь на гения, пацан, — хрипло и ломко проговаривает он, — Но… я не вчера родился. Твои глаза. Так смотрят на тех, кого давным-давно решили шлепнуть. У тебя нет сноровки, нет понимания как скрыть свой взгляд, но ты мне им рассказал достаточно. Впрочем… это ничего не меняет. Я, видишь ли, не нуждаюсь в том, чтобы ты мне отвечал. А так будет спокойнее.

У меня внутри всё обрывается. Я готовился… не знаю, воспринять новую реальность. Вступать в переговоры, обдумывать новые условия, реагировать сообразно сказанному и изложенному. Ведь в ином случае какой смысл этому неосапу меня уволакивать с москвичами, поить кофе и курить сигаретами? Никакого. Если только он не проанализирует меня до того, как я открою рот по-настоящему. Если только не сделает выводов. Но он сделал. Или…

— Не принимай на свой счет, племянник, просто твое мнение никого не интересует, — спокойно произнес плешивый мужчина, подходя вплотную ко мне, чтобы изъять пачку сигарет, — Ты да я, да мы с тобой… мы тут только по одной… нет, двум причинам. Первая — экстракционному отряду нужно к нам пробраться, а вторая — я сделал так, чтобы это у них заняло какое-то время. Я, видишь ли, хочу исповедоваться.

Ох-ре-неть…

Человек вновь встает, а затем слегка нервозными движениями разворачивает стул так, чтобы сесть лицом ко мне и, одновременно, уложить руки на спинку своего сиденья. Так ему определенно комфортнее. Тем не менее, выражение его лица ни в одном месте не намекает, что Никите уютно.

— Сразу определимся с одним положением, — говорит он, — На тебя мне насрать. Тебя не должно было существовать, вообще. Да и Анька… если бы она сдохла еще тогда, когда они в студентах ходили, тоже было бы здорово. Именно она, дура, утащила Толика на практику в акушерку…

История была проста и тупа как пробка. Два юных будущих фармаколога, влюбленных друг в друга по самую мякотку, решили пройти медпрактику в акушерском отделении роддома. Как мне объяснил дядя — именно туда требовалось двое, а оторваться друг от друга придурки не могли. И… попали под мощнейший выплеск беременной адаптантки с телепатическими способностями, истерящей от страха потерять ребенка. Дестабилизация источника в связи с поздней беременностью, пиковый выброс не такой уж и сильной способности и… все, кто был в роддоме обзаводятся легким устойчивым психозом по поводу детей. Ну, кроме младенцев, разумеется.

— Импринтинг сверхценной идеи, навязанное клеймо психоза, — вяло шевеля пальцами, рассказывал Никита, — Буча поднялась… ты бы знал. Мама не горюй. У сотни с лишним человек чердак нагнулся. Спустя три часа у каждой бабы в роддоме началась лактация, представляешь? Их закрыли на обследование. На карантин.

Молодые, здоровые, будущие врачи. Очередь до них дошла чуть ли не до самых последних. К этому времени мои будущие родители успели наговориться на полную, усугубив импринт и… закрепив его. Им запретили на десять лет даже думать о детях.

— …и они ушли в науку, Витя. Хорошо ушли, — блеклые глаза моего дяди стали почти мечтательными, — Толик вытянул дуру на свой уровень, замотивировал, приподнял. Анька начала ему соответствовать. Я был очень рад за брата. Очень. Если бы не…

Если бы Анатолий Изотов не решил полностью посвятить себя работе и будущей семье, забыв про своего брата и… некоторые обязательства родственников перед другими людьми. Теми, на кого и работал Никита. А это были очень серьезные люди. Они не беспокоили свою инвестицию по имени Анатолий, так как их устраивало сотрудничество с Никитой. Зато это не устраивало последнего, особенно потому, что именно через него, если что, планировалось взаимодействовать с моим будущим отцом.

— Я брата очень любил, Витя, — скрежетнул мой дядя, — Но въехать на своем горбу в рай даже ему… не простил бы.

Никита не находил два радужных артефакта. Ему выдали целых три, выдали прямо у подъезда дома, в котором жил брат и его жена. Идея, предложенная самим Никитой, была проста как мир — после того, как Изотовы станут адаптантами, их навязанный психоз не позволит остаться им вместе. Из-за бесплодия, невозможности зачать ребенка. Он заберет Анатолия, возможно даже силой, ну а Аня станет ценным экспонатом для его начальства. Здесь, конечно, был ого-го какой вопрос насчет того, с какой стати в одном месте собрались аж три «радужных» артефакта и почему их тратят на подобное, но… Никита вопросов не задавал. Воткнув усыпленной парочке бруски измененного дерева, он отправился на одну из своих лежек, где и проделал то же самое с собой, справедливо рассчитывая, что ни один адаптант, чувствуя изменения, из дому не выйдет.

Все так и случилось. Чета Изотовых из дому не вышла, а, обдолбавшись возбудителями, принялась меня зачинать. Психоз не просто вышел в острую фазу, а выскочил в неё с размаху, погрузив моих дорогих родителей в навязанное безумие. А потом, отойдя от трансформации и начав разведывать обстановку вокруг брата, Никита узнал, что Анна Изотова беременна мной. Его начальство тоже узнало.

— Тогда-то всё и пропало, Витёк, — глаза сидящего напротив меня человека наполнились слезами, — Вот тогда-то…

Брата-находника не просто отозвали, его тут же взяли под стражу. Затем с помощью срочно приехавшего в город могущественного неосапианта был создан клон Никиты Павловича Изотова. Этот клон и пошёл на явку с повинной, в итоге угодив за решетку почти на двадцать лет, а самого Никиту отозвали в Африку. Через год он узнал о аварии, в которой погибла чета Изотовых. Банальная попытка похищения мексиканцами, банальный огонь команды прикрытия, ведшей машину, банальная контузия Анатолия, из-за чего тот не справился с собственными способностями, угробив себя и жену.

— Ты даже не представляешь, через что мы прошли с братом, Витя. Я в курсе, как ты жил в Ейске. Это, сучонок, была прекрасная жизнь… по сравнению с тем, через что мы прошли. Где мы это прошли. Только вот Толя всё предпочел забыть. Нашел себе бабу и решил, что прошлое прошло. И я прошёл вместе с этим прошлым. А я его ждал, племяш. Я целых десять проклятых лет ждал, когда у моего брата, этого трусливого жалкого дегенерата, проклюнется совесть. Что эта падла вспомнит о том, что каждый раз пихая свой хер куда-нибудь Аньке, он должен благодарить меня за то, что у него есть эта роскошь — нормально жить. Благодарить и помнить о том, что надо вернуть этот долг, хоть немного. Хоть чуть-чуть. Понимаешь, Витенька? Хоть чуть-чуть?

Какие откровения. Кроме потекшей крыши могу с уверенностью утверждать, что этот человек, которого я вижу впервые в жизни, знает обо мне слишком многое. Очень и очень многое. Можно сказать, знает всё. Но при этом шансы, что он имеет отношение к нашим службам и государству? Ниже нуля.

— Ни хера ты не понимаешь…, — качнул головой дядя, вставая со стула. Он подошёл ко мне, сжимая и разжимая кулаки, а потом, как следует размахнувшись, зарядил мне ногой по ребрам со всей дури. Я свалился набок, пережидая вспышку боли, но это было лишь началом.