По ступеням «Божьего трона»

– А далеко ли, Сарымсак, до Кок-яра?

– Да километров тридцать осталось…

– Как тридцать километров? Да ведь солнце уже закатилось!

– Закатилось…

Положение наше становилось трагическим.

– Послушай, Сарымсак! Да нельзя ли где-нибудь остановиться поближе… Ведь мы часов пятнадцать не ели…

– А что будем есть?

Я вспомнил, что с нами, действительно, не было решительно ничего, кроме чая и сахара, так как рассчитывали ночевать не в степи, а в селении.

– Ну, чай вскипятим, по куску хлеба найдется, а лошади, по крайней мере, отдохнут и пощиплют травы.

– Здесь «харюза» [79] . И травы, годной для корма скота, не растет. Здесь все сеяное, все покупное. Первое же селение и будет Кок-яр…

Мы спускались все ниже. Ночь. На небе ни облачка, и луна прекрасно освещает наш путь. Густые тени; неверное, фантастическое освещение скал, непомерно высокими и зубчатыми стенами стоящих по обе стороны от дороги; наконец, мягкий грунт этой дороги и, главное, необыкновенная тишь в воздухе – все это на время мирит нас с перспективой еще тридцатикилометровой езды… Желая, однако, сократить время, мы гоним лошадей рысью и то ныряем в густую тень, то снова выскакиваем на освещенную луною площадку. Ущелье становится уже. Мы объезжаем какой-то каменный вал. «Морена!» – мелькнуло у меня в голове, но Сарымсак сообщает, что это остатки китайского укрепления. Мы минуем его. Ущелье снова расширяется, и горы мельчают. Впереди ясно обозначилась необъятная даль. Но мы почему-то сворачиваем на запад.

79

Под этим названием известна в Туркестане каменистая пустыня, расстилающаяся между Тянь-Шанем и грядой Туз-тау.

– Это куда?

– К Керичину.

Но Керичин не показывается. Ущелье опять то ширится, то снова суживается, и так без конца.

– Сарымсак, далеко ли еще?

– Не далеко.

Еще прибавили ходу, но впереди все те же картины.

– Далеко ли?

– Не знаю…

Наконец, мы въехали, как нам показалось, в ворота. Это точно природный туннель. Совершенная темень… И вдруг в этой темени мелькнули огни, послышались голоса, зашумела вода…

– Кок-яр?

– Керичин…

– А кто эти люди?

– Такие же проезжие, как и мы.

Сарымсак подъехал к этим проезжим.

– У них, таксыр, с собой нет ничего: ни хлеба, ни фуража. Надо ехать вперед. Кок-яр уже близко. Нет пяти километров.

Мы переехали реку, миновали рощу туграков и полезли на какую-то гору.

– Сарымсак, куда же мы лезем?

– Кок-яр за этой горой.

Луна светит по-прежнему. Легко догадаться, что мы едем грядой, отличной от осевого Тянь-Шаня, но ему параллельной: там метаморфические породы, здесь же глина, конгломераты, песчаники; но как там, так и здесь совершенное бесплодие, даже больше: там хоть изредка мелькала полынь, чий, кусты караганы, может быть, другие растения; здесь же, кроме Eurotia ceratoides, ничего. Лошади тянулись к этому полукустарнику, но потом отворачивались гадливо. Становилось их до невозможности жаль.

Но зачем-нибудь горы эти да посещались людьми, и, вероятно, вовсе нередко, судя по значительному количеству колесных путей и конных тропинок. Сарымсак вспомнил, что встречал здесь не раз ишакчей, везших каменный уголь. Но теперь нам было решительно не до угля. Мы уже сбились с дороги и меняем одну тропу на другую.

Мы спустились с горы: перед нами безграничная каменистая степь – «харюза». Мы твердо верим, что стоит нам ею проехать всего каких-нибудь километра два и перед нами блеснут в овраге воды Кок-яра. Но взамен оврага мы наткнулись на горы.

– Мы взяли слишком направо, надо левее… Эта гора примыкает к Кок-яру…

– Слышите, ваше благородие, никак это петух?..

И Глаголев, в полном убеждении, что не ослышался, взбирается на соседний бугор… Горы, горы и горы… Так на западе, а на юге безграничная каменистая степь… И на всем этом пространстве никакого следа жилья человеческого.

Сарымсак опустил голову:

– Я заблудился!..

Был первый час ночи. Почти целые сутки и мы, и лошади были совсем без еды. Но есть не хотелось. Всех мучила теперь только жажда… воды! Но где было взять эту воду?..

Мы связали своих лошадей и уселись на берегу сухой водомоины дожидаться утра…

А при первых проблесках света Сарымсак подвел мне коня и, указывая на запад, сказал с какой-то особенною грустью в голосе:

– Посмотри, господин, вон башня. Это «Бадаулет-курган», под ним поселок Кок-яр-аягэ. Мы не заблудились, но не доехали…

И потом вдруг добавил:

– Да, стар становлюсь! Пора уже думать мне и о смерти…

Когда я осмотрелся, то мне представилась такая картина.

Далеко вперед, в бесконечную даль, уходила каменистая пустыня, изрезанная кое-где обросшими хвойником неглубокими и плоскими водомоинами, имевшими общее направление на юго-восток. Там общий характер местности изменялся: виднелся яр р. Керичин и большие массы зелени – поля ак-джугары, принадлежащие поселку Чиктым. На западе местность выглядела пустыннее, и только одна желтая масса Бадаулет-кургана подсказывала нам близость человеческого жилья.

Обрыв р. Кок-яр стал обозначаться на пятом километре, но мы ехали еще целый час, прежде чем добрались до выселка Кок-яр-аягэ, расположенного на дне глубокой и широкой долины этой реки. Выселок состоял из трех-четырех хозяйств, неизвестно чем здесь существующих, так как галечная почва речного русла была малопригодна для земледелия. На убогих клочках, по соседству, впрочем, все же высевалась пшеница и разводились бахчи, но какого громадного труда должны они были стоить поселившимся тут земледельцам!

За час до полудня мы распростились со стариком-турфанцем, суетливо хлопотавшим около нас, переехали широкий, поросший карагачевым кустарником сай Кок-яра, с трудом взобрались на правый крутой его берег, осмотрели развалины Бадаулет-кургана, выслушали рассказ о чрезвычайной глубине находящегося там колодца и снова пустились в дорогу.

Перед нами опять харюза – каменистая степь, покрытая черной галькой, которая нестерпимо отсвечивает солнечные лучи. Ни одной былинки, куда ни взгляли! Даже Ephedra здесь не растет.

Мы в пустыне, но горизонт наш сужен миражем, который стелется впереди либо гладкой поверхностью озера, либо волнующимся туманом, принимающим самые чудные очертания. Чем ниже опускается солнце, чем резче становится разница в температуре и плотности между различными слоями атмосферы, тем ближе и ближе надвигается и на нас этот туман. Наконец, нам самим уже начинает казаться, что мы точно взвешены в воздухе и вместе с тем уголком степи, по которому бегут наши кони, плаваем в волнах эфира… Странное впечатление! Временами из этого оптического тумана выплывают какие-то гигантские фигуры людей, которые в следующее мгновение оказываются проезжими турфанлыками. «Аман, аман!» – приветствуем мы друг друга и, разминувшись, продолжаем свой путь в том же тумане.

Но вот, наконец, мы распрощались с каменистой пустыней! Мы съехали в какую-то впадину, туман перед нами рассеялся, и впереди во всю свою ширь раскинулся богатейший оазис Ханду.

Ханду окружен с севера концентрически сходящимися рядами круглых насыпей с четвероугольными, обделанными деревом, отверстиями посередине. Это – карыси, колодцы, вернее системы колодцев, соединенных между собой трубами, по которым подпочвенная вода и выводится на поверхность. Об этих замечательных гидротехнических сооружениях я буду иметь еще случай говорить ниже; здесь же замечу, что, так как карыси обеспечивают существование оазисов Турфана, то местное население относится с особенным уважением к лицам, знакомым с сооружением сих последних; в тех же исключительных случаях, когда ремонт или сооружение таких карысей обходится не без человеческой жертвы, то погибших хоронят на общественный счет и к могилам их относятся с таким же почтением, как к могилам святых.