По светлому следу (сб.)
Шрифт:
– Найн, не надо проводить, – машет рукой в черной кожаной перчатке Огинский. – Сами будем находить. Где есть это?
Полицейский наклоняется к Азарову и знаками показывает, куда нужно ехать.
– Фэрштэйн? – спрашивает он.
– Фэрштэйн, фэрштэйн, – сердито бурчит Азаров и, чуть не сбив полицейского, резко включает скорость.
– Напрасно вы с этими гадами так деликатно, товарищ майор, – говорит он недовольно. – С ними надо…
– Ну вот что, Азаров, вы теперь для меня только шофер Ганс, а я для вас – штурмбанфюрер Мюллер. И никаких советов прошу
– Яволь, герр штурмбанфюрер!
Как только машина снова подъезжает к полицейскому управлению, Огинский машет рукой полицаю:
– Мы сбились с путь… Гебэн зи мир бегляйтэр…
– Провожатого нам, шнэллер! – уточняет Азаров.
Дежурный торопливо вызывает из управления какого-то тощего дядьку в помятом мундире и, оставив его за себя, проворно вспрыгивает на крыло машины со стороны шофера.
– Тут недалеко, – говорит он Азарову. – Вот до того угла, а потом налево… Нах линкс, фэрштэйн?
А когда машина сворачивает налево, полицейский показывает на кирпичный дом, заметно отличающийся своей добротностью от остальных строений улицы.
– Вон в той хаузе они проживают. Мне как теперь, назад возвращаться или сбегать доложить?
– Доложите, – велит ему Огинский. – Шнэллер! Живо!
Как только полицейский уходит, майор торопливо шепчет Азарову:
– А вы не выходите из машины. Там, в их берлоге, все равно ведь ничем не сможете мне помочь. Держите лучше машину наготове на всякий случай.
Успевший уже заметно захмелеть тучный бургомистр города Овражкова смотрит на «штурмбанфюрера» счастливыми глазами.
– Вот радость-то, честь-то какая! – слегка заплетающимся языком говорит он. – Большое спасибо, господин штурмбанфюрер, что почтили меня своим присутствием в столь торжественный день. Покорнейше прошу вас отведать нашей русской, известной во всем мире водки.
И он протягивает Огинскому большую, налитую до краев рюмку. Огинский брезгливо нюхает ее и морщится:
– Фи, самохонка!
– Да нет же, господин штурмбанфюрер, ей-же-богу – водка! Ну хоть глоточек за мое здоровье…
Но Огинский решительно отталкивает руку бургомистра, и водка выплескивается на его огромный живот.
– Наин, господин бургомистр, найн! Прежде дело, а потом водка. Есть тут среди ваш гость кто-нибудь, кто знает дойч – немецкий язык?
– Мой секретарь, господин штурмбанфюрер. Эй, Каблучков, живо к господину штурмбанфюреру!
Он манит кого-то пальцем, будто собачонку. Из-за стола не без труда вылезает поджарый, средних лет мужчина в вышитой косоворотке.
– Вот, господин секретарь,- протягивает ему Огинский документ, отобранный у Мюллера.- Форлэзэн унд юберзэтцэн.
Увидев на бланке черного немецкого орла с распростертыми крыльями
и со свастикой в когтях, Каблучков заметно трезвеет и начинает медленно, с большими паузами переводить. Немецкий знает он, видимо, не очень твердо: Огинскому то и дело приходится его поправлять. А когда Каблучков кончает перевод, Огинский небрежно кивает ему:– Данке, господин Башмячков…
– Каблучков, – деликатно поправляет секретарь.
– Фэрцайэн зи, биттэ, господин Каблучков. – Повернувшись к Куличеву, Огинский спрашивает его: – Кто тут есть из ваш подчиненный, который занимайт фэрант вортлихен постэн?
– Ответственный пост, – переводит Каблучков.
– Вот два моих помощника, – показывает Куличев на стоящих неподалеку от него старомодно одетых пожилых мужчин.
Теперь вообще никто уже не сидит, все стоят, вытянув руки, по стойке «смирно». Смущенно переминаются с ноги на ногу и женщины, не зная, что им делать.
– А вот тот, – указывает бургомистр на рослого сутуловатого мужчину, – начальник местной полиции, господин Дыбин со своими помощниками.
– Зер гут, – удовлетворенно произносит Огинский. – Останетесь тут вы, господин бургомистр, и вы, господин начальник полиция. Остальные – шагом марш! Пусть они будут немножко погулять во дворе. Вы, господин Каблучков, тоже идите проветриваться. Мы будим как-нибудь разбираться тут сами, без ваша помощь.
Все, кроме Куличева и Дыбина, поворачиваются кругом и почти строевым шагом идут к двери.
– У меня их хабе кайне цайт… Как это? Ага! У меня нет времени ожидайт, когда кончится ваш именин…
– О, пожалуйста, господин штурмбанфюрер! – угодливо восклицает Куличев. – Именины от нас не уйдут.
– А теперь, как это у вас говорится? Ближе к делу, да? Надеюсь, вы знайт, кто есть такой господин гаулейтер Заукель?
– А как же, господин штурмбанфюрер! Кто же не знает генерального уполномоченного по использованию рабочей силы в оккупированных восточных областях? И мы с господином Дыбиным честно…
– Нет, не честно! – грозно прерывает бургомистра «штурмбанфюрер». – Разве вы не получайт через рейхскомиссар ваша область указание гаулейтер Заукель? Он приказал прекратить отправка в Германия в качество рабочей силы бывших советских железнодорожник?
– Так точно, получили, господин штурмбанфюрер, и в точности все выполнили…
– То есть наглый ложь, господин бургомистр! – снова повышает голос «штурмбанфюрер». – Вы отправил в Германия почти всех железнодорожник, проживающий в Овражков.
– Только путевых рабочих, господин штурмбанфюрер. Бог тому свидетель и вот еще господин начальник полиции. Мы это с ним вместе…
– Не совсем так, господин бургомистр, – оправдывается Дыбин. – Не совсем… Списки составляли вы лично, господин Куличев. А кого в них вписали, уж это на вашей совести. Вы всех их лично знали, потому как были при Советской власти дорожным мастером. А я только в эшелон их сажал…
– Да, правильно, списки составлял я. Но кто в них попал? Самые неквалифицированные дорожные рабочие. На их место я сразу же набрал…