По светлому следу (сб.)
Шрифт:
– А ты что же это, Сергей, заходить к нам редко стал?
– Занят все… – смутившись и даже покраснев слегка, ответил Доронин.
Петр Петрович сделал вид, что не заметил его смущения.
– Освободишься – заходи. Мы тебе всегда рады.
И он торопливо зашагал к своему паровозу, уже стоявшему в голове поезда.
– Договорились, значит, насчет веса? – спросил дежурный, тоже собираясь уходить.
– Прежде всего один вопрос, – остановил его Доронин. – Кто дежурный диспетчер сегодня?
– Анна Рощина.
– Рощина? – обрадованно переспросил Сергей. – Согласовать с ней нужно бы…
– Согласовано
– Увидели бы, так еще и не то бы сказали, – улыбнулся Брежнев, слегка толкнув локтем Сергея.
Доронин метнул на своего помощника недовольный взгляд и решительно заявил:
– Ну, раз с диспетчером все улажено, остается только последний вопрос: когда паровоз можно подавать?
– Минут через пятнадцать, – Ответил дежурный, посмотрев на часы, и, по-военному откозыряв Доронину, ушел.
– Ну, хлопцы, – обратился Сергей к своей бригаде, – срочно поднимайте пары до предела. Времени у нас в обрез.
Весь следующий день майор думал о Гаевом. Кто же он все-таки? Тайный агент или замкнувшийся в себе несчастный человек, потерявший семью?
Капитан Варгин, конечно, может оказаться правым – сведения об одних только паровозах депо Воеводина, доставляющих грузы к фронту, очень важны для гитлеровской военной разведки. Но как Гаевой передает их своему резиденту? С помощью радио? Едва ли. По данным радиоразведки, за последнее время в районе Воеводина и его окрестностей не было засечено ни одной подозрительной радиопередачи. Здесь вообще не работало ни одной рации, кроме тех, что находились в воинских частях.
По наведенным Булавиным справкам, Гаевой и по почте не вел никакой переписки. Не поступало писем и на его имя. Возможность сообщения через связных тоже была исключена – оперативные работники Булавина ни на секунду не упускали его из поля своего зрения. А это было нетрудно, так как, кроме конторы паровозного депо, он никуда не ходил. Не посещал никто и домик старушки, у которой он снимал квартиру. Да и сама старушка, по заверению капитана Варгина, была вполне благонадежной. Оказалась она к тому же теткой Семена Алешина.
Конечно, Гаевой мог придумать какой-нибудь более хитроумный вид связи со своим резидентом или непосредственно с самим управлением разведки и контрразведки при главном штабе германских вооруженных сил. Но может ведь оказаться, что Гаевой и не шпион вовсе…
Раздумывая над этим, майор Булавин устало прохаживался по скрипучим половицам своего кабинета.
А в это время его помощник капитан Варгин вел беседу с Семеном Алешиным.
– Так ты говоришь, что тетушка твоя хорошего мнения о своем квартиранте? – спрашивал он Семена, прогуливаясь с ним в скверике возле железнодорожного клуба.
– Самого наилучшего, – почему-то смущенно проговорил Алешин. – Любезнейшим человеком его считает. Он ей все время разные мелкие услуги оказывает: то дров наколет, то воды принесет. А вчера я узнал, что он даже письма за тетю Машу пишет сестре ее, Глафире Марковне Добряковой, – другой моей тетке, проживающей в нашем областном
центре. Тетя Маша рада, конечно, что такой добровольный писец нашелся. Она ведь уже старуха, и зрение у нее неважное, а переписываться большая любительница.– Так-так, – задумчиво проговорил Варгин, комкая потухшую папиросу. – А ты не поинтересовался, Сеня, диктует она ему или он сам ей письма сочиняет?
– Поинтересовался, – ответил Алешин. – Тетя говорит, что она лишь сообщает ему, о чем хотела бы написать, а Аркадий Илларионович, будучи почти своим человеком в ее доме, пишет остальное уже по своему усмотрению, и это будто бы получается у него куда «душевнее», чем у нее самой.
– А сам он переписывается с кем-нибудь? – снова поинтересовался Варгин.
– Тетя Маша уверяет, что ни с кем – вся семья, его погибла ведь.
– А другая твоя тетя тоже, значит, старушка?
– Еще постарше тети Маши! Но живет она не одна. В доме ее полно разных внучек, племянниц и прочих родичей. Я даже не знаю всех как следует.
– А ты случайно не знаешь, когда тетя Маша Глафире Марковне последнее письмо послала?
– Как раз об этом сегодня разговор зашел, – обрадованно сообщил Семен. – Оказывается, вчера только тетя Маша с Аркадием Илларионовичем какое-то очень чувствительное послание тете Глаше сочинили.
Узнав адрес тети Глаши и поблагодарив Алешина, Варгин поспешил к майору Булавину.
Евгений Андреевич писал в это время письмо жене на Северо-Кавказский фронт.
– Есть что-нибудь новенькое? – с надеждой спросил он капитана.
– Да, кое-что удалось узнать, – проговорил Варгин, торопливо снимая шинель и вешая ее на крючок в нише возле дверей.
Булавин заложил недописанное письмо в книгу и спрятал ее в письменный стол.
– Присаживайтесь, Виктор Ильич, – сказал он капитану, подавая стул.
Варгин присел к столу и, облокотясь на край его, возбужденно стал рассказывать Булавину все, что услышал от Алешина.
– Нет сомнений, товарищ майор, – убежденно заключил он, – что Гаевой ухитряется каким-то образом использовать переписку теток Алешина для шпионских донесений своему резиденту, обосновавшемуся, видимо, где-то у нас в области.
Хотя внутренне Евгений Андреевич уже почти согласился с Варгиным, он, однако, не торопился высказать ему свое согласие. Встав из-за стола, он медленно походил по комнате и остановился у окна.
По улице шли в школу малыши с портфелями, с солдатскими полевыми сумками и просто со связками книг под мышкой. Внимательно всматриваясь в них, Булавин почти так же остро, как вчера у карты с линией фронта, почувствовал вдруг, что и жизнь этих маленьких граждан, и труд их родителей, и эта станция с паровозным депо и крупным железнодорожным поселком – все теперь будет зависеть от его проницательности, от решительности его действий…
Подойдя к телефону, майор набрал номер местного почтового отделения.
– Приветствую вас, Михаил Васильевич, – поздоровался он с начальником почтового отделения Кашириным. – Булавин вас беспокоит. Скажите, пожалуйста, не ушла еще от вас иногородняя почта? Тогда у меня просьба: проверьте, пожалуйста, нет ли среди полученной вами корреспонденции письма на имя Глафиры Марковны Добряковой. Я буду у себя на квартире еще минут пятнадцать – двадцать.
Звонок раздался спустя несколько минут. Булавин нетерпеливо снял трубку.