По субботам не стреляю

– Это очень важно! – я изо всех сил старалась говорить серьезно и даже строго, хотя при воспоминании о моей первой реакции меня начинал разбирать смех. – Ты что-нибудь знаешь? Может, он с кем-нибудь при тебе разговаривал? По телефону, я имею в виду...

«Кажется, допрос ведут как-то не так, – мелькнуло у меня в голове. – Чего это я наскакиваю?» К счастью, Лиля мечтала об одном – высказаться.

– Вот же, вот! – воскликнула она. – В том-то и дело! Кабы он просто разговаривал! Он не просто разговаривал, а договаривался о встрече, и не с одним, а с двумя.

Желание смеяться пропало.

– Рассказывай! – потребовала я.

– Сначала позвонил Потемкин.

– Кто?

– Какой-то Потемкин. Так Никита его называл: Потемкин и на «вы». Под конец сказал: «Жду вас примерно в половине третьего». И знаешь что? По-моему, он сильно этого Потемкина не любил.

– Откуда ты знаешь?

– Ну слышно же, как человек говорит. И лицо у него было такое какое-то... перекошенное.

Что-то мне ужасно не понравилось в этой информации. Просто ужасно. Но это «что-то» нипочем не ловилось, не ухватывалось за хвост...

– А второй? – мрачно поинтересовалась я.

– А второму он сам позвонил. Разговаривал вежливо: господин такой-то, господин такой-то. Забыла, как звали. Как-то не по-русски. Прощения просил. Не могу, говорит, пойти с вами обедать, вы уж извините, планы, переменились. Не могли бы вы зайти ко мне домой, где-нибудь в три, минут на десять-пятнадцать... Тот вроде согласился.

«Еврей! – с тоской подумала я. – Это, конечно, тот самый «еврей», про которого он мне говорил. Но, позвольте, он же сказал, что идет с ним в ресторан! Соврал? Но зачем? Мне-то какая разница, в ресторане они встречаются или дома? Уму непостижимо! И потом – израильтянин у него в доме, и как раз в это время... И эта проклятая листовка! Хоть плачь! Может, этот еврей какой-нибудь сумасшедший? Псих-одиночка? Хотя... это мало что изменит... Правоверный еврей не станет стрелять в субботу... А откуда я знаю, что он правоверный? Господи, ну что за чушь лезет в голову!»

– А потом?

– А потом – ничего. Потом он сказал, что на площадке – никого, и я ушла.

– Ты видела меня, Субботину и Агнию? Я имею в виду – на мониторе.

– Нет, я – нет. Никита говорил, что вы стоите на площадке.

«Прокололись со своим алиби! – злорадно подумала я. – Так вам и надо!»

– Я знаю, что нельзя скрывать, – Лиля неожиданно всхлипнула. – Но к следователю я не пойду, хоть убейте! Чтобы в издательстве все узнали? Да ни за что! У меня, между прочим, жених есть... Если он узнает, он меня убьет, и получится эта... как ее?.. эскалация насилия.

Я внимательно посмотрела на нее. Придуривается? Да нет, не похоже, плачет по-настоящему. Надо же такое придумать – «эскалация»! Честно говоря, я была совсем не уверена, что мне так уж хочется, чтобы она пошла к следователю. Конечно, терялась возможность доказать, что Алена и Агния врут, и это было плохо... Но с другой стороны, то, что она мне рассказала... Человек из Израиля в сочетании с листовкой... То-то будет вони! Ну хорошо, а если он и правда убийца? Тогда как? Запуталась я... Впрочем, все это были рассуждения в пользу бедных: посылать или не посылать ее к следователю было не в моей власти.

– Ну хорошо, – устало проговорила я. – Не плачь, пожалуйста. Чего ты от меня-то хочешь?

– А ничего, Ирочка, просто поговорить... Поделиться, понимаешь? Не могла я больше сама с собой... А ты этого Потемкина знаешь?

– Нет, – я покачала головой. – Ладно, Лиля, поглядим...

А сама подумала: «Пусть Маринка решает, что делать с полученной информацией. Я задание выполнила...»

Поговорив с Лилей, я заторопилась домой: мне очень хотелось застать сестру до театра и сообщить ей новости. Столкнувшись на выходе с Юрой, слегка смутилась, но он ласково погладил меня по голове и сказал:

– Иди-иди, не беспокойся. Вот кончим книжку, ты нам скажешь свое веское слово, а потом будем работать по нормальному графику.

– А вы думаете скоро закончить? – поинтересовалась я.

– Думаю, на той неделе. Надо успеть. Заказов уже сейчас тьма-тьмущая.

– Отлично! – сказала я, и мы распрощались.

Атмосфера на улицах и правда была какая-то странная. Чуть ли не на каждом углу толпились люди. Некоторые спорили до хрипоты, некоторые угрюмо молчали. Разговоры в транспорте тоже не радовали. Толстая женщина, сидевшая рядом со мной в метро, говорила, обращаясь ко всем сразу:

– Я их терпеть не могу, ненавижу, масонов этих! Сперва они в Ленина стреляли, потом – в Кеннеди, теперь – в Никитушку.

Я достала из сумки книжку и постаралась отключиться.

Сестры, к моему большому огорчению, дома не было – она ушла по каким-то делам и сказала маме, что потом поедет прямо в театр. Поливать цветы я собиралась поздно вечером, так что ехать было еще рано. Налила себе чашку чая и включила телевизор, чтобы узнать, не скажут ли чего-нибудь нового про исчезновение Кузнецова. Новости я, как выяснилось, пропустила. По первой программе передавали запись последнего Никитиного концерта, который прошел в среду, на той неделе. Огромный зал «Лужников» был забит до отказа. Публика – в основном однородная и молодежная. Может быть, именно поэтому камера вдруг выхватила из общей массы и показала крупным планом человека, сидевшего в первом ряду, перед самой сценой, и резко выделявшегося на общем фоне. Во-первых, ему было явно за пятьдесят. Во-вторых, он был не в майке, как все прочие, а в дорогом и элегантном костюме. Волосы у него были черные с проседью, как и усы, в которые он улыбался, что-то говоря своей спутнице на ухо. А спутница... Правда, на этот раз на ней было очень красивое вечернее платье изумрудно-зеленого цвета, и длинные черные волосы красиво ниспадали на плечи, и вообще вид был вполне шикарный, но... – хотите верьте, хотите нет – это была моя цыганка! Их показывали не больше секунды, и все-таки у меня не было ни малейших сомнений.

– Мама! – заорала я диким голосом, тыча пальцем в экран. – Иди сюда, смотри скорее! Там моя цыганка!

– Ирочка! – с тревогой сказала мама, подходя сзади и кладя руку мне на плечо. – Ты бы себя послушала! «Мой следователь», «моя цыганка»... Кто там у тебя еще есть?

– Что значит «еще»?! – рассердилась я. – Ты, например! Я тебе серьезно говорю: только что показали ту самую девку, которая рвалась мне погадать в Никитином дворе. Она сидела в первом ряду, с каким-то шикарным дядей... Никакая она не цыганка! То есть цыганка – может быть, но уж точно не уличная гадалка! Ну и что мне с этим делать?

– Подождем Марину, – предложила мама. – Вот приедет барин, барин нас рассудит...

Без чего-то десять я влезла в джинсы и кроссовки, проверила в сумке ключи от Никитиной квартиры, сунула туда газовый баллончик и двинулась в путь. У Никитиного подъезда, прямо на асфальте, лежало много цветов, частью уже подвядших, но людей, к счастью, не было. Аки тать в нощи, ни с кем не столкнувшись ни в подъезде, ни в лифте, я благополучно добралась до дверей Никитиной квартиры и вставила ключ в замочную скважину. Ключ не поворачивал­ся. «Странно! – подумала я. – Неужели Люська перепутала?»

Я еще раз попыталась его повернуть, потянула дверь на себя, потом, наоборот, слегка нажала, пытаясь найти правильное положение, и тут дверь открылась. Любой нормальный человек на моем месте задумался бы, почему это произошло, но я была слишком занята мыслями о том, что увижу внутри: например, стерли ли рисунок с пола, и если нет, то как бы мне не смотреть в ту сторону. А дверь? Что дверь! – открылась и ладно! Может, я просто поймала нужное положение.

Войдя, я положила сумку на подзеркальник, зажгла свет в прихожей и сразу отправилась на кухню, где, по Люськиным словам, должна была стоять специальная лейка. Она действительно стояла под раковиной, рядом с мусорным ведром. Я наполнила ее водой и пошла в комнату. Включив свет, я убедилась, что рисунка нет, и занялась поливкой. Растения, надо сказать, были замечательные, и было их очень много. Я приехала как раз вовремя: земля в горшках была совершенно сухая, цветы уже заметно поникли, еще пара дней – и от них бы ничего не осталось. Один длинный, витой росток оказался зажат между дверцами стенного шкафа. Я хотела открыть шкаф и высвободить его, но дверца не поддавалась.