«По своим артиллерия бьет…». Слепые Боги войны
Шрифт:
Бухарин, как выяснилось, был врагом народа. К сожалению, остался без ответа другой вопрос, который после XX съезда задавали многие рядовые коммунисты: «Можно ли считать Сталина врагом народа?»
Больше всего не повезло тем из специалистов, которые попали во «враги народа» на подъеме очередной волны репрессий. Этих отстреливали безжалостно, забивали на допросах, примерно 10–15 % этапировали на «Чудную планету», откуда их возврат не предполагался, — валить лес, рыть котлованы, добывать золото для диктатуры пролетариата. Лагеря и тюрьмы наполнялись инженерами, технологами, химиками и прочими «яйцеголовыми» — при соответствующей их убыли на воле. Однако Наркомат внутренних дел не только исполнял функции гестапо, но, управляя армиями бесправных рабов социализма, решал важные народно-хозяйственные задачи. Уже весной 1937 года в «холодных головах» появилась идея возрождения специально оборудованных
В списках, поданных на утверждение членам Политбюро 1 апреля 1937 года, Н.Н. Магдесиев проходил по 2-й категории, то есть рекомендовалось оформить «немецкому шпиону» 10 лет заключения. Однако в данном случае что-то не срослось, конструктор сгинул бесследно — то ли Ворошилов, поставивший свой автограф вслед за сталинским, не смог простить Николая Никитича, то ли следователи-ударники перестарались. Ведь на сбор доказательной базы по заговорщицким делам «голубым фуражкам», согласно постановлению 12/34, отводилось не более десяти суток, царицей доказательств оставалось чистосердечное признание обвиняемых, а попадались такие закоренелые враги, что и со сломанными ребрами не желали ни в чем сознаваться. Заместитель Ежова комиссар госбезопасности 2 ранга Л.Н. Вельский специально разъезжал по регионам, чтобы дать оперативным работникам инструктаж: «Шпик или участник организации, все равно он будет расстрелян. Так, чтобы взять от него все — дайте ему в морду». Вот и не затрудняли себя «бойцы невидимого фронта» соблюдением процедурных норм.
Бывший директор завода № 10, чудом дотянувший до бериевского исправления «перегибов», писал:
« 26 июля 1938 года я был, еще не выздоровевший, вызван в кабинет начальника горотдела ВАЙНШТЕЙНА (самим ВАЙНШТЕЙНОМ), который заявил мне, что врача он больше посылать ко мне не будет, потребовал подтвердить то, что я член к/р организации правых. Я наотрез отказался эту ложь подтвердить. Тогда ВАЙНШТЕЙН, ГОДЕНКО и ЭРМАН начали бить меня по голове, по лицу, по шее, по позвоночнику, требуя писать заявление на имя начальника областного управления НКВД с признанием того, чего никогда не было, т. е. с признанием себя членом к/р организации правых. Били меня кулаками, ногами, стеклянной пробкой от графина, били до потери сознания, заявляя мне, что стены горотдела НКВД ничего не выдадут, и если я не подпишу того, что они требуют, так буду убит, так как избиение не будет прекращаться.
Это избиение и плевание в лицо, а также желание ГОДЕНКО воздействовать на меня гипнозом продолжалось восемь часов беспрерывно.
Заявив им свой протест против подобных методов допроса, я дал согласие что угодно подписать, дабы спасти свою жизнь до суда; предупредил их, что на суде я все равно буду бороться за правду и от этой лжи откажусь.
Получив в ответ на это заявление еще несколько порций ударов, я в полусознательном состоянии молча взял перо и стал по черновику, составленному ГОДЕНКО, писать ложь в заявлении от 26 июля 1938 года о признании себя членом к/р [организации] правых и всякую ересь, вымысел о методах вербовки меня и указанных других работников как с завода имени Молотова, так и завода № 10 им. Дзержинского».
В одном списке с Магдесиевым были его «сообщники» Рафалович и Иконников, причем последний проходил по 1-й категории; но им-то как раз отжалели от 10 до 15 лет, а в 1946 году еще и одарили Сталинской премией.
20 апреля 1938 года был издан приказ наркома внутренних дел об организации Особого технического бюро УНКВД по Ленинградской области, иными словами — о расконсервации «шараги» в тюрьме «Кресты». В Положении об ОКБ говорилось, что организовано оно «в целях всемерного использования заключенных специалистов для выполнения специальных конструкторских работ оборонного значения. Основной задачей ОТБ является устранение выявленных конструкторских дефектов в морских и береговых артиллерийских системах, изготовленных по чертежам ленинградского завода «Большевик», а также разработка проектов и рабочих чертежей новых артиллерийских систем и модернизация систем, состоящих на вооружении флота и береговой обороны». Первым начальником ОТБ «Кресты» (вновь открытого 1938 г.) назначили военинженера 1 ранга Ломотько (в августе 1938 г. расстреляли первого начальника,
возглавлявшего ОТБ с 1930 г., полковника Л.А. Шнитмана).Для руководства деятельностью спецтюрем в сентябре 1938 года приказом Н.И. Ежова был организован Отдел особых конструкторских бюро НКВД СССР, 21 октября данное подразделение стало именоваться 4-м спецотделом. Звезда «железного наркома» уже закатывалась: в начале декабря тов. Ежов «был освобожден, согласно его просьбе, от обязанностей наркома внутренних дел», а в апреле 1939-го маршала госбезопасности уже «кололи» на предмет подготовки государственного переворота и совершения актов мужеложства «в антисоветских и корыстных целях». Следующую главу в истории «Архипелага шарашек» писал его преемник Л.П. Берия.
10 января 1939 года, в целях упорядочивания и координации деятельности проектно-конструкторских учреждений «закрытого типа», Лаврентий Павлович издал приказ № 0021 о создании Особого технического бюро при наркоме внутренних дел СССР «для использования заключенных, имеющих специальные технические знания»; задачей бюро являлась «организация конструирования и внедрения в производство новых средств вооружения армии и флота». Для начала предлагалось сформировать восемь специализированных групп, работающих по заданиям Комитета обороны, в том числе группу артиллерии, снарядов и взрывателей, группу порохов, группу боевых отравляющих веществ и противохимической защиты. Группы комплектовались и получали задания в Болшевском лагере под Москвой, затем перемещались поближе к профильным заводам. Собственной проектной инициативы ОТБ не имело.
В отличие от гражданских структур, у этих не возникало проблем с кадрами. Уже через год Ленинградское бюро было укомплектовано по полному штату — 136 специалистов-зэков. Здесь работали за усиленную пайку профессора и доценты, кораблестроители, математики и электротехники, из артиллеристов — Г.Н. Рафалович, М.Ю. Цирульников, Е.П. Иконников, Е.А. Беркалов. Если кого-то не хватало, всегда можно было изъять из квартиры, кабинета или аудитории любого в рамках очередного дела «академиков-убийц» или «инженеров-диверсантов», «высвистать» из Белбалтлага туберкулезного С.И. Лодкина, катавшего тачку с 1934 года, или доходягу Н.А. Макулова из Севпечлага, отозвать с Колымы С.П. Королева (будут только счастливы). Повод для набора пополнения искать не приходилось — заводы систематически срывали сроки выпуска продукции, аварии на производстве не прекращались.
Согласно сообщению Берия на имя Сталина от 4 июля 1939 года в производственных группах ОТБ работали 316 арестантов. В качестве стимула Лаврентий Павлович предложил, не отвлекаясь на следственные действия и судебные процедуры, отштамповать им приговоры в канцелярии В.В. Ульриха, а затем пообещать за ударный труд условно-досрочное освобождение или снижение срока отбывания наказания.
Удобно-то как: все работы сконцентрированы в одном месте, обеспечивается секретность, специалисты не растекаются мыслями по древу, а делают то, что прикажет партия, и в тех местах, куда она пошлет. Летом 1941 года их эвакуировали из Ленинграда в Томск, где они почти год «бездельничали» в местной тюрьме, потом раскидали: кораблестроителей — в город Молотовск (ныне Северодвинск), на завод № 402, артиллеристов — в город Молотов (ныне Пермь), на завод № 172. А ведь могли тихо перестрелять, как 170 узников Орловской тюрьмы.
«Сознание того, что творческая деятельность не выносит принуждения» — это немцы придумали, это не для нас.
Инженер С.К. Бондаревский, начальник производственного отдела Дальзавода, арестованный в июле 1937-го, в марте 1939 года был зачислен в «группу военно-морского судостроения» творить ныряющий торпедный катер:
«О нас наши семьи ничего не знают. Живы ли мы, где мы. О семьях мы тоже ничего не знаем. В ОТБ нами верховодят кураторы-майоры НКВД (обычно недоучки-студенты), следящие за нашей работой. В тюрьме над нами другое начальство: надзиратели, дежурные по тюрьме, начальник тюрьмы. В их заведывании — жилье, питание, одежда, баня, поведение заключенных.
Во всем соблюдается строгий режим содержания заключенных по системе «Давай, давай!». Рабочее время чередуется с часами отдыха так, чтобы у ззка не оставалось ни минуты свободного незанятого времени…
Работали. Рассчитывали. Проектировали, чертили. На документах и чертежах вместо своих фамилий ставили присвоенные каждому секретные номера. Мой номер был 88-й.
Утомлял рабский, ежедневно десятичасовой умственный труд. Я не сразу втянулся в работу. После почти двухлетнего проживания — прозябания в «чижовке», во Владивостокских «бутылках» внутренней тюрьмы и в битком набитых людьми «одиночках» городской тюрьмы, после этапов, пересыльных тюрем — все специальные профессиональные знания вылетели из головы, перезабыты, задавлены, уничтожены. С трудом восстанавливалась умственная трудоспособность. Этому способствовали почти нормальные условия отдыха и питания.