По ступеням «Божьего трона»

Километрах в семи от Астына мы встретили поселок То-пу-ли, тоже, как и все остальные хамийские селения к западу от Комуля, полуразрушенный и пустой. Когда-то здесь была обширная казенная станция и пикет, но до 1890 г. они оставались не восстановленными. Не восстановленными из развалин оставались также хутора, изредка видневшиеся по обе стороны от дороги. Даже подъезжая к Хами, мы влево увидали обширное поле развалин… Но эти развалины были уже сравнительно более позднего происхождения. Назывались они Лю-цзинь-ю и были остатками временного городка, служившего в семидесятых годах лагерем оккупационному отряду Лю-цзинь-таня.

Немного не доезжая Хами, нас встретил Сарымсак и старший приказчик Котельникова, А. П. Соболев, с которым мы уже были знакомы по прекрасным отзывам, неоднократно слышанным нами о нем сначала в Гучэне, а затем на всем пути от Турфана к Хами.

От него мы узнали, что для нас сговорен тань в Син-чэне и что там все уж готово к приему редких гостей.

Глава девятнадцатая. Хами

Николай Михайлович Пржевальский писал [119] : «По своему положению Хамийский оазис весьма важен как в военном, так и в торговом отношениях. Через него пролегает главный и единственный путь сообщения из Западного Китая на города Су-чжоу и Ань-си, в Восточный Туркестан и Джунгарию. Других путей в этом направлении нет и быть не может, так как пустыня пересекается проложенною дорогою в самом узком месте на протяжении 400 км от Ань-си до Хами, да и здесь путь весьма труден по совершенному почти бесплодию местности. Справа же и слева от него расстилаются самые дикие части Гоби: к востоку песчаная пустыня уходит через Ала-шань до Желтой реки, к западу та же недоступная пустыня потянулась через Лоб-нор до верховьев Тарима.

119

«Третье путешествие в Центральную Азию», 1883, с. 72.

Таким образом, Хами составляет с востока, т. е. со стороны Китая, ключ ко всему Восточному Туркестану и землям притяньшаньским…

Не менее важно значение оазиса Хами и в торговом отношении. Через него направляются товары, следующие из Западного Китая в Восточный Туркестан и Джунгарию, а также идущие отсюда в Западный Китай».

Таково значение Хами по словам Пржевальского. Но взгляд этот вовсе не новый. Впервые, как кажется, его высказал еще Риттер [120] , а затем его повторяли все те, кто в своих описаниях так или иначе касался Хами. Таким образом, наш известный путешественник только подкрепил его своим авторитетным словом, устранив в то же время и всякие сомнения в его непреложности.

120

Риттер. «Землеведение Азии», т. II, 1859, с. 47.

Между тем история этого оазиса далеко не оправдывает подобного взгляда на международное значение Хами, основанного, как кажется, на не совсем точном представлении о природе и пластике окрестной страны.

Оазис этот, необеспеченный с севера, отрезанный от Турфана бесплодной страной и лежащий в стороне от проторенной веками военной китайской дороги, ни в какое время своей исторической жизни не мог претендовать на название «ключа» к Восточному Туркестану; скудное же его орошение в совокупности с невыгодными климатическими условиями заранее обрекало большинство его жителей на такое существование, при котором далеко не всегда есть возможность свести концы с концами. В совокупности все земли Хами производят хлеба очень немного; бывали даже периоды, что Хами еле-еле мог себя прокормить; а потому следует совсем отбросить мысль о сколько-нибудь значительном вывозе последнего за пределы оазиса; скотоводство хотя и процветало в нем некогда, но занимались им не масса народа, а некоторые привилегированные семейства – и во главе этих последних сам князь, владевший в горах обширными пастбищами; ремесел, могущих поддержать полевое хозяйство хамийцев, здесь, как кажется, никогда не существовало, не существует их и в настоящее время; наконец, транзитный провоз товаров хотя и доставляет известные выгоды местному населению, но выгоды эти едва ли в состоянии покрыть тот материальный ущерб, который приносит этому краю его отдаленность от всех производительных центров Внутренней Азии.

Таким образом, и прошедшее Хами не блестяще, да и в будущем нет оснований ожидать для него чего-нибудь чрезвычайного, чего-нибудь такого, что сразу подняло бы благосостояние жителей этого оазиса.

История показывает, что Хами оживлялся в одном только случае: когда замешательства на западе вызывали значительное скопление китайских военных сил в этом городе. Тогда везлись сюда не только предметы военного снаряжения, но и товары мануфактурные, и гастрономические, и даже в значительных количествах рис и фураж, так как местных произведений в таких случаях обыкновенно здесь нехватало. Но уходили войска, разъезжались купцы, и Хами принимал снова свою прежнюю физиономию небогатого центрально-азиатского городка.

Хамийский оазис и теперь беден, а несколько лет тому назад он представлял повсеместно одни только груды развалин, среди которых, впрочем, уже начинал копошиться народ.

Эти же слова следует всецело отнести и к главному городу оазиса, т. е. Комулю. Китайские же города – Лоу-чэн и Син-чэн, расположенные бок о бок с мусульманским городом, переживали в то же время счастливый момент своей жизни: в них, в начале семидесятых годов, квартировали избалованные войска Лю-цзинь-таня, молодого генерала, стяжавшего себе очень быстро, но нельзя сказать, чтобы заслуженно, репутацию прекрасного военачальника и администратора. В городах этих местились, впрочем, только высшие офицеры и съехавшиеся сюда же чиновники – правители будущих, пока еще не завоеванных, округов; солдаты же при помощи туземного населения выстроили себе временный город, обширные развалины коего бросаются в глаза каждому, кто только въезжает западной дорогой в Хами.

Громадное скопление серебра в таком крошечном городке, каким был китайский Хами до вступления туда войск Лю-цзинь-таня, совсем пересоздало и этот город, и всю окрестную местность. Здесь появились обширные заезжие тани, бесчисленные трактиры, дотоле невиданные богатейшие китайские лавки, вырос даже целый пригород, и в довершение всего появились здесь русские люди – приказчики бийских купцов. На запад от города местность украсилась парком, разведенным по приказанию Лю-цзинь-таня, далее здесь же был выкопан пруд, и – о диво! – для него специально сколочена была лодка, на палубе которой любивший-таки кутнуть генерал задавал пиры своим подчиненным. Мы застали уже только остов этой ладьи, но все же немало подивились ее ни с чем несоразмерной величине, придававшей характер полнейшей нелепости всей этой странной затее.

За солдатами Лю-цзинь-таня явились сюда сначала мелкие торговцы, а потом и более значительные коммерсанты – представители богатейших фирм Гуй-хуа-чэна, Калгана, Лань-чжоу-фу и других городов, рассчитывавшие срывать здесь огромные барыши. Но они обманулись в расчете. В 1883 г. последние лянзы ушли на Бэй-лу, чиновный люд поразъехался, и магазины, щеголявшие своем отделкой и переполненные ценными товарами, остались без покупателей. Товар этот, как говорят, с выгодой удалось впоследствии сбыть в Урумчи, но затейливые магазины остались, и теперь там, где некогда продавались шелковые ткани, торгуют по преимуществу сальными свечами невысокого качества, гастрономическим товаром и бакалеей.

Только под Новый год мы видали на синчэнском базаре оживление и толпу; в остальное же время он поражал царившими в нем безмолвием и пустотой. Подобное же безмолвие и пустота замечались и в остальной части Син-чэна, где жилых построек оставалось в наше время немного. Даже присутственные места оказывались здесь в развалинах, а кумирни, еще блиставшие позолотой и яркими красками, носили явные следы запустения.

Между Син-чэном и помянутым выше пригородом находится так называемый «северный» город – Бэй-чэн. Он занимает небольшую площадь, обнесен полуразвалившейся стеной и как от северного предместья, так и от Син-чэна отделяется рвами, из коих южный давно уже сгладился и ныне исполняет роль улицы. Внутри он заполнен развалинами, среди которых ютятся только несколько китайских семейств.

С противоположной, т. е. южной стороны, в западном углу, к Син-чэну примыкает небольших размеров импань; он также в настоящее время необитаем и потребовал бы для своего восстановления значительного ремонта. У импаня большая дорога в Турфан разветвляется: одна ветвь ведет в западные ворота нового города, другая, и в то же время главная, проходит сначала между ним и Луо-чэном, а затем вступает в небольшое южное его предместье, которым и идет между лавок до его южных ворот, точнее, до того места, где когда-то, может быть, были эти ворота. Вообще здесь не лишне заметить, что в Син-чэне, в настоящее время ворот не имеется; так что большая дорога в указанном месте непосредственно переходит в базарную улицу, которая и оканчивается в северном пригороде.

К югу от описанных двух городов с окружающими их отовсюду предместьями и несколько наискось к ним расположен старый город – Лоу-чэн. При Лю-цзинь-тане он был заново обнесен стеною, которая размерами своими значительно превышает прежнюю. Ее общая длина равняется примерно двум тысячам шагов, высота – 6 1/2 м; она имеет трое ворот, снабжена двойной защитой и окружена рвом, шириной в пять и глубиной в 3 1/2 м. Лоу-чэн внутри так же безлюден и пуст, как Син-чэн; обширные пространства остаются в нем до сих пор не застроенными, и даже такие правительственные здания, как ямынь пристава (хами-тина), поражают здесь своим убожеством и ничтожными размерами.